прервал звонок в дверь.
Вкл. — чисто автоматическим движением пальцев. И снова свет.
И она поднялась из кресла, чтобы идти открывать, уверенная, что это либо отец, либо Стеша — кто-то из них явился проведать. Они ее не опекали и лишний раз не дергали. И за это Юля была им благодарна — умению не вмешиваться мало кто обучен, но мало ли, что случилось сегодня.
Не глядя в глазок и не спрашивая, Юлька повернула замок и отворила. Петли старой двери, аутентичной тем, что стояли когда-то еще при Гунине в особняке, скрипнули на весь подъезд. И она замерла на месте, вглядываясь в приглушенный свет подъезда.
— Не спится? — спросил Моджеевский вместо приветствия, и весь его внешний вид совершенно не вязался с окружающей атмосферой позапрошлого века.
А ее словно бы накрыло дежа вю. Не хватает лишь полотенца в руках…
— Собиралась, — тихо ответила она. — Андрей уже спит.
— Я не подумал, — сказал Богдан, взглянув на часы. — Жаль. Но, в сущности, это ничего не меняет.
— Что не меняет? — переспросила Юля, укладывая в голове, что это Богдан. Богдан явился. Посреди ночи.
— Не меняет того, что я приехал домой, — заявил он будничным тоном.
— К… ко мне домой?
— Это не только твой дом, — Богдан деланно растянул губы в широкой улыбке, — ну это если тебе хочется точных формулировок.
— При чем тут формулировки, если они не вносят ясности? — подбоченилась она, начинающая прозревать насчет происходящего, но пока еще не верящая.
— Ясности… — повторил он за ней. — По-моему, все предельно ясно. Вот ты спать хочешь? Думаю, да, если собиралась. И я хочу, потому что устал. Вывод? Надо спать!
Юля смотрела на него несколько секунд, не понимая, приводит ее в восторг его наглость или ставит тупик. Склонялась ко второму. Но не исключала возможности первого. Сложно было ее исключить, наблюдая за его лицом — таким красивым, что под ложечкой неизменно что-то сжималось, когда она его видела. Дура. Надо же было так запасть по юности и по дурости на рожу.
И не только на рожу. На наглость эту тоже. И на многое другое, о чем сейчас даже смешно говорить.
— Это ты здесь спать собрался? — хмуро спросила она, сердясь на себя и все еще не пропуская его внутрь.
— Феноменальная прозорливость, — кивнул Моджеевский.
— И мое мнение тебя не интересует?
— Ну я ведь предупреждал.
— О чем и когда?
— Что буду делать по-своему и не раз, — терпеливо ответил он.
Его голос, довольно спокойный и негромкий, перебил очередной скрип в подъезде. Из квартиры Климовых высунулась тетка Валька, супруга главы семейства. Окинула парочку взглядом и елейным голоском протянула:
— Ой, Юленька, а я-то думаю, кто это тут под дверью шепчется и топчется среди ночи. А это ты тут, моя хорошая! А это кто? Муж твой, да? Ты ж его так ни разу нам и не показала, а я забыла спросить, когда бабу Тоню спасали.
Юлька икнула. Растерянно глянула сначала на Климову. Потом — еще более растерянно — на Моджеевского. Икнула еще раз и выдала:
— Простите, пожалуйста, теть Валь, не хотели мешать! — и с этими словами ухватила «мужа» за рукав, дернув на себя.
— И от соседей, оказывается, бывает польза, — негромко рассмеялся Богдан, прикрывая за собой дверь, — а то б ты еще полночи ломалась.
— То есть по-твоему — я ломалась? — прошипела Юлька. — Ты явился так поздно без предварительного звонка, заявил, что планируешь тут ночевать, поставил меня в неловкое положение перед людьми, которых я с пеленок знаю, но ломалась при этом — я?!
— Конечно. Как минимум, ты могла сразу впустить меня в квартиру, — не глядя на Юлю, он разулся, пристроил на вешалке пальто и, безошибочно выбрав направление, прошагал в кухню, где принялся хозяйничать. Включил чайник, поставил перед собой чашку, обнаруженную на сушке, и обернулся: — Чай у тебя где?
— Прямо напротив, дверцу открой, вторая полка, красная банка в полоску, — ответила она, наблюдающая за ним в дверном проеме, сложив на груди руки. Загораживалась. Закрывалась. Все еще цеплялась за свою темноту, глядя на его свет. Но с некоторой паузой все же спросила: — Ты голодный?
Он ответил не сразу. Достал банку с чаем, долго изучал надписи, потом зачем-то сунул в нее нос, принюхавшись к содержимому. И только потом посмотрел на Юлю и сказал:
— Ты прости, я правда не подумал, что уже поздно. И что Андрей может уже спать. Я ведь понятия не имею, когда дети ложатся, когда просыпаются. Я вообще нихрена не знаю о детях, если не считать некоторых мелочей про Лизку.
— Поэтому ты хочешь познакомиться с… с сыном, находясь возле него, а не на расстоянии, — продолжила за Богдана Юля.
— И это тоже.
Она сделала короткий вдох и кивнула.
— Ладно. Хорошо. Я не возражаю. Но учти, что я пока не готова менять его распорядок, привычки… Во всяком случае, без предварительного обсуждения. Не потому что я тут изображаю главную, а потому что ты действительно ничего не знаешь о детях… И наверняка придется чему-то учиться. А значит, здесь большого босса, пожалуйста, выключай. И твое «делаю что хочу» у меня дома не проканает.
Ничего не ответив на ее решительное замечание, Богдан кивнул на банку с чаем и спросил:
— Будешь?
— Буду. А ты ужинать? У меня есть котлеты. Правда паровые, я Царевичу делала.
— Нет, спасибо, — отказался Моджеевский. Налил две чашки чая и устроился, наконец, за столом.
Юля села напротив. Как когда-то в лесном домике, когда они вдвоем утром пили чай, и она не знала, как дальше жить. Только теперь ей казалось, что это было в прошлой жизни, и неважно, что прошло лишь несколько недель. Господи! Тогда у нее было куда больше определенности, чем сейчас. А у него? Что изменилось у него?
Ей очень хотелось спросить. Но как сформулировать неформулируемое?
Юля коснулась пальцами горячей керамики и, выбрав самую безопасную тему, поинтересовалась:
— Ты не любишь паровые котлеты или просто не голодный?