Если этими непосредственными мерами он поднял земледелие, то он еще более принес ему пользы косвенно, при помощи фабрик, которые — вследствие введения усовершенствованной им таможенной системы, предпринятого им улучшения путей сообщений и учреждения банка — достигли наибольшего развития в Пруссии сравнительно с остальной Германией; однако географическое положение страны и ее раздробление на разные провинции, отделенные друг от друга, были далеки от оказания помощи означенным мероприятиям, а вред от установления таможен, т. е. от гибельных последствий контрабанды, был здесь гораздо ощутимее, нежели в больших государствах, хорошо округленных и ограниченных морями, реками и цепями гор.
Выражая эту похвалу, мы вовсе не намерены защищать ошибок его системы, каково, например, запрещение вывоза сырых произведений; но того, что, несмотря на эти ошибки, благодаря его системе промышленность возвысилась, — не решится отрицать ни один просвещенный и непредубежденный историк. Для всякого ума, чуждого предрассудков и не омраченного ложными доктринерскими соображениями, должно быть ясно, что не столько вследствие своих завоеваний, сколько вследствие своих мудрых мероприятий для поощрения земледелия, промышленности и торговли, вследствие успехов в литературе и науках Пруссия оказалась в состоянии занять место в ряду европейских государств. И все это было делом исключительно одного великого гения!
И при этом корона встречала поддержку не в энергии свободных учреждений, а лишь в хорошо организованной и добросовестной администрации, хотя, конечно, заключенной в мертвый механизм иерархической бюрократии.
Между тем вся остальная Германия в течение нескольких столетий находилась под влиянием свободной торговли, то есть весь свет считал нужным ввозить в Германию свои фабрикаты и продукты, но никто не желал привозить в свои страны немецкие продукты и фабрикаты. Это правило имело свои исключения, но ничтожные.
Напрасно ссылаться на опыт этой страны для доказательства доктрин экономической школы и ее обещаний больших выгод от свободной торговли; здесь все скорее шло назад, нежели вперед. Такие города, как Аугсбург, Нюренберг, Майнц, Кельн и т.д., не насчитывали более трети или четверти прежнего населения и нередко желали войны для того лишь, чтобы освободиться от избытка не имевших ценности продуктов.
Возникли войны вследствие французской революции, а вместе с ними явились английские субсидии и английская конкуренция, но уже в широких размерах; а отсюда новое разорение фабрик при успехах земледелия, но кажущихся и преходящих.
Затем следовала наполеоновская блокада континента, составившая эпоху в германской и французской промышленности, несмотря на то, что Ж. Б. Сэй, знаменитейший ученик Адама Смита, объявил ее бедствием. Что бы ни говорили против этой системы теоретики, и именно английские, всем известно — и знакомые с немецкой промышленностью могут подтвердить это, и во всех статистических данных того времени можно найти тому доказательство, — что вследствие этой системы немецкие фабрики всякого рода в первый раз начали значительно развиваться68, что теперь только получило действительный толчок начавшееся ранее разведение высших пород овец, что только теперь с усердием принялись за улучшение путей сообщения. Правда, что Германия лишилась большей части своей прежней отпускной торговли, в особенности же вывоза льняных изделий. Однако выигрыш был значительно больше, нежели потеря для прусских и австрийских фабрик, которые и прежде уже шли впереди фабрик остальной Германии.
С восстановлением мира английские фабриканты снова вступили с немцами в страшную конкуренцию: ибо во время обоюдной замкнутости фабрики Великобритании вследствие новых изобретений и почти исключительного господства на рынках всего света значительно возвысились сравнительно с фабриками немецкими; вследствие этого, и обладая большими капиталами, английские фабрики были в состоянии назначать более низкие цены за продукты лучшего достоинства, предлагая при этом более долгосрочный кредит, нежели фабрики немецкие, которые принуждены были вначале бороться с препятствиями. Следствием этого было общее разорение и громкие жалобы последних, в особенности на Нижнем Рейне — в тех принадлежавших прежде Франции странах, для которых был закрыт рынок этой страны. Прежде прусский таможенный тариф подвергся значительным изменениям в духе абсолютной свободы торговли и не мог поэтому служить достаточной защитой против английской конкуренции. И однако прусская бюрократия долго оставалась глухой к этому призыву на помощь. Она слишком прониклась в университетах теорией Адама Смита, для того чтобы быть в состоянии понять потребности времени. В то время в Пруссии можно было также найти таких экономистов, которые не останавливались перед смелой мыслью воскресить так давно умершую систему физиократов. Между тем и здесь сущность вещей была сильнее, нежели теория. Не решились долго оставаться глухими к призыву фабрикантов, так как он раздавался в той стране, которая стремилась к восстановлению своей прежней связи с Францией, завоевать симпатии которой было очень важно. В это время более и более начало распространяться мнение, что английское правительство поощряет всеми возможными средствами переполнение континентальных рынков своими мануфактурными товарами, желая тем самым убить европейские фабрики в самом их зародыше. Это мнение представили со смешной стороны; но было довольно естественно, что такое мнение распространилось, во-первых, потому, что переполнение это было действительно такого рода, как будто оно было организовано именно с этой целью, а во-вторых, потому, что знаменитый член парламента Генрих Бругам (в настоящее время лорд Бругам) выразился напрямик в 1815 году: «That it was well worth while to incur a loss on the exportation of english manufactures in order to sfifle in the cradle the foreign manufactures"69.
Эта идея столь знаменитого с тех пор лорда как филантропа, космополита и либерала лет десять позднее была повторена почти в тех же самых выражениях не менее знаменитым членом парламента Гумом, он также желал, «чтобы континентальные фабрики были задушены в пеленках».
Наконец, просьба немецких мануфактуристов была исполнена — правда, поздно — этого нельзя отрицать, особенно если принять во внимание, как трудно бороться целые годы со смертью, — и исполнена мастерской рукой. Таможенный тариф 1818 года отвечал всем потребностям промышленности Пруссии того времени, для которого был предназначен, не оказывая излишнего покровительства в каком бы то ни было отношении и не затрудняя развития полезных внешних сношений страны. Он по своим ставкам был несравненно умереннее, нежели английский и французский таможенные тарифы, и должен был быть таким. Ибо здесь вопрос шел не о постепенном переходе от запретительной системы к протекционной, а о переходе от так называемой свободной торговли к протекционной системе. Другое важное преимущество этого тарифа, рассматриваемого в его целом, состояло в том, что большая часть его пошлин была установлена с веса, а не с ценности.
Вследствие этого не только устранялись контрабанда и слишком низкая оценка товаров, но вместе с тем достигалась и та важная цель, что предметы общего потребления, которые каждая страна легче всего может производить сама и собственное производство которых является очень важным — вследствие значительной стоимости их общего количества, облагались особенно высокой пошлиной и что покровительственная таможенная пошлина уменьшалась пропорционально с возрастанием достоинства товаров и их ценности, следовательно, вызывала затруднение в собственном производстве и вместе с тем отнимала желание и возможность организации контрабандной торговли.
Такое назначение пошлин с веса товаров по причинам весьма понятным должно было гораздо сильнее отозваться на сношениях с соседними немецкими странами, нежели на сношениях с другими чужеземными народностями. Эти средние и маленькие немецкие государства, устраненные уже с рынков австрийских, французских и английских, подверглись почти совершенному исключению и с прусского рынка, и это было для них настолько чувствительно, что некоторые из них или совсем, или в значительной части обратились просто в прусские провинции.
Успокоив прусских фабрикантов, меры эти вместе с тем вызывали вопли и жалобы со стороны фабрикантов других немецких стран. Как нарочно незадолго перед тем Австрия затруднила ввоз немецких фабрикатов в Италию, а именно верхнешвабского полотна. Принуждаемые со всех сторон ограничиться отпуском только своих фабрикатов и лишь в маленькие территории и даже между собой разделенные крохотными таможенными линиями, фабриканты этих стран готовы были впасть в отчаяние.
Эти именно крайности и вызвали тот частный союз от пяти до шести тысяч фабрикантов и торговцев, который организовался в 1819 году на весенней ярмарке во Франкфурте-на-Майне и который имел целью, с одной стороны, добиться отмены всех германских внутренних таможен, с другой — установления общей германской торговой и таможенной системы.