ними в лесу, на весь день.
Беттина снова посмотрела на нее. И подумала: «У нее слишком счастливый вид, чтобы я перед ней извинялась!»
Вместо этого Беттина достала из кармана отрезанную косу и положила ее на стол перед Коломбой.
– Это был не сон, – сказала она. – Тебе отрезали патлы сегодня ночью.
Коломба посмотрела на косу, погладила ее кончиком пальца. Потом приподняла, точно мертвую змею, и преспокойно выбросила в зеленое мусорное ведро.
– Это помогло мне почувствовать себя другой, – тихо сказала она. – Но я не буду тебя благодарить, а то ты разозлишься.
* * *
Впервые после смерти родителей Энид миновала четвертую дверь на втором этаже не бегом. Она даже чуть было не зашла.
Но нет. Это в другой раз.
Солнечным утром Дня всех святых пять сестер пошли украсить вереском пустые могилы Люси и Фреда Верделен.
После обеда позвонил месье Бельмонбиш. У него выдался свободный час, свободный трактор, свободный сотрудник – короче, все офигительно свободны, можно приехать и убрать клен из колодца?
– Сподобился наконец! – вздохнула Шарли, вешая трубку.
У Энид сильно забилось сердце. Вдруг месье Бельмонбиш заметит под кленом дыру? Туннель? Сквозняк? Что он тогда сделает? Неужели ее секрет будет раскрыт?
Дыру он, разумеется, заметил. Однако ничего не сделал. Филипп Бельмонбиш был профессионалом. Но профессионалом пе-ре-гру-жен-ным. И он знал, что Верделены на мели.
– Заделать эту штуку? Монтаж и демонтаж. Леса. Спуск. Работа. Это вам обойдется…
И произнес одну из цифр-стимуляторов, так хорошо ему известных.
– Нет, – твердо сказала Шарли. – Это слишком дорого.
Месье Бельмонбиша это устроило. Бури шли чередой, и дел у него было по горло и выше.
– Ладно, – заключил он, – заделаем крышку. Цементом. Недорого. Замажем. И все шито-крыто.
Его жевательная резинка была сегодня розовой и кочевала с зуба на зуб, между е и и.
Клен вытащили, подняли в кузов, крышку колодца починили, уложили на бортик. Месье Бельмонбиша с коллегой горячо поблагодарили. Энид с облегчением смотрела вслед грузовику, удалявшемуся в Тупике.
После обеда она позвонила Гулливеру, который как раз пришел с волейбола.
– Заделали колодец? Как же теперь выберется твоя летучая мышь?
– Балда Через утес. Из туннеля, который выходит к морю. Здорово?
– Ммм.
– Пойдем посмотреть с пляжа?
– Ммм.
– Ну?
– Ммм?
– Большой секрет, ладно?
– Большой-пребольшой.
– Увидим, где она влетает и вылетает.
– Хорошо, – согласился Гулливер с умеренным энтузиазмом. – Как ее, кстати, зовут, твою летучую мышь?
В прихожую вбежала встрепанная Гортензия. Энид быстро повесила трубку.
– Тревооооога! – кричала Гортензия.
Больше ничего не надо было говорить. В Виль-Эрве крик «Тревооооога!» всегда предшествовал появлению тети Лукреции.
Ее «твинго» въехал в ворота и затормозил у заднего крыльца, со стороны кухни. Шарли поспешно повязала клеенчатый фартук, чтобы скрыть дырки на футболке. Беттина кухонным полотенцем стерла с губ помаду. Энид выгнала из дома Ингрид и Роберто – из-за жестокой тетиной аллергии и несовместимости их с Делмером, ее свамп-терьером. Гортензия и Женевьева не сделали ничего, только попытались выглядеть нормально, отчего стали выглядеть подозрительно. Базиль же приготовил свою самую целебную улыбку.
Когда тетя Лукреция вошла, в костюме из каталога «Тамар», с самой раздраженной миной и пускавшим слюни Делмером, они поняли, что этот день, как всегда, будет пожертвован ее жалобам.
– Какая утомительная дорога! – пропыхтела тетя, опустившись на диван и едва не придавив Делмера.
Именно в эту минуту Ингрид тайком прошмыгнула в дом, а следом за ней и Роберто. Они как раз обсуждали, какой дорогой пробраться наверх, чтобы избежать встречи с Делмером, но пес учуял их и залаял так, что у всех заболели уши.
Он перепрыгнул через тетушку, та взвизгнула. И пока он гнался за ненавистными кошками на второй этаж, тетя Лукреция заваливалась на софу на грани обморока.
– Скорее, мою сумку! – простонала она. – Мой арманьяк! Мой старый арманьяк…
Беттина вскочила на ноги и завертела головой во все стороны, как будто искала кого-то.
– Старый маньяк? – повторила она. – Где тут старый маньяк?
Гортензия
Зима
1
Дед Мороз на «Формуле-1»
Из дневника Гортензии
Среда, ноябрь
Я так хотела быть единственной дочерью. А потом вдруг поняла, какой это был бы ужас: я осталась бы круглой сиротой после смерти мамы и папы. От этой мысли меня бьет дрожь.
И все-таки трудно быть одной из пяти, одной из множества. Иногда я это с трудом выношу. Например сегодня утром, за завтраком, когда Беттина…
Утром за завтраком Беттина воскликнула:
– Знаете что?
Энид, Гортензия и Шарли молча ждали. Беттина сама даст ответ через десять секунд. К чему утруждаться? Одна только Женевьева ответила:
– Ты сейчас нам скажешь.
Такая уж была Женевьева. К ней обращались, она отвечала.
– Через семь с половиной недель Рождество.
– Ну и? – отозвалась Шарли, собирая в стопку грязные миски.
– Ну и подарки.
Гортензия подцепила пальцем крошку, которую Энид не успела смести в совок, и, сунув ее в рот, возразила:
– Рановато. В магазинах еще даже не оформили витрины.
– В «Объединенных галереях» оформили. И декабрьский номер «Пустяков» уже вышел.
– А! Ну да, – пробормотала Шарли, – если уж вышел декабрьский номер «Пустяков»!
– Семь с половиной недель – это долго, – не сдавалась Гортензия.
– Не так уж.
– У Деда Мороза есть семимильные сапоги, – вставила Энид.
– Скорее олени «Формулы-1», – возразила Беттина.
Гортензия подняла бровь. У нее это было предвестником начала мысленного перегрева.
– Найди другой предлог, чтобы побегать по магазинам, – сказала она Беттине. – Не рассчитывай на меня, я с тобой не пойду.
Беттина обожала ходить по магазинам с эскортом. Эскорт этот должен был помалкивать, кивать, когда Беттина ахала: «Обалденные бигуди для ресниц, а?», при случае носить за ней самые большие пакеты, а вечером снова кивать, когда она спрашивала: «Классный был денек, а?»
Гортензия подняла вторую бровь. Знак, что она вот-вот вспылит.
– Гортензия права, – сказала Женевьева. – Время еще есть.
Беттина возмутилась:
– С этими дурацкими проволочками окажется, что уже двадцать четвертое, а мы забыли, что двадцать четвертое…
– Мадам Брогден! – просияла Шарли. – Я же знала, что забыла одну вещь!
– Мадам Брогден приедет на Рождество?
– Нет…
Шарли посмотрела на часы: оставалось всего сорок минут. Она порылась в коробке с ключами (коробке из-под печенья) с нарисованным на ней фиолетовым Пиноккио, одновременно тараторя:
– Она пригласила в свой дом друзей, у которых дочка была очень больна. Ее привезут сюда выздоравливать с сиделкой. Дочку, не мадам Брогден. Понятно? Держи, Женевьева. Ключи. Проветришь и протопишь