Читать интересную книгу Сестра Грибуйля - Софья Сегюр

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Но что станет с вами, бедное дитя! Как вы одна заработаете на хлеб для двоих?

КАРОЛИНА. – Сударь, не тревожьтесь за меня. Я верю в Господа; он никогда меня не оставлял, он будет меня защищать и дальше.

Г-Н ДЕЛЬМИС, грустно . – Итак, вам придется уйти, Каролина? Эта разлука очень меня огорчает. Я всегда буду жалеть о вас и даже о бедном Грибуйле, ведь если ему не хватает разума, то сердечности и преданности даровано свыше всяких мер… Будь я один, никогда бы не расстался с вами; но… я не один, – добавил он со вздохом, – и я не вхожу в хозяйство. Будьте уверены, что я не потеряю вас из виду, дитя мое, навсегда сохраню к вам большую привязанность и вы всегда будете иметь в моем лице искреннего друга.

Каролина, слишком взволнованная, чтобы отвечать, ограничилась тем, что поцеловала руку, протянутую хозяином; уронила на нее слезу и поспешно вышла.

Вернувшись на кухню, она села, подперла голову руками и задумалась о будущем. Ей было ясно, что впереди ожидаются более трудные времена, чем до поступления к г-же Дельмис; ни она, ни г-жа Гребю, которые были ее лучшими клиентками, не дадут работы и, может быть, даже отговорят своих подруг, а ведь все они бывали ее заказчицами. И если работы не найдется, что ей делать, чем кормить несчастного брата, неспособного к самостоятельному заработку?

– Господь поможет мне, – сказала она, – а господин кюре даст хороший совет; может быть, даже найдет для меня работу. Сколько раз он напоминал, чтобы я не теряла веры; бедная матушка всегда воскресала после молитвы; и я поступлю, как она, и верну сердцу спокойствие и мир. А пока посмотрим, сколько у меня денег и на сколько их хватит.

Каролина открыла шкатулку, стоявшую на полу, вынула деньги, которые в ней лежали, и насчитала сто шестьдесят пять франков: сто франков за четыре месяца заработка и шестьдесят пять франков, которые были получены перед поступлением к г-же Дельмис.

«Если тратить тридцать франков в месяц на пропитание и десять франков на мыло, свечи, бакалею, обувь и так далее, то удастся продержаться четыре месяца; за это время я еще заработаю и нам хватит на следующие четыре месяца. Что ж, хорошо!»

Каролина положила деньги обратно в шкатулку, благодаря бога, за то, что ей была послана эта помощь, на которую прежде не приходилось рассчитывать. Вскоре пришел Грибуйль.

– Я был у господина кюре, – сказал он. – И рассказал, что произошло. Он вздохнул, потом улыбнулся с таким добрым и грустным видом, что я чуть не заплакал. Он сказал, что надо бы поискать работу; я пошел попросить об этом госпожу Пирон, но та накинулась на меня с глупостями; тогда я пошел к госпоже Леду, а та огрела меня метлой по ногам. Куда теперь идти? Я больше никого не знаю.

КАРОЛИНА. – Милый Грибуйль, займемся этим позже, когда уйдем отсюда. Вернемся домой, а когда все почистим и уберем, то будем вместе искать работу, но не у этих дам, они нам все равно ничего не дадут. А пока давай вместе закончим то, что нужно сделать.

Только что они справились с работой, как вбежали Жорж и Эмили.

– Каролина! Грибуйль! – вскричали они. – Это правда, что вы уходите?

КАРОЛИНА. – Да, сударь, да, мадмуазель, это, к сожалению, правда.

ЭМИЛИ. – А почему вы уходите? Останьтесь, останьтесь с нами навсегда. Нам с Жоржем было бы очень жаль расстаться с вами.

ЖОРЖ. – О да, милая Каролина, милый Грибуйль, оставайтесь. Я пойду скажу папе, чтобы он велел вас оставить; он очень огорчится; он говорил вчера капралу: «Если Каролина меня покинет, дом станет совсем грустным: все будет плохо». А капрал отвечал: «Это всегда так, где побывает мадмуазель Каролина, господин мэр. Нечасто встретишь такую, как она; стоит на нее взглянуть, и словно само сердце улыбается…» А папа принялся смеяться и сказал: «Никогда я не позволю уйти милой Каролине, разве если это послужит ее счастью».

ЭМИЛИ. А так как вы уходите не ради счастья, а потому что мама велит вам уйти, то не уходите, Каролина. Грибуйль, ну скажи Каролине, чтобы она осталась с нами.

ГРИБУЙЛЬ. – Насчет этого, мадмуазель, она не будет меня слушать и я ее об этом не попрошу.

ЭМИЛИ. – Почему же?

ГРИБУЙЛЬ, с достоинством . – Она не будет меня слушать, мадмуазель, потому что у нее больше разума и здравого смысла, чем у вас и меня, и она лучше меня знает, что следует делать или не делать. Я не буду ее просить, потому что это противоречит моим вкусам, моим убеждениям, моим принципам; потому что у меня тоже есть принципы, мадмуазель… и убеждения тоже: итак, я продолжаю… моим принципам… да, мадмуазель, моим принципам… Нечего смеяться… повторяю: моим принципам.

ЭМИЛИ. – Я не смеюсь, Грибуйль; уверяю тебя, не смеюсь… а брат тем более, – добавила она, обернувшись, как бы для того, чтобы взглянуть на брата, но на самом деле, чтобы подавить смех.

ГРИБУЙЛЬ, торжественно . – Это верно? Гм! Гм!.. Итак, я говорю, что мои принципы не позволяют мне оставаться в доме, где я больше неугоден – ни хозяину, переставшему быть моим другом; ни хозяйке, утратившей всякую доброту и любезность, ни детям, которые становятся против меня на сторону злого попугая, лгуна, вора, обжоры, сплетника! Вот, мадмуазель, каковы мои принципы.

ЭМИЛИ, иронически . – Благодарю тебя, Грибуйль.

ГРИБУЙЛЬ. – Не за что, мадмуазель.

КАРОЛИНА. – Сударыня, будьте так добры, простите моего бедного брата: у него, конечно, и в мыслях нет проявить неучтивость…

ЖОРЖ. – Но он ее проявляет, хочет этого или нет. Я надеюсь, что вы не думаете, как он, Каролина, и попросите папу оставить вас на службе. Он только этого и желает, я ручаюсь.

XIX. Добрые души

Каролина не отвечала; дети вышли, чтобы поговорить с отцом о просьбе, не высказанной Каролиной. Дельмис растолковал им, что поскольку Каролина не пожелала расстаться с Грибуйлем, то невозможно далее навязывать матушке общество такого ограниченного и неуклюжего мальчика, которому скверное воспитание позволяет поднять руку на особ, приходящих к ней в гости.

Г-жа Гребю, между тем, не теряла времени даром и перебывала у всех клиенток Каролины, с рассказом об ужасных дерзостях, жертвой которых она стала.

– Госпожа Дельмис потеряла терпение; несмотря на всю свою кокетливость, попытки казаться молодой и элегантной, затмевать нас своими прическами (весьма нелепыми, между нами говоря), она была вынуждена указать на дверь брату и сестре; сегодня днем они не позволили мне войти к госпоже Дельмис, швырнули на пол – избитую, полузадушенную, и если бы не капрал из жандармерии, который бросился мне на помощь, оттолкнул их и освободил меня, то произошло бы убийство; капрал был вынужден сопроводить меня до дома, так он опасался, чтобы они не кинулись за мной в погоню.

Г-ЖА ПИРЕ. – Мне никогда не пришло бы в голову, что Каролина…

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Дорогая моя, вы ее не знаете, это опаснейшие люди; господин мэр и сам в этом убедился; потому-то он их и прогоняет. Послушайте, дорогая, давайте не будем давать работу этой девице, тогда рано или поздно она и ее негодный братец будут вынуждены отсюда уехать.

Г-ЖА ПИРЕ. – Я считала этого бедного полуидиота по крайней мере добрым и ласковым.

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Добрый? Ласковый?.. Злой, моя дорогая, злой до невозможности! Рано или поздно случится несчастье! Вот увидите! Заявится с работой от сестрицы и убьет кого-нибудь.

Г-ЖА ПИРЕ, с ужасом . – Ах! Боже мой! Как! Вы считаете… Он способен…

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Способен на все, моя дорогая! На все! Слышите? На все!

Таким образом г-же Гребю, рыская от двери к двери, удалось отпугнуть от бедной Каролины всех прежних заказчиц, перекрыв ей всякую возможность заработка. Г-жа Дельмис, со своей стороны, отправилась искать замену Каролине, и обход подруг открыл ей сцену, которая только что произошла в ее доме между г-жой Гребю и Грибуйлем. Все это вызвало ее крайнее раздражение и заставило ускорить поиски; в конце концов она подыскала более или менее подходящую особу, хотя эта женщина не владела ни умением шить платья, ни талантами, сноровкой и усердием Каролины. Тем не менее ей тут же было предложено поступить на службу со следующего дня. Г-жа Гребю встретилась с г-жой Дельмис в одном из дружеских домов и принялась усердно помогать в поисках, с радостным сознанием триумфа над врагами.

Вернувшись домой, г-жа Дельмис объявила Каролине и Грибуйлю разгневанным тоном, что она только что узнала о скандальной сцене, которую они позволили себе устроить доброй г-же Гребю; что она весь вечер искала и нашла служанку, которая поступит к ней на следующий день и что они могут собирать вещи.

Каролина встретила молчанием несправедливое обвинение в оскорблении и даже избиении г-жи Гребю; но Грибуйль, угадав великодушный мотив, заставивший Каролину отказаться от защиты, бросился к г-же Дельмис, та с ужасом отпрянула; Грибуйль произнес суровым голосом:

– Остановитесь, сударыня! Выслушайте оправдание моей сестры; она молчит, чтобы не обвинять меня; она более великодушна, чем вы, с вашим безосновательным обвинением.