Читать интересную книгу От аншлага до «Аншлага» - Евгений Крыжановский

Кстати, записочку Петросяна я храню в своих архивах наряду с самыми редкими документами. Вот только жаль, что по этическим соображениям, я не могу опубликовать ее в этой книге.

Под старость лет МХАТовские корифеи при старательном участии власть предержащих превратились практически в «небожителей». Но артист всегда остаётся ребёнком (недаром ещё Горький сказал: — Артисты это те же дети… А Раневская добавила: — Только у них письки больше…). Так вот, несмотря на звания и награды, старики МХАТа вытворяли, что хотели. Была у них очень популярна такая игра: если кто-то из участвующих тихонько говорит другому слово «Гопкинс!», тот должен непременно подпрыгнуть, независимо от того, где он находится. Не выполнившие подвергались огромному денежному штрафу. Нечего и говорить, что чаще всего «Гопкинсом» пользовались на спектаклях, в самых драматических местах… Кончилось это тем, что министр культуры СССР Фурцева вызвала к себе великих «стариков». Потрясая пачкой писем от возмущённых зрителей, она произнесла целую речь о заветах Станиславского и Немировича — Данченко, об этике советского артиста, о роли МХАТа в советском искусстве. Обвешанные всеми мыслимыми званиями, премиями и орденами, слушали ее стоя Грибов, Массальский, Яншин, Белокуров, … А потом Ливанов негромко сказал: «Гопкинс!» — и все подпрыгнули…

Во время одного из наших приездов в Москву я был приглашен в гости к Борису Брунову. Сегодняшний зритель не знает этого уникального артиста, но все профессионалы «снимают перед ним шляпы». Это была живая история советской эстрады. Принимал он меня в своем роскошном рабочем кабинете, который находится в знаменитом Доме на набережной. В этом же доме, кстати, располагается и руководимый тогда Бруновым Театр эстрады, которым теперь руководит Геннадий Хазанов. Встретил меня Брунов очень радушно, держался естественно, даже без намека на разницу наших положений в мире эстрады. Поразила его манера курить сигары (а другого он ничего, как выяснилось, не курит с молодых лет), в ней совсем не было присущего нынешним «новым русским», еще вчера дымившим «Примой» или «Астрой», позерства. Говорили мы о разном, но больше всего мне запомнилось, как Брунов ответил на мой вопрос о том, каким должен быть настоящий конферансье. Мне очень важно было знать мнение признанного мэтра конферанса, так как самому очень часто по долгу службы приходится выступать в роли ведущего.

— О, мой друг, — сказал Брунов. — Я тебе отвечу так: конферансье прежде всего должен быть широко и глубоко эрудированным. Он обязан хорошо знать историю, литературу и, как ни удивительно, географию и даже философию.

Здесь Брунов сделал паузу, потом задумчиво продолжил.

— Впрочем, если он все это знает, на кой ляд ему быть конферансье? Ну, да ладно. Конферансье непременно должен быть очень обаятельным человеком. Он может быть некрасивым, как я, и даже еще хуже, как ты — он показал на меня пальцем, — но обязательно обаятельным. Сочетание эрудиции и обаяния позволит ему успешно выступать и перед колхозниками, и перед академиками, он будет своим и для одних, и для других.

Эти слова я запомнил навсегда. Они помогли мне понять, почему у нас в Минске я не слышал ни об одном профессиональном конферансье. Людей, занимающихся этим делом, достаточно, многие ведут сейчас дискотеки и разнообразные шоу, юбилеи и свадьбы, но делают это на таком уровне, что даже не поворачивается язык назвать их «конферансье», уж больно далеки они от критериев, о которых говорил Борис Брунов.

Известный белорусский артист Борис Галкин не обошел своим вниманием ни один из минских театров: в каждом из них он проработал хоть по нескольку лет, оставив о себе память в виде легенд и баек.

Вот что рассказывают о нем, например, в Русском драматическом театре им. М. Горького. В одном из спектаклей изображалось заседание партийного комитета. За длинным столом с важным видом сидели люди и обсуждали какие-то проблемы завода. Галкин же, демонстративно развернув газету «Правдa», делал вид, что его это не касается и что он очень увлечен какой-то статьей. Никто из участников заседания не обратил на него внимания, ну, мол, импровизирует актер, ну и ладно. Но когда Галкин во время выступления одного из очередных ораторов неожиданно резко встал, все настороженно замерли. Осекся и выступавший. Ведь пьесой такое поведение Галкина предусмотрено не было. Прищурившись по-ленински, он окинул всех заседавших пристальным взглядом, сложил газету, сунул ее в карман, выдержал паузу и быстрыми уверенными шагами пошел за кулисы. Недоуменно переглянувшись, «комитетчики» продолжили заседание…

Галкин появился только к самому его концу. Спокойной, умиротворенной походкой он подошел к своему месту, не спеша сел, достал из кармана газету и вновь ее развернул, чем, естественно, опять привлек к себе внимание, как зала, так и артистов на сцене. Среди зрителей, после мгновенного замешательства, стали раздаваться выкрики и смешки, а затем вал аплодисментов накрыл их: в газете недоставало большого с неровными краями куска…

В том же театре в «Энергичных людях» по Шукшину в одной из сцен артист Кашкер обращался к друзьям с просьбой: «Налейте мне стакан коньяка». Ему из бутылки наливали полный стакан чая, он, крякнув, выпивал и делал вид, что оставался доволен.

Однажды, чтобы позабавиться, ему налили вместо чая «Зубровку». Кашкер взял стакан и по запаху понял (все-таки опыт кое-какой был), что там было налито. Не подав вида, он, как обычно, залпом опорожнил 250–граммовый стакан, занюхал его взятым со стола кусочком настоящего хлеба (здесь мы работали без муляжей), а потом недовольно пробурчал: «Какой же это коньяк? Чистая «Зубровка»

В спектакле опять же Русского театра «И один в поле воин» наш подпольщик во время беседы с провокатором раскрывал его, затем доставал пистолет и прямо на месте вершил правый суд в присутствии своего друга. Но однажды пистолет не выстрелил. Такое в театре случается часто, техника у нас, как известно, пока только на грани фантастики, поэтому подпольщик не растерялся и нажал на спусковой крючок еще раз, потом еще. Но каждый раз была осечка, и в зале звука выстрела так и не услышали. Провокатор, не будь дурак, «сбежал» за кулисы, чем немного разрядил обстановку. Но враг ведь не должен уйти безнаказанным, и подпольщик бросился за ним в погоню. Сначала зрители услышали доносившиеся из-за кулис шум борьбы и крики, а потом появился и сам слегка потрепанный, но довольный подпольщик.

— Ну что? — спросил его друг, импровизируя на ходу.

— Догнал и удавил гада, — ответил подпольщик. — А потом еще, для надежности, добил из своего бесшумного пистолета…

Однажды знаменитый артист московского Малого театра Степан Кузнецов ехал на извозчике в театр. Времени до начала спектакля оставалось очень мало, поэтому Кузнецов ежеминутно поглядывал на часы и все просил извозчика:

— Быстрее! Быстрее!

Извозчик на просьбы артиста флегматично отвечал:

— Да не волнуйся, барин, доедем аккурат вовремя.

Но Кузнецов не успокаивался и снова повторял свою просьбу, получая каждый раз один и тот же обнадеживающий ответ. Наконец добрались они до Малого, как и предполагал Кузнецов, здорово опоздав. Расстроенный, он достал деньги и, вручая их извозчику, в сердцах воскликнул:

— Тебе не артистов возить, а дерьмо!

Извозчик взял деньги, а потом, внимательно посмотрев на Кузнецова, сказал:

— Так вот и возим.

Гастроли

Как говорил знаменитый первооткрыватель лошади Пржевальского: «Жизнь прекрасна тем, что можно путешествовать». Позволю себе добавить, что жизнь театра — тоже. Театральные путешествия по-другому называются «гастроли». Чтобы лучше понять роль гастролей для театра, попробуйте посидеть несколько дней дома, не выходя на улицу, устройте себе эдакий домашний арест. Сначала, возможно, вам покажется, что это даже неплохо: не нужно никуда спешить, нет необходимости переодеваться, думать о погоде и о транспорте, но потом вы начнете потихоньку тяготиться своим положением и тосковать, вам захочется «на волю, в пампасы» и, если не вырветесь на эту самую волю, то, в конце концов, взвоете. Вот так и театр. Если он долго не выезжает на гастроли, то начинает застаиваться. Даже когда у него постоянные аншлаги и успех, как это было раньше у нас в Купаловском театре, а сейчас в «Христофоре», и критические статьи напоминают тосты и кажется: зачем куда-то уезжать? Но театру обязательно нужно время от времени менять обстановку. Движение — это жизнь театра, с него он начинается. Ведь раньше вообще стационарных театров практически не было, вспомните скоморохов, бардов и менестрелей, батлейки или крытые повозки странствующих театральных трупп. В этом наши корни, полностью оторвавшись от них, мы увянем и даже засохнем. Смена зрителя, смена жизненного уклада и окружающей обстановки, новые впечатления — все это стимулирует здоровое функционирование театрального организма. Да и возможность для артистов повидать мир, расширить свой кругозор, лучше узнать друг друга тоже немало значит.