Это задало тон всей последующей беседе. Только однажды, как позже рассказывал мне Поль, он сбился на английский. Дольман спросил его, пожелают ли союзники иметь дело с Гиммлером, если тот поддержит сепаратный мир в Северной Италии. На это Поль внезапно выпалил на хорошем английском: «Not a Chinaman's chance»[7].
Согласно моим инструкциям, Поль должен был выяснить, кого эти люди реально представляют. Производят ли они серьезное впечатление? Я не собирался вступать в споры относительно условий мира. Мы были связаны политикой требования безоговорочной капитуляции. Только это и было нам нужно. Времени для переговоров не оставалось. Что могут немцы предложить?
Поль знал, что Дольман поддерживает контакт с генералом Вольфом, главой сил СС в Италии. Дольман не сказал, что действует от имени Вольфа, но заявил, что прикомандирован к его штабу. Он попытается убедить Вольфа лично приехать в Швейцарию для продолжения переговоров, если есть хотя бы какая-то надежда установить контакт с союзниками. Никаких заявлений о том, что он говорит от лица Кессельринга, не поступило, равно как и обещаний представлять его.
Перед встречей я сказал Полю, что, если мы собираемся продолжать диалог с германскими эмиссарами, то самое время получить конкретные доказательства как серьезности их намерений, так и их полномочий. Я дал Полю листок, на котором были написаны два имени. Поль должен был передать листок Дольману до окончания встречи. Это были имена двух итальянских патриотов, участников подполья, с которыми я некоторое время поддерживал связь через линию фронта. Одним был Ферручио Парри, другим – Антонио Усмиани. Парри, как я уже объяснял ранее, был одним из руководителей итальянского Сопротивления. Усмиани выполнял для меня задания по военной разведке в Северной Италии и оказывал непростые услуги. Обоих схватила полиция СС, и оба сидели в тюрьме. Парри, как я считал, держали в Вероне, а Усмиани – в Турине. Я предположил, что, если генерал Вольф хочет со мной увидеться, он мог бы подтвердить серьезность своих намерений, освободив двух этих заключенных и переправив их ко мне в Швейцарию. Прося за Парри, я понимал, что прошу, возможно, за самого важного из итальянских пленников СС. Мои друзья из итальянского Сопротивления очень давили на меня, добиваясь, чтобы я попробовал организовать его освобождение. Разнообразные попытки освободить его предпринимало и итальянское подполье. Все они оказались безуспешными. Я понимал, что просьбой об освобождении Парри задаю Вольфу очень трудную задачу, и, действительно, я делал очень высокие ставки – может, чересчур высокие, как выяснилось позже. Однако, если бы эти люди были освобождены, серьезность намерений Вольфа была бы в полной мере продемонстрирована. Кроме того, я умышленно выбрал людей, которые находились в тюрьмах в разных частях Италии, чтобы проверить широту полномочий Вольфа.
Поль не стал заверять, что освобождение пленников обяжет меня встретиться с Вольфом или другими германскими эмиссарами. Но данная просьба от моего имени подразумевала, что я совершенно точно не пойду на встречу, если только не получу твердых доказательств серьезности намерений Вольфа и его способности что-то реально делать. Как позднее рассказывал мне Поль, Дольман, когда ему все это объяснили, был явно испуган мыслью о возможной потере такого ценного пленника, как Парри. Но, преодолев первоначальный шок, он согласился сделать все, что в его силах, для выполнения просьбы и заверил Поля, что свяжется с нами через несколько дней.
Позже, когда я рассказал о своих действиях Гаверницу, он заметил, что Вольфу будет трудно выполнить просьбу, поскольку Парри слишком заметная фигура. Кроме того, о его аресте почти наверняка знал Муссолини, а возможно, и Гитлер. «Не волнуйся, – сказал я. – Мы всегда сможем попросить меньшего». Мы оба считали, что видели Дольмана последний раз. Поль в этом был не уверен. Ему не особенно понравился сам Дольман, но тем не менее произвела впечатление его серьезность. В любом случае, если бы мы даже натолкнулись на немецкий блеф и пришлось бы прекратить пустые хлопоты, у меня бы не возникло сожалений. По крайней мере, я сделал все, что мог, для освобождения Парри, который храбро сражался с Гитлером в Италии.
Если бы мы знали о тогдашних настроениях немецких главарей в Италии, нас меньше удивили бы последующие события. Многие из них были готовы заплатить любую цену за надежную связь с союзниками, но знали, что рискуют жизнями в поисках такой связи. К тому же между ними не было единства.
У трех представительных составляющих немецкой власти в Северной Италии – армии, СС и дипломатов – не было оснований любить или доверять друг другу. А в рядах любой из этих трех групп (особенно после июльского покушения на Гитлера) каждый подозревал, что его ближайшие коллеги из страха или из лояльности фюреру могут сообщить в гестапо о малейших признаках колебаний в исполнении его приказа сражаться до конца.
Даже сейчас, при наличии исторических данных, трудно точно реконструировать, как появилась и развилась идея сепаратной капитуляции и как различные исполнители объединились для ее реализации. Несомненно, в самой атмосфере Италии было что-то такое, что ее взрастило. Люди, участвовавшие в этом деле, находились вдалеке от главных европейских фронтов сражений и от родной Германии. Далее, существовало умиротворяющее влияние церкви. Все это, в сочетании с личными особенностями тех, кому довелось оказаться вовлеченными в данное дело (я уже упомянул, например, Рёттигера, Поля, Рана, Вольфа и других), внесло свой вклад. Сам Кессельринг, в руках которого были ключи к действиям военных, остался огромным знаком вопроса и для нас, и для своих коллег. Но даже он не был по своим убеждениям человеком, отвергающим любой компромисс.
В итоге главной движущей силой стал Вольф. Однако время от времени он собирал свой совет, выжидая, наблюдая и держа в руках все нити. Рассказывают, будто в мае 1944 г. он говорил папе, что готов отдать жизнь за дело мира. Мало кто знал, что он виделся с папой, и почти никто не знал, о чем они говорили. Одним из немногих, знавших о встрече, был Дольман, и именно этот вездесущий Дольман, понимавший характер мыслей Вольфа, похоже, был его глазами и ушами в подборе единомышленников и потенциальных помощников для заговора миротворцев.
После войны Дольман писал, что, находясь в июле 1944 г. во Флоренции, он получил приглашение посетить командующего германскими ВВС в Италии генерала фон Поля в его штаб-квартире в Монсуммано, пригороде Флоренции. Поскольку Поль, уроженец Мюнхена, как и Дольман, был знаком с его матерью, тот подумал, что приглашение носит чисто светский характер. К его удивлению, Поль сразу начал разговор с жесткого заявления об абсурдности продолжения войны и отсутствии надежд на то, что удастся убедить Гитлера остановить ее раньше, чем Германия будет разорвана на части или превращена в советскую провинцию. Дольман быстро сообразил, что это не просто болтовня, причем небезопасная. Нет, Поль начал беседу с какой-то определенной целью. В тот день, почти за год до капитуляции, он четко сформулировал ее основную идею. Он сказал Дольману, что следует добиться соглашения с западными державами, не ставя об этом в известность Гитлера. Армию, с ее твердолобым представлением о верности присяге, принесенной фюреру, нельзя использовать для каких-либо действий. Остается только СС как единственная организация, у которой сохранился достаточный авторитет для ведения переговоров об окончании войны, однако Гиммлер – это неподходящий и неприемлемый для переговоров представитель. Поэтому – и здесь Поль обратился к Дольману с вопросом – нет ли в СС энергичного и бескомпромиссного лидера, который мог бы выйти на связь с союзниками? Поль сразу добавил, что он далек от оправдывания политической окраски СС, но этот путь представляется единственно возможным. Дольман ответил, что таким человеком может быть Вольф, после чего Поль выразил желание как можно скорее с ним встретиться. Дольман свел Вольфа и Поля в сентябре 1944 г. Встреча была секретной. С того момента Вольф знал, что у него за спиной в любых его действиях есть Поль, – факт достаточно важный в наступающий критический момент.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});