6
Имена для героев своей необычной книги Станислав Лем позаимствовал у английского философа Джорджа Беркли (1685–1753) — из его трактата «Три диалога между Гиласом и Филонусом» (1713).
Имя Гилас происходит от латинского hyle — материя; телесный, материальный, конкретный, а Филонус от phylos nos — любящий мысль; духовный, интеллектуальный.
Вот в споре этих ипостасей Станислав Лем и пытался найти истину.
Детальное знакомство с работами Норберта Винера (благодаря доктору Мечиславу Хойновскому) позволило Лему углубиться в самые насущные проблемы философии. Кибернетика в те годы казалась Лему выходом из многих кризисов. Герои его «Диалогов» Гилас и Филонус в первом и втором диалогах подробно обсуждали парадоксы, связанные, например, с возможностью достижения физического бессмертия — посредством копирования атомной структуры живого организма. Будет ли такое копирование отказом от классического понятия тождественности личности? В третьем диалоге информация рассматривалась как противоположность энтропии; в четвёртом речь шла о проблемах, связанных с невозможностью локализации нашего сознания.
Кибернетика и теория информации — вот ключи к пониманию мира.
Гимн в честь кибернетики и теории информации (наук тогда совсем ещё молодых) Лем пропел в научно-фантастическом романе «Эдем», а вот в пятой главе «Диалогов» Гилас и Филонус попытались докопаться до самой сути человеческого сознания. В качестве физиологической корреляции они рассматривали саму нейронную сеть с её входами, выходами, системой управления и обратными связями — то есть опять видели перед собой некую кибернетическую систему. В шестом диалоге речь шла уже о возможности конструирования такой сети, которая оказалась бы точным эквивалентом человеческого мозга, и, наконец, в седьмом диалоге с позиций всё той же предлагаемой писателем «кибернетической социологии» анализировались капитализм и социализм, тирания и автократия.
«Централизация из-за чрезмерной концентрации обратных связей не только блокирует информацию, но и удлиняет её путь. Вместо коротких обращений спроса и предложения в этой системе наблюдаются иерархически нагромождённые “пункты переключения”. В результате удлинения пути информации возникает запаздывание от импульса к реакции. В социалистической модели наиболее существенным является запаздывание, вызванное увеличением периода обратных связей (периферия — центр — периферия). Если запаздывание реакции в ответ на импульс — того же порядка, что и промежутки времени, в которые этот импульс действует, тогда само это запаздывание становится существенным параметром системы, то есть начинает активно влиять на происходящие в системе процессы…»{46}
В восьмом диалоге Лем пытался при помощи всё той же кибернетики проанализировать общественную психологию, то есть выявить влияние личных особенностей индивидуумов, составляющих общество, на деятельность всего этого общества — и наоборот. Рано или поздно, утверждал Филонус (читай — сам Станислав Лем. — Г. П., В. Б.), люди построят, несмотря на все промахи, катастрофы и трагические ошибки, лучший мир. Если не действовать с этой мыслью, то будет непоправимо утрачена вера в человека и его возможности, а тогда и жить не стоит. Другими словами, «Диалоги» представляли собой взгляды Станислава Лема на, как сейчас говорят, социальную антропологию с опорой на новую методологию — кибернетику, что тогда было внове. «Когда я писал “Диалоги” (которыми горжусь хотя бы потому, что их цитируют в иностранных кибернетических библиографиях), кибернетика представляла собой ну, шестьдесят книг, из которых половину, не хвалюсь, я знал; сегодня таких книг уже целые библиотеки»{47}.
То, что седьмой диалог смог увидеть свет в те жёсткие времена, вообще-то — факт удивительный! Пусть малый тираж, пусть не все могли понять сложное содержание, но книга вышла. Пытаясь разобраться в том, почему социалистическая система, якобы основанная на научных методах предвидения исторического развития, никак не может заранее предвидеть и предотвратить столкновения экономических проблем с идеологией (события 1956 года в Польше и Венгрии показали это весьма недвусмысленно), Лем последовательно проводил анализ, используя информационную и кибернетическую методологию.
Понятно, что в Польше «Диалоги» долгое время не переиздавались, а на русском языке эта книга вообще вышла впервые только в 2005 году.
Сложные рассуждения о копировании живых существ и их мозга, о создании искусственного интеллекта, о сложностях любых новаций, связанных с мышлением человека, писатель продолжил, и весьма успешно, во многих своих фантастических и философских произведениях. Он стал адептом новых учений. Однажды на вопрос Станислава Береся о том, почему писатель так часто обращается к «Запискам из подполья» Достоевского, Станислав Лем ответил: «Господи, да ведь в этой книге, как чудовищные эмбрионы, запрятаны все “чёрные философии” XX века. Там вы найдёте терзания всех этих многочисленных и разных Камю».
В свою очередь, мы можем столь же уверенно говорить, что в ранних произведениях Лема, особенно в «Диалогах», содержались эмбрионы практически всех написанных и ненаписанных им книг.
7
Собственно говоря, и стихи Лема отвечают рассуждениям Гиласа и Филонуса.
Мир, раздвигаемый руками,Небо, подпертое взглядом,И музыка из ниоткудаСжимали меня день за днём.Кровеносною сетьюСлабели ветра и светила,Сминаясь, как листья,Измочаленные детьми.Ночь в меня пробиралась —Тёмной страны отпечаток,Теряя воздуха звукиИ белый выдох цветов.Из стихов моих слова выпадали.Строфы зарастали в моих книжках.В глазах умирали пейзажи —В голубых и зелёных…...Звёзды стекали с неба,Светляки гасли как солнца,Снулые жабры месяца —Последние тающие облака,Вода смешалась с землёй,Свет смешался с мраком,Сходя в предсветную тьму.В моих снах увядали лицаБезымянных стихов и женщин.Аквамарин и охраОбращались в пыль.В глуби глаз умирали ландшафты.Актёры покидали театр.Опускался тяжёлый занавесНа сцену — пустую как смерть....Только ты оказаласьПрошедшей сквозь пламя —Белый девичий профильВ обугленном воображенье.Скреплённый чёрной печатьюЗакованного в угольПапоротника древнего леса,Срезанного океаном[30].
8
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});