— Как я уже сказал, — пробормотал он, — жизнь полна опасностей. Поэтому нужно жить как можно полнее, пока у нас есть возможность — ведь завтра может и не быть.
Глаза Рене расширились и потемнели, влажные губы хранили вкус его поцелуя.
— Вы говорите так, потому что на самом деле верите в это, месье, — спросила она, затаив дыхание, — или потому что хотите затащить меня в постель?
На сей раз улыбка не появилась на его лице: он был несколько озадачен ее непосредственностью.
— Я говорю так, потому что это принцип моей жизни… и потому что я очень хочу затащить вас в постель!..
Широко раскрыв глаза, она видела, как он снова наклоняется к ней, как его губы тянутся к ее губам, теплым и нежным. И они открылись, они ждали его страсти. Это всего на миг, думала она. Позволить ему совратить ее было бы еще большим безумием, чем совершить грабеж. Это было бы отвратительно и бесстыдно. Ведь она дочь герцога! Благородная королевская кровь Франции текла в ее венах, а он всего лишь вор. Человек, который жил, не думая о завтрашнем дне… У которого нет будущего. А у нее есть Антуан, она должна думать о нем и о Финне…
Ее здравый смысл потерял последний шанс на победу — спасительный шанс, — и Рене полностью погрузилась в огонь, чувствуя нестерпимые взрывы желания. Все горело у нее внутри. Она подняла руки и обняла его. Она поняла, что он принял ее капитуляцию, и застонала, почувствовав, что он с силой притянул ее к себе и его губы стали искать ее губ.
Это просто безумие, думала Рене. Но ее рот ждал его поцелуев. Рене крепко прижалась к нему, погрузилась в его объятия и, чего с ней никогда не было прежде, нетерпеливо возвращала ему поцелуи. И когда она почувствовала его плоть, вставшую между ними, она уже знала, что все, что произойдет дальше, будет для нее более важным, чем все опасности, какие несет с собой этот мужчина.
Чувство, овладевшее ею сейчас, не было теплом и нежностью. Это был голод, неприкрытый, откровенный голод плоти, и было отчаяние в ее ответе на его страсть; она горела в его огне, ее покоряла его храбрость.
Ее реакция оказалась сильнее, чем Тайрон ожидал. Он уже знал, что ее полные губы свежи и прелестны, но не думал, что они будут так страстны. Он знал, что она гибкая и мягкая, но не ожидал, что сам так воспламенится, как только она прижмется к его телу. Он собирался просто преподать ей урок, что значит затевать опасные игры с опасными мужчинами, но вместо этого вынужден был признаться самому себе: он безумно желает эту женщину.
Жакет и жилет он бросил в тень. Рубашка оказалась там же. Лихорадочным движением он обнажил ее плечи, муслин опустился вниз; его губы скользнули по нежной коже, оставляя за собой розоватый горячий след. Он отодвинул верхний край сорочки, и ему открылась сияющая белизна ее грудей. Сорочка полетела в темноту; он наклонился к Рене и припал к ее соскам, лаская их губами, и она закричала от наслаждения. Его руки скользнули вниз, к атласной наготе ее бедер, и он раздвинул их слегка, чтобы она почувствовала, как сильно он ее хочет.
Издав хриплый звук, похожий и на стон, и на рычание, он поднял ее на руки и понес к кровати, обрывая оставшиеся пуговицы, мешавшие ему.
Такая страсть потрясла Рене. Она почувствовала его дрожащие руки на своих коленях, а потом всю тяжесть его мощного тела. Она почти не дышала и не произносила ни звука. Но вдруг застонала, почувствовав слишком много плоти, слишком много огня, слишком много мышц на его спине, плечах, руках, бедрах. Его руки лежали под ее ягодицами и поднимали их выше при каждом энергичном ударе, и ей не оставалось ничего другого, как двигаться вместе с ним вниз-вверх, чтобы легче переносить силу его толчков.
Первый оргазм она испытала удивительно быстро, словно все вокруг взорвалось и яркий свет ослепил ее. Она задыхалась, но когда горячая волна прошла, ее плоть все еще оставалась напряженной, заставляя его действовать с еще большим рвением.
Ее крик, откровенный и естественный, вызвал в Тайроне новые ощущения: он чувствовал ее страх и недоверие. Ничего подобного не должно было случиться. Он не собирался терять контроль над собой. Его тело стало единым обнаженным нервом, мускулы напряглись и повлажнели, и он ощущал покалывание даже в кончиках пальцев на ногах. А когда она кричала снова и снова, ее руки, ее тело просили его, убеждали его, требовали…
Его тело выгнулось, и одним мощным движением он освободился от всего, что накопилось от дикой, раскаленной добела страсти.
Она все еще задыхалась, вздрагивала, а он уткнулся головой в ее шею, ошеломленный откровенным и полным предательством собственного тела. Даже руки, казалось, не хотели отпускать Рене, они гладили ее волосы, плечи, бедра.
Рене чувствовала каждое проявление нежности, словно это был единственный спасительный путь выжить, не погибнуть. Его плоть, думала она, — единственная твердь внутри ее, потому что остальная часть тела стала совершенно размягченной. Ее ноги переплелись с его ногами, и у нее не было сил освободиться от них. Ее руки сжимали его плечи и не собирались отпускать его. Она не знала, что скажет ему теперь, когда вспышка страсти прошла.
Рене только что легла в постель с абсолютно незнакомым мужчиной. Она не только не сопротивлялась, но и сама желала его, торопила его, у него даже не было времени снять брюки. Они спустились вниз, открывая бедра, и болтались вокруг колен. К своему глубочайшему изумлению, Рене и на своих ногах увидела чулки и подвязки, и, если она не ошибается, на правой ноге осталась комнатная туфелька…
Румянец залил щеки Рене, ее бросило в жар, и она подняла голову с плеча Тайрона. Темные завитки волос разметались на его висках. Он не был смущен поспешностью происшедшего и их полунаготой. Она могла бы поклясться, что он улыбается! Он поднялся на локти и посмотрел ей прямо в глаза.
— Я должен сказать, мамзель, — прошептал он, — вы удивили меня.
Тонкая серебристая влажная полоска замерцала под ее ресницами, слезы стали собираться в уголках глаз. Он наблюдал, как они капают прямо на волосы, видел, как дрожит ее подбородок.
— Но это комплимент, уверяю вас. Если я и должен осудить чье-то поведение сегодня ночью, так это свое собственное, потому что я не всегда так… недисциплинирован. — Он поднял руку и пальцем снял слезинку.
Она снова покраснела с головы до пят и попробовала отвернуться, чтобы избежать пристального взгляда, но он не позволил ей.
Он взял ее лицо в ладони, как в колыбель. Ее волосы ниспадали серебряным водопадом, и он вздрогнул при воспоминании о том, как они только что лежали на его груди. Его жадный взгляд прошелся по стройной шее, потом скользнул на грудь, зрелую и полную. Ее белизна ярко контрастировала с темными зарослями на его груди. Он предполагал, что ее соски бледно-розовые — они такими и оказались: бледные, как розовая пудра, и мягкие, как бархат. Теперь они красные, как и ее губы, и хотя он был не из тех, кто извиняется за свои грехи, но сейчас он пожалел о собственной поспешности и грубости. Но он ничего не мог поделать, он попал во власть чувств, причем в полную власть, и не ожидал оказаться в таком восторге от этой женщины!