— Как ты думаешь, нас уже ищут?
— Ой, чует мое сердце, что нет, — вздохнул Артем. — Если в городе полощет с подобной силой, то Михалыч и в ус не дует, потому что уверен: я по такой погоде не полечу. Так что спохватится, дай бог, завтра к обеду, когда уж окончательно приспичит.
Шевцов глубоко вдохнул воздух и с шумом выдохнул:
— Фу-у-у! Ну и организация! Только теперь я начинаю понимать, в какую историю мы вляпались.
— Какая это организация, — удрученно отозвался Артем, — шарашкина контора, а не авиакомпания. А после этого случая, видно, совсем разгонят к чертовой матери. А жаль! Михалыч, по правде сказать, ничего плохого мне не сделал, да и с работой я пролечу, как фанера над Парижем.
— Что ж, все мы сейчас в одной лодке и будем полагаться только на самих себя. Другого выхода нет.
— Если бы мы не изменили курс, — задумчиво произнес Артем. — была бы надежда, что нас быстро найдут. А так все равно что иголку в стоге сена искать. Тем более, что обломки вертолета лежат под скалой, с воздуха их вряд ли обнаружат. Одна надежда на тех, кто отправится за помощью.
— Очень слабая надежда, — сказал тихо Шевцов, — но и ей пренебрегать не стоит. — Он оглянулся в сторону ямы. — Кажется, успокоились. — И крикнул. — Сейчас еще воды спущу. — Потом предложил Артему:
— Ты бы шел спать. Тебе надо хорошенько отдохнуть перед ночной вахтой. Да и завтра тяжелый день предстоит!
Глава 9
И в эту ночь Артем опять спал неспокойно, хотя был сыт и лежал на подстилке из пихтовых веток.
В полночь ему предстояло сменить на вахте Синяева, и он даже обрадовался, когда его время подошло.
Он натянул куртку и прихватил с собой меховой жилет Каширского, который тот еще с вечера предложил ему надеть. Дождь прекратился, но было очень сыро и холодно, и жилет из овчины должен в самый раз пригодиться во время дежурства. Сам хозяин жилета не спал, сидел у костра и делал какие-то пометки в записной книжке. Увидев, что Артем поднялся. Каширский помахал ему рукой, но ничего не сказал.
Ночной воздух был еще холоднее, чем думал Артем. И, выйдя из тепла, он зябко поежился.
Он дошел до поворота, где нужно было сойти с дороги, и направился к расположенному неподалеку большому камню, тому самому, который выбрал Шевцов в качестве наблюдательного пункта. Синяев должен был находиться в небольшом укрытии почти на самой вершине этого камня и не мог не слышать приближения Артема. Однако никаких признаков пребывания часового на посту Артем не обнаружил. Он негромко окликнул:
— Петр Григорьевич!
Никто не ответил.
Артем осторожно обошел камень, силуэт которого четко вырисовывался на фоне ночного неба.
И тут заметил странное, непонятно откуда взявшееся возвышение на одном из выступов камня.
Вскарабкавшись вверх, он расслышал приглушенный храп. Артем потряс Синяева за плечо и услышал, как, звякнув о камни, скользнула вниз пустая бутылка. Синяев был пьян, и не просто пьян, а пьян мертвецки.
— Ну ты и сволочь! — Артем в ярости принялся хлестать Синяева по щекам, но без особого результата. Синяев бурчал что-то, нечленораздельно ругался, но в себя не приходил. — Надо бы тебя бросить здесь, чтоб ты сдох к утру от холода, — прошипел Артем со злостью, поняв всю тщетность своих попыток привести в чувство пьяного мерзавца.
Он знал, что конечно же не бросит хотя и пьяного, но беспомощного человека, но знал и то, что не в его силах, с раненой спиной, дотащить Синяева до лагеря.
Артем внимательно оглядел дорогу, мост, прислушался… Все было спокойно, ни звука не доносилось с противоположного берега. Тогда он слез с камня и пошел к лагерю. Каширский по-прежнему не спал и с удивлением уставился на возникшего у входа в пещеру Таранцева.
— В чем дело? — спросил он настороженно и поднялся с камня, на котором сидел.
— Синяев в полной отключке, — сказал Артем хмуро. — Нужно как-то притащить его сюда. Один я с этой тушей не справлюсь.
— Сердце? — обеспокоился Каширский, натягивая ботинки, сохнувшие около костра.
— При чем здесь сердце? — скривился Артем. — Ублюдок просто-напросто нажрался до поросячьего визга.
Каширский что-то сердито пробормотал в усы и спросил:
— Но где он умудрился раздобыть выпивку?
— Вероятно, был у него кое-какой запас. Видать, припрятал, когда чемоданы требушили. — Артем усмехнулся. — До моей фляжки ему в жизнь не добраться. Я ее пуще глаза берегу, на крайний случай.
— Ладно, — махнул рукой Каширский, — пошли попробуем притащить мерзавца сюда.
Но это оказалось нелегким делом. Синяев был крупным, тучным человеком, а алкоголь сделал его тело совершенно безвольным. Но все же им удалось дотащить его до лагеря и без каких-либо церемоний бросить на подстилку из веток. Каширский, задыхаясь, проговорил;
— Этот идиот подставит всех нас, если не будем следить за ним как следует. — Он немного помолчал и предложил:
— Давайте я пойду с вами. Я все равно не засну, а две пары глаз лучше, чем одна.
Они вернулись к камню, вскарабкались на него, легли бок о бок и принялись вглядываться в темные склоны гор и более светлую полосу дороги. Прошло минут пятнадцать. Все было по-прежнему — ни шороха, ни огонька…
Каширский первым нарушил молчание:
— Кажется, все в порядке. — Он поворочался и сменил позу. — Артем, вы бывший военный летчик?
— Бывший, — усмехнулся Артем, — а как вы догадались?
Профессор молча пожал плечами, потом неожиданно спросил:
— Афганистан?
— Афганистан, — процедил сквозь зубы Артем, — и Чечня! И еще два осколка, один в спине, другой — в ноге… — Он искоса глянул на Каширского. — Я этих черножопых мочил и мочить буду. Это ж самые распоследние твари, нелюди, каких еще поискать надо!
— Нельзя так, Артем, — мягко сказал Каширский, — я вырос на Кавказе и видел всякое…
— Я тоже видел, — глухо сказал Артем, — и что они с пленными делают, видел, и рабов видел, почище тех, что в яме сидят. Думаете, этим козлам свобода нужна, независимость? Вон она — вся их свобода и независимость! — Он кивнул в сторону распадка, откуда тянуло специфическим запахом. — Зря Шевцов запалил наркоту. Они ею теперь из-под земли достанут, чтобы отомстить. Такие деньги на ветер пустил!
— Возможно, — вздохнул Каширский.
Они замолчали на некоторое время, потом Артем спросил:
— А вы чем конкретно занимаетесь?
— Я — доктор исторических наук. Моя диссертация посвящена вопросам становления государственности у древних тюрков. Очень люблю эпоху Чингисхана. Знаете, у него был своеобразный кодекс чести, которому он неукоснительно следовал.
Думаю, современные мужчины нашли бы в нем много чего полезного для себя, по крайней мере для размышления. Главное, что я для себя взял оттуда и по мере сил следую этому, — одна из заповедей, по которой жил Чингисхан: «Боишься — не делай, сделал — не бойся!» Сильно сказано, не правда ли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});