выпад судьи, самка решилась на то, чтобы пролететь под ним, но тут же острые когти впились ей в плечи. Удерживая самку, Лосоман с силой толкнул её вниз, а сам набросился с клинком в лапах. И абсолютно зря, потому что Герусет, невзирая на глубокие царапины, украсившие её спину, вдруг обернулась в крылья и закрутилась, замелькав перед драконом бело-чёрно-красным цилиндром, чтобы вдруг раскрыться и выбросить вперёд энергию из меча. Лосоман выпустил свою — текущая из двух клинков прана встретилась и разорвалась дичайшей вспышкой, залившей всё вокруг. Обожжённую, израненную самку бросило на землю и распластало на ней, в то время как почти невредимый Лосоман опустился за нею и опёрся на меч. Клинок Герусет остался лежать позади него.
— Вот и всё, — прозвучал голос судьи. — Я остался здесь один.
Он занёс меч над Герусет, но внезапно раздавшийся смех неприятно поразил его. Самка не спеша перевернулась на спину, устремив обжигающий взгляд в глаза Лосомана.
— Это верно… — произнесла она слабым голосом. — Здесь ты и останешься. Раз и навсегда!
Лосоман не внял этому предупреждению. Его клинок был занесён — и обрушился вниз, пробив грудь Герусет и пригвоздив её к земле.
— Так кто здесь останется? — спросил Лосоман, наблюдая за корчами самки. Её пасть открывалась и закрывалась, словно она силилась произнести что-то — и Лосоман, словно последний детёныш, наклонился к ней, желая разобрать последние слова.
Мёртвый глаз Герусет внезапно сверкнул бешеной яростью. Её передние лапы взметнулись и сжались на горле врага, вонзив когти глубоко в шею. Лосоман захрипел и схватился за них, пытаясь отвести от глотки, но Герусет лишь сильнее вонзала когти и пальцы, пока не нащупала трахею и не рванула её на себя. С наполовину оторванной головой Лосоман взметнул оставшимися семью крыльями и повалился рядом с Герусет, трепыхаясь и заливая всё вокруг себя кровавым водопадом. Сама же самка, морщась от боли, соединила ладони на лезвии и медленно, сантиметр за сантиметром, вытащила его из своей груди.
Ещё не покинувшая тело душа судьи пришлась как раз кстати — захлёбываясь кровью, хлынувшей у неё из пасти, Герусет перевернулась на живот и приняла в себя душу последнего судьи, разрывая её и направляя сначала на рану, а затем и на клинок валявшегося неподалёку меча. Тот дрогнул, раз, другой, засиял мертвенно-бледным светом и заскользил по песку — прямо в лапу Герусет.
Она вставала. Медленно, очень медленно, раскрывая крылья и разгибая лапы. Правый глаз пламенел, взирая на сотрясаемый Лиманерон — море вышло из берегов, на месте леса сверкнуло пламя, впереди и позади грохотала земля и лёд, а Башня провалилась в тёмные глубины этого мира.
Герусет вставала — снимая с себя кровь, заращивая раны, и меч всё сильнее разгорался в её лапе, покуда на морде проступала яростная ухмылка.
— Мудрость. Воля. Сила, — произнесла она, поднимая меч, кончик которого уже сиял нестерпимой белизной. — Не сгустится Тьма и не засияет Свет, пока меч в лапах у Герусет!
Она с воплем резанула воздух — нет, не воздух, пространство, прорывая слой за слоем и открывая себе путь. Сила судьи наполнила её тело, но это была иная сила — настоящая же мощь самки заключалась в мече, что пробил ей путь из гибнущего Лиманерона. Она не оглянулась на обречённый мир — мёртвый глаз её потускнел, живой же засверкал сильнее обычного, когда она переступила порог реальности и ступила лапой на снег далёких гор. С треском портал закрылся за её спиной — Герусет застыла на вершине скалы, и её живой глаз взирал на башни Утгарда, высившиеся на горизонте.
Глава четвертая
Плоть истлевает — Тьма вечна
* * * Утгард, Храм Ночи. * * *
Первый храм Тьмы в Утгарде был возведён с разрешения Инанны, причём на её же средства. Но точно так же, как преданность Инанны Тьме поколебалась и сошла на нет, так и Храм этот был разрушен врагами Тёмных. Александр подозревал даже, что с негласного одобрения сар-волод.
Чтобы вещь не ломалась и не старилась, она должна быть вечной. Чтобы дом не рушился, его следует возвести из такого материала, который будет прочнее любого камня, даже магически укреплённого. Тьма вечна, в отличии от временных правителей драконов. Тьма владеет душами, когда вся роль саров, по сути, заключается лишь в распределении средств из казны на общеполезные дела. Зачем тогда крылатым отдавать свою волю тем, кому она не принадлежит?
Воплощения твёрдо решили, что Тьма вернётся в Нашар — и уже нерушимая, такая же, как новый Храм, что сам собой встаёт на очищенном от обломков месте старого. Ночные тени сгущались и сплетались друг с другом в диковинный узор, плетение чёрных витражей главного купола и пристроек. Новая постройка станет прекраснее и живее пафосного гигантского Дворца — величие не в размерах раздутого самомнения, а в красоте и мощи, в завораживающей простоте и филигранных изысках, наложенных друг на друга.
Этой ночью лишь волей Тьмы из ничего воссоздан новый храм — лучше прежнего. И Тёмные из тех, кто предпочитает следовать солнцу, а не жить под звёздами, проснувшись, не удивятся, а обрадуются тому, что их мать бессмертна. А, значит, бессмертны и дети.
Забудьте про безумие, что более хаосистам пристало, чем Тёмным, нашаране! Вы долгое время жили без наставника, уже отвыкли от обучения, превращаясь в варваров, среди которых правит агрессия и похоть. Но теперь у вас снова есть не только физический дом, но и духовный, где вы сможете получить доброе наставление Тьмы. Нелапотворный храм, воздвигнутый по её же воле, изысканный и гармоничный фасадом так же, как и своей философией. Можно ли теперь продолжать вести беспутную жизнь, если, каждый раз пролетая над городом, будешь продолжать натыкаться взглядом на обитель Тьмы? Для того она тут и поставлена — будить спящих духовно и напоминать о том, что Тьма вездесуща. А власть мирских правителей — высока, но не всеобъемлюща. Сары должны помогать народу организовываться, а не приказывать, что делать… Для последнего есть воля Тьмы. Её и исполняют Воплощения… но вскоре будут не только они. Весь народ должен