Читать интересную книгу Король Треф - Б. Седов

— Я-то совал, а кто ей в это время скважину полировал, как корабельную медяшку?

— Как медяшку, говоришь? А кто к ней с заду пристроился, когда я ее с переду отоваривал?

В общем, я понял, что оголодавшие за рейс морячки за пятьдесят долларов отодрали бедную китаяночку во все дыры и нормально подцепили обыкновенный триппер. А ей за это удовольствие — хорошо, если десятка от сутенера досталась. Я вздохнул и прервал их излияния:

— Так, все понятно.

Они замолчали и уставились на меня.

— И контрацептивами вы, конечно же, не пользовались?

— Чем? — одновременно спросили оба.

— Презервативами, вот чем, — грозно сказал я, — обыкновенными гондонами!

Они понурились, из чего следовало, что им было не до этого.

— И вот теперь вы пришли в амбулаторию и пудрите мозги вашему врачу. А вы знаете, что одним из способов спасти больного от ураганного СПИДа является своевременная стерилизация, — и, предупреждая вопрос, я сразу пояснил, — то есть полная кастрация?

Оба сексуальных маньяка были полностью разбиты и деморализованы. Я решил, что с них хватит, и закончил свое выступление следующими словами:

— Возможно, это и не ураганный СПИД. Может быть, у вас просто триппер. Но, насколько мне известно, представители желтой расы являются переносчиками особой формы триппера. И у меня может не оказаться подходящих медикаментов. Вы-то, наверное, рассчитываете на пару уколов бициллина в задницу, и все. Так вот, приготовьтесь к тому, что каждому из вас предстоит провести курс из сорока пяти уколов, причем довольно болезненных. Инъекции делаются через каждые пять часов, причем после этого нужно приседать в течение десяти минут, чтобы лекарство рассосалось как следует.

Я сделал паузу и многозначительно добавил:

— Это если у вас просто триппер. Спускайте брюки, оба!

Они вскочили и начали расстегиваться.

Мне предстояло элементарно взять у морячков мазки, а потом, выгнав их из амбулатории, спокойно исследовать их под микроскопом. И все дела. Встав из-за стола, я подошел к стеклянному шкафчику и стал рыться в нем в надежде найти чистые предметные стекла.

А в это время посреди кабинета торчали два унылых моремана со спущенными штанами. Они стыдливо прикрывали натруженными руками вывалившееся хозяйство и вполголоса переругивались.

На столе стоял безнадежно остывший кофе.

* * *

На следующее утро вся корабельная элита собралась, как всегда, в кают-компании на завтрак.

Рассевшись вокруг большого овального стола красного дерева, мы после обычных приветствий и шуток принялись за еду. И только я положил себе кусок жареной рыбы, как старпом, пережевывая кусок бутерброда с сыром, озабоченно повернулся ко мне и сказал:

— Вот у меня тут вопрос к медицине имеется. Может, Евгений Викторович разъяснит мне, что к чему?

Остальные притихли, а он, оглядевшись, продолжил:

— Вы знаете, Евгений Викторович, у меня есть жалобы на здоровье.

Я, изобразив на лице внимание и готовность помочь, повернулся к нему. А остальные смотрели на нас, и по их лицам я понял, что на самом деле никаких жалоб у него нет, а просто происходит обычный морской прикол. На корабле, в размеренной и однообразной жизни, ничто не ценится так высоко, как хорошая хохма.

— У меня, Евгений Викторович, симптомчики появились. И поэтому я хотел бы посоветоваться с вами и выяснить, не подцепил ли я случайно какуюнибудь экзотическую заразу вроде горбатого триппера.

— Горбатого триппера? — удивился я. — А это еще что такое?

Все зашевелились, и чиф с удовольствием рассказал историю о морячке, который вернулся с берега согнутый в три погибели и пошел жаловаться врачу. Рассказал он ему, что трахнул проститутку в борделе и после этого его и согнуло. Врач посмотрел, а у матросика рубашка к брюкам пристегнута. Ну, он и объявил мореману, что у того очень редкий и опасный горбатый триппер. И давай ему уколы в жопу засаживать через каждые два часа, чтобы неповадно было на берегу блядовать.

Все посмеялись, и я понял, что вчерашняя история с Мыколой и Петром уже стала известна на всем корабле. А чиф, покряхтев, продолжил:

— Ну так вот, горбатый он или нет, я не знаю, а вот то, что все матросики наши свои концы в марганцовке мочат — это факт. И сдается мне, что медицина должна просветить драгоценное корабельное руководство на этот счет. А то, если мы все сляжем с ураганным СПИДом, кто же будет вести наше судно через моря и океаны, навстречу штормам и штилям?

Я все понял и, запив рыбу чаем, с удовольствием рассказал присутствующим о вчерашнем визите двух горемык. Рассказывал я в подробностях и даже в лицах. Салон неоднократно оглашался хохотом, и, когда я закончил свой рассказ, секонд, вытирая слезы, выступившие от смеха, выдал резюме:

— Надо поручить медицине прочитать среди низших чинов лекцию о беспорядочных половых связях и сопутствующих им заболеваниях. В частности, об ураганном СПИДе. И чтобы под расписку. Во всем порядок нужен.

Завтрак окончился в атмосфере общего веселья, и я подумал, что, наверное, быть моряком не так уж и плохо. Вот только как быть с половыми связями…

Выйдя на палубу, я пошел на корму и, поворачивая за надстройку, столкнулся с Галей, которая шла мне навстречу, опустив голову. Она ткнулась лбом мне в подбородок и чуть не упала от неожиданности. Я подхватил ее за плечо и случайно задел при этом за ее небольшую, но, как оказалось, весьма упругую грудь.

Она подняла на меня глаза и кокетливо сказала:

— Ой, Евгений Викторович, вы меня так испугали! Ну разве можно? У меня аж дух захватило. Фу-у…

Я продолжал держать ее за плечо, и она, положив свою ладонь поверх моей руки, спросила:

— Ну что, вы долго будете держать меня? При этом ее рука сжала мою кисть, и она медленно сняла ее со своего плеча.

— Честно говоря, отпускать не хочется, — откровенно признался я.

Ее пальцы скользнули на мою ладонь и пощекотали ее знакомым с самого детства движением, которое всегда означает только одно — «я тебя хочу». Я ответил ей тем же, и ее зрачки расширились.

Она сделала инстинктивное движение телом в мою сторону, но тут же отпустила мою руку и, проведя ладонью по лбу, отстранилась.

— Жарко, Евгений Викторович, — сказала она негромко и посмотрела мне в глаза.

— Да, пожалуй, — согласился я и осторожно провел пальцем по ее шее с левой стороны.

Она наклонила голову набок, слегка прижав мою руку, затем игриво взглянула на меня и сказала:

— Что-то я с вами тут задержалась! Мне надо идти дела делать, я ведь на работе все-таки.

Я придал лицу преувеличенно серьезное выражение и, склонив голову, сказал:

— Прошу прощения, сударыня. Не смею задерживать.

Она засмеялась и вдруг на секунду прижалась ко мне всем телом. Затем, оттолкнув меня, она повернулась ко мне спиной, при этом как бы невзначай скользнув рукой по моим брюкам спереди, и скрылась за надстройкой.

Я почесал в голове, подняв брови, и пошел на корму посмотреть на кильватерный след и переварить эти неожиданные, но, судя по всему, весьма приятные новости.

На корме с правого борта дул приятный ветерок, в небе висело ослепительное солнце, и температура была не меньше тридцати. Прислонившись к фальшборту, я уставился на уходившую за горизонт светлую полосу потревоженной воды, которая оставалась за кормой, и стал думать о том, что мне предстоит сделать в первую очередь, когда я окажусь на немецкой земле.

Когда я распределял свои камушки по разным европейским банкам, то из немецких меня больше всех привлек «Дойче Банк», который, судя по рекламе, был крупнейшим банковским концерном Германии. А значит — самым надежным и имеющим отделения во всех городах неметчины.

И там, в абонентской ячейке, под надежной охраной вооруженных полицаев и современной электроники стояла небольшая металлическая коробочка, в которой находилась примерно пятая часть того, что я вывез из Эр-Рияда. То есть на сумму около двадцати миллионов баксов. Нехило. Странное дело, но, имея такие деньги, я совершенно не ощущал их тяжести. Наверное, потому, что они достались мне на халяву. Это если можно считать халявой смертельную нервотрепку в течение нескольких лет, гору трупов, море крови и смерть любимой женщины.

А теперь к этому прибавилась еще и толпа желающих снять с меня шкуру и сделать из нее бубен.

Что я буду делать дальше, я еще не решил.

Но то, что мне необходимо организовать себе надежные документы и по возможности сильно изменить внешность, — было совершенно очевидным. Иначе эта гонка будет продолжаться до бесконечности. Ну, не до бесконечности, конечно. В конце концов, как говорил Ходжа Насреддин, или ишак сдохнет, или эмир, или он сам. То есть в данном случае — я, Знахарь. А мне хотелось бы тихо скончаться в возрасте ста двадцати лет, сидя в плетеном кресле под пальмой на берегу синего океана, и чтобы вокруг меня были молодые красотки, ласкающие меня нежными пальчиками, и чтобы я сам уже точно знал, что на этом свете мне больше делать нечего и незачем. Правда, как только я крякну, эти красотки тут же разбегутся и бросятся в объятия молодых мускулистых ребят, но мне это дело будет уже до лампочки. Так что пусть себе разбегаются.