Саня судорожно вздохнул, осторожно обнял меня, принявшись качать словно ребенка, и тихонечко замычал себе под нос, что-то ласковое и успокаивающее. Я, шмыгнув носом, постаралась расположиться на нем с большим комфортом. Ёрзая, я случайно зацепила лбом Сашкину щетинистую щеку. Он совсем не бреется, что ли? Я провела пальцем по щетине. Хм, щекотно. Я потерлась еще раз лбом об его щеку, а потом вдруг провела по ней осторожно языком. В голове мелькнуло — «Я его что, лизнула?!» Монотонное мычание прекратилось, Сашка вздрогнул и застыл как изваяние, по-прежнему крепко прижимая меня к себе. А я, отбросив все мысли, потерла язык об зубы, чтобы унять в нем легкую щекотливость, почмокала губами, посопела, закрыла глаза, и… Уснула.
Меня разбудила мелодия мобильника, который лежал на журнальном столике и медленно, но неукротимо полз навстречу падению. Я рванулась ему наперерез, свалилась с дивана, успела-таки поймать телефон, когда он уже летел вниз, и ответила на звонок, не поднимаясь с пола.
— Лильк! Ну, где тебя черти носят? — послышался возмущенный голос Таньки. — Я тебя полдня прождала, весь телефон тебе оборвала, а тебя нет и нет. Думала, у тебя дома дождаться вашей милости — ни фига, опять ключ забыла, когда уходила. Пришлось возвращаться к Артурику, а ведь только решила дать ему немного от меня отдохнуть. Куда ты подевалась-то? Я уже хотела заяву накатать, о твоей пропаже.
— Не ори, а? Голова раскалывается, — хрипло отозвалась я. — Ездила по делам. А сколько сейчас времени?
— Три часа ночи! Расскажешь потом, что у тебя за дела. Я так понимаю, ты не особо расстроилась, что мы не пришли с Артуриком, да? Короче, через пару дней он приедет, тогда и придет с тобой знакомиться, если конечно, ты еще не забыла, что у тебя подруга есть.
— Ой… Ладно, ладно, если больше ничего важного ты мне не хочешь сообщить, тогда все. Как ты сама заметила — сейчас три часа ночи, и ты меня разбудила.
Я отключила телефон, и бросила его на диван. В какой-то момент испугалась, что попаду в Сашку, но тут же увидела, что там никого не было.
— Ну вот, очередной глюк… — простонала я, хватаясь за голову и ощущая почему-то, непонятную утрату.
Наконец, я поднялась и направилась, пошатываясь в кухню, намереваясь попить воды. По дороге зацепила коленом тумбочку, и с нее что-то упало на пол, издав глухой стук. Я подняла упавший предмет. Это оказалась коробка конфет «Вечерний звон».
* * *
Я сидела, поджав ноги в кресле, обнявшись с подушкой, и механически жевала конфеты. Валявшаяся рядом на столике раскрытая коробка была на две трети пуста. Очень люблю шоколадные конфеты, но сейчас я почти не замечала их вкуса. Мне было невыносимо одиноко и тоскливо. Полчаса назад я чуть было не помчалась вверх по лестнице, к Сашкиной квартире, даже вышла на площадку, но вовремя одумалась и вернулась обратно к себе. Половина четвертого утра, а я вдруг припрусь к человеку и заявлю — мне скучно, посиди со мной! Еще неизвестно, когда он ушел от меня, прежде чем моя задница отдавила колени ему настолько, что он уже не мог выдерживать ее вес. Да и кто я ему такая, в конце-то концов! Девчонка, которая когда-то отказала, причем, довольно небрежно. Удивительно, как парень еще после такого разговаривал со мной как с человеком, я бы точно на такое благородство была не способна, уж больно злопамятна… Нет, не мстительна, но память у меня хорошая. К сожалению. Я заработала челюстями еще активнее — хорошая память как-то незаметно перешла к показу слайдов никак не связанных с Сашей…
Пылающий домишко с мирно спящим пьяным сном парнем, который, как это ни странно — мой дед… Бегущая через поля, спотыкающаяся на кочках и буераках молодая женщина, бережно придерживающая выступающий живот… И вдруг — Серафима Афанасьевна. Да, Серафима Афанасьевна… Я услышала ее голос так явственно, словно она и сейчас сидела напротив меня, отхлебывая иногда полуостывший чай из расписной чашки.
— Ну, говори уж, вижу, беспокоит тебя что-то еще! Не сумлевайся, поведай, что еще тебе знать надобно.
— Серафима Афанасьевна, а почему бабушка, имея такой… ммм… потенциал, силой мысли не скрутила своего мужа, когда он над ней издевался? И еще, помню, писала она, что когда на нее несколько мужиков на нее напали, кому-то из них стало плохо, а кому-то нет… И я вот, тоже, вчера пробовала на подруге силы свои испытать, по ее просьбе, и ничего не вышло. Правда, я боялась вред ей причинить, может, поэтому…
— Да, твоя бабушка, девонька, тоже не могла влиять на всех. Одному становилось плохо, если она ему зла желала, а другому это было что водицей на гуся лить… Василия своего ведь она могла бы так скрутить, что он и не поднялся бы. Наверняка же, ненавидела его, когда с топором на него шла, однако же, он и не заметил ничего. Конечно, это потому, что любила она его все равно, но ведь тех лиходеев, что пытались чести ее лишить, она никак любить не могла, и все ж таки удавалось ей справиться только с половиной из них. И тебя ведь, родимая моя, наверняка, мужчины преследуют, а? Вижу, преследуют… Вот тебе еще один дар, а может и не дар, может, проклятие ваше — женщины вашего рода, для некоторых мужчин, словно мед для пчел…
Четырнадцатая глава
Коробка упала на пол, я вздрогнула и проснулась. Шею и спину свело, и я несколько минут, постанывая, пыталась восстановить кровообращение, массируя онемевшие места. Бросила взгляд на часы — оказалось, еще только шесть часов утра. Я отправилась в кухню. Постояла секунду посреди комнаты и вернулась обратно, в гостиную. Зачем-то открыла шкаф и уставилась в его недра невидящим взглядом. Медленно прикрыла дверцу, слушая скрип петель. Села в кресло, с которого встала пять минут назад и тут же вскочила. В груди зрела какая-то неприятная тяжесть, грозящая лопнуть и разлиться по всему телу. Я внезапно остановилась, сознав, что это такое. Имя это этой тяжести — одиночество. Мне было невероятно, невозможно, катастрофически одиноко. Так одиноко, что хотелось поднять голову и взвыть на луну. Я подняла голову.
— Нет, не луну, на люстру, — мрачно хмыкнула я, но выть передумала. А тяжесть переместилась теперь в область желудка. И была вполне осязаемой, не метафорической. Подступила тошнота. Я схватилась за живот. Это что еще такое? Под ногой что-то хлопнуло — конфеты! Нет, уже не конфеты, а пустая коробка. Ёлки, я сожрала в один присест всю коробку конфет! А плотность конфетного населения в этой коробке была на редкость большой. Еще бы меня не тошнило… Впрочем, через несколько минут мое состояние значительно улучшилось, и я, зажав подмышкой измятую коробку, снова отправилась на кухню, съесть чего-нибудь несладкого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});