черное солнце из стихотворения Жерара де Нерваля, которое мы учили в прошлом году, «El Desdichado»[14]
. Это очень красиво – светлые волосы и темные глаза.
Но на самом деле Desdichada – это я. Лишенная наследства. Обездоленная. Я не знаю, на кого я похожа.
Не на маму, она была веселой. Ее круглые пяточки в туфельках без каблуков. Ее брюки в слишком крупных цветах. Ее кудряшки, ее широкие платья. Лучше сказать: я не знаю, на что я похожа. Ни на что, я ни на что не похожа.
Не на папу. Папа спрашивал, почему не строят городов на берегу моря, там ведь воздух чище. Папа так любил людей.
А я людей не особо люблю. Вообще-то смотря каких. Не будь Беттина моей сестрой, я бы и не взглянула в ее сторону, она была бы мне не более интересна, чем эти тупицы из моего класса. Пример наобум – Урсула Мурлетатье. Дура из дур. Беттина – прости меня, Беттина, – тоже дура.
Вот только проблема: она моя сестра.
Я пишу на МОЕМ утесе.
Ветер на утесе был не сильный, но очень холодный. Гортензия обмотала вокруг шеи конец своего сине-розово-зеленого шарфа. Ей даже нравилось, как ветер холодил щеки, пощипывал кожу и вышибал слезы. Она постучала карандашом по зубам, всматриваясь в горизонт.
Она еще увидит, подумалось ей. Когда я вырасту большая, стану знаменитой и все будут мной восхищаться, Беттина поймет.
Что поймет?
Гортензия колебалась между четырьмя путями в будущем: она станет архитектором и будет строить памятники на века. Зулейхой Лестер в сериале «Купер Лейн» по телевизору. Хирургом для неизлечимо больных, которых она одна сможет спасти.
Или актрисой. Да, эта профессия ей нравилась больше всех. Она убрала карандаш и тетрадь в карман пальто.
Гортензия находилась на выступе, за которым образовалась ниша в скале. Когда она сидела так, прислонившись к камням, никто не мог ее увидеть. Кроме чаек, тупиков и бакланов, пролетавших мимо. Их крылья были как якоря, лапы – как морские гребешки.
Актриса. От ветра с океана по щекам текли слезы, завивались коротко стриженные волосы. Вдали был виден маяк Потрон-Суфлан на фоне темных туч. Она натянула вязаную шапочку поглубже на уши. Глубоко вдохнула и продекламировала с выступа над волнами:
Будь Сидом; этот звук да рушит все преграды,
Да будет он грозой Толедо и Гранады…[15]
Позади кто-то захлопал в ладоши.
И засмеялся.
Гортензия гневно обернулась, готовая растерзать Беттину, которая посмела прийти за ней аж сюда, чтобы опять издеваться…
Это была не Беттина. И ни одна из сестер. Стоявшая перед ней девочка была ей незнакома.
– Привет! – сказала девочка. – Продолжай, здорово.
Несмотря на смешинки в глазах, говорила она, похоже, искренне.
Она объяснила:
– Я смеюсь, потому что очень уж забавно, гм, декламировать здесь Корнеля.
Голос у нее был тихий, довольно приятный. Каштановые волосы (хоть и короче, чем у Гортензии) сколоты с двух сторон зелеными заколками в виде гиппопотамов.
– Вообще-то, – продолжала она, – это идеальное место. Top of the world[16]. Корнель[17] на утесе и чайки в небе… Совершеннейшая Сена-и-Марна![18]
И незнакомка снова закатилась смехом. Гортензии показалось, что впервые в жизни она слышит от кого-то более странные вещи, чем говорит сама. Она улыбнулась.
Что может быть лучше,
чем работать в шоу —
бизнесе, не знаю
бизнеса лучше!..
– Тоже Корнель?
– Мэрилин Монро.
Обе рассмеялись.
– Я бы хотела когда-нибудь стать актрисой, – сказала девочка с зелеными гиппопотамами.
– Ты так говоришь, будто тебе девяносто девять лет.
– Мне больше.
Она взглянула на нее искоса:
– Это твой дом, вон там?
– Виль-Эрве. Да.
– О.
После паузы, полной ветра и чаек, она сказала:
– Дай угадаю. Ты не Шарли. Ты не Энид…
– Я Гортензия. – Ее вдруг осенило: – Мюгетта? Это ты живешь у Брогденов?
– Гощу, они дружат с моими родителями. И я там не одна, за мной присматривает Зербински.
– Зербински? Что это такое?
– Смесь броненосца «Потемкин», скальпеля, карабинера и эфира, с легкой примесью ночной бабочки.
– Твой питбуль?
– Моя сиделка.
– Она так ужасна?
– Хуже. Тарн-и-Гаронна.
Она засмеялась и добавила:
– Я вообще-то ее люблю, но она этого не знает, так что не говори ей.
Какая странная девочка.
– Ты учишься на актрису? – спросила Мюгетта.
– Нет.
– Почему нет?
– Э-э…
– Если тебе хочется играть пьесы, есть другие места кроме этого утеса.
Странную девочку с короткими волосами вдруг забила дрожь, прямо-таки заколотила. Ее голова тряслась на тонкой шейке, и Гортензии показалось, что зеленые гиппопотамы весят как настоящие.
– Мне холодно. Мне все время холодно теперь. Я пойду.
И она покинула утес, не попрощавшись с Гортензией, смешно подпрыгивая на одной ножке.
2
Что за драма, мама?
Когда Гортензия вернулась с утеса, Женевьева сидела, массируя мочку уха большим и средним пальцами. Знак, что она раздражена, просто кипит (но надо было хорошо ее знать, чтобы об этом догадаться).
– А, вот и ты! – сказала она ровным голосом.
Она подняла свою спортивную сумку, собранную так давно, что Роберто устроился на ней и уснул, свернувшись клубком. С усталым вздохом он отправился к Ингрид под Макарони, кривую лестницу Виль-Эрве.
– Я ждала тебя, чтобы не оставлять Энид здесь одну, – вздохнула Женевьева. – Я испекла печенье. В шкафчике. На верхней полке.
– Я была на утесе. Надо было меня позвать.
– Я бы и позвала, если бы ты не пришла.
– Идешь пасти близняшек Десульеров?
– Мм.
Гортензия точно знала, когда Женевьева врет, именно потому, что та никогда не врала.
Но сейчас – да, врала. Каждую неделю она говорила, что сидит с маленькими Десульерами, и это была неправда. Догадалась об этом одна Гортензия. Но ей было все равно – в сущности, ей ничуточки не хотелось знать, что скрывает сестра.
Женевьева перебросила через плечо ремень сумки:
– Вы справитесь?
Она еще и чувствует себя виноватой. Пусть уходит скорее! Гортензия обожала, когда все расходились и она оставалась (наконец) одна в пустом доме. Она проводила Женевьеву до дверей.
– Я встретила Мюгетту.
– Мюгетту?
– Девочку, которая живет у Брогденов. Чем она больна?
– Шарли должна знать, – ответила Женевьева. Послав воздушный поцелуй, она вскочила на велосипед.
На самом деле близнецов Десульер не было на свете. Женевьева позаимствовала имя марки супниц. Скажи она, что сидит с детьми Бонвуазенов или с маленькой Элоди Жаниссер, обман непременно бы вскрылся, потому что у них ДЕЙСТВИТЕЛЬНО бывали беби-ситтеры. Но