XIV
Турецкая армия, переправившаяся на левый берег Дуная, оказалась в мешке. Ее положение становилось день ото дня ужаснее. Русская артиллерия ежедневно била по лагерю с обоих берегов. Турецкие пушки быстро замолчали, и туркам оставалось лишь зарываться в землю, спасаясь от ядер. Они сняли все палатки, чтобы для русской артиллерии не было мишеней.
К этому прибавились неизбежные спутники осады – голод и холод. До сих пор турки ежедневно получали провизию, фураж и дрова с правого берега, а теперь, когда на обоих берегах укрепились русские, турецкий лагерь оказался лишенным пищи и топлива. Единственное, в чем турки не нуждались, была вода – широкий Дунай.
Вся трава на пространстве, отделявшем турецкие окопы от передовой цепи русских, была начисто выщипана голодными турками. Они вырывали и ели коренья, ели трупы павших от бескормицы лошадей. Ежедневно десятки лошадей спаги прирезывали сами и ели без соли сырое лошадиное мясо – сжарить или сварить его было не на чем: все деревянное – пики, палаточные колья – сразу же было сожжено.
К голоду прибавился холод. Ночи стали холодные, ударили заморозки, выпал снег. Люди коченели на холодном осеннем ветру без теплой одежды и крова, мокли под дождем, не имея возможности обсушиться.
В лагере свирепствовали желудочные болезни, а врачей не было. Каждый день умирало до полусотни человек. Хоронили неглубоко, и от лагеря шел страшный смрад гниющих трупов. Когда ветер дул с юга, в русских окопах невозможно было сидеть от нестерпимой вони. Более сметливые и смелые сдавались в плен русским.
От пленных Кутузов узнал, что войсками в осажденном лагере командует двадцатишестилетний паша, энергичный, мужественный и гордый Чапан-оглы, сын анатолийского вельможи и богача. Его фамилия считалась одной из самых древних и знатных в Турции. Султан уважал его.
Великий визирь убедил Чапан-оглы, что соберет новое войско, отбросит Маркова и снимет осаду. Это были пустые слова. Во-первых, собрать новую армию в Турции было уже невозможно: лучшие силы находились в окружении. Во-вторых, Марков сильно укрепился на занятой возвышенности, построив пять редутов. Чтобы отбросить его семитысячный корпус, туркам надо было иметь тысяч не менее пятидесяти.
Гордый Чапан-оглы не хотел сдаваться. Паши и янычарский ага убедили янычар, что если они сдадутся, то русские отрежут им головы или в лучшем случае отнимут у них оружие, которое составляло все богатство янычар.
Добравшись до Рущука, великий визирь написал Кутузову письмо:
«Я на Вас напал врасплох 28 августа. Вы сделали со мной то же самое. Теперь, перейдя Дунай, мне ничего не остается, как предложить мир. Заключим же его. Будьте великодушны и не злоупотребляйте Вашими успехами».
– То, да не то! – смеялся Кутузов. – Посмотрим, на каких же условиях мой дружок согласится мириться!
Через два дня визирь прислал новое письмо, в котором соглашался уступить Хотин.
– Нет, этого мало! – говорил Кутузов.
Через четыре дня турки отдавали уже все земли до реки Прут.
Кутузов отклонил и это.
Еще через день великий визирь предложил границу по реке Серет и просил на время перемирия прекратить военные действия и помочь осажденным.
Визирь как бы невзначай упомянул, что если Кутузов будет продолжать войну, то он, визирь, уйдет за Балканы и не оставит никого для переговоров. Он тоже понимал, что русским важнее всего мир: войска Наполеона уже продвигались к границам России.
Кутузов согласился начать переговоры.
Ему важно было во что бы то ни стало сохранить окруженную турецкую армию. Истребление ее от голода, холода и артиллерийских обстрелов сделало бы то, что веский визирь не имел бы причин торопиться с заключением мира.
С другой стороны, Кутузов знал: великий визирь хочет спасти свои лучшие войска от полного уничтожения и постарается поскорее заключить мир.
Кутузов согласился отпускать для осажденного лагеря провизию.
Турки ежедневно получали от русских десять тысяч полуторафунтовых белых хлебов, мешок соли и семь пудов мяса. Этого хватало бы всем, но паши и янычары захватывали себе все, а простые солдаты оставались голодными. Паши продавали им хлеб по баснословным ценам.
Для переговоров Кутузов назначил Италинского, генерала Сабанеева и старшего Фонтона, который прекрасно знал нравы и обычаи турок и свободно говорил по-турецки.
С турецкой стороны в делегацию вошли кая-бей[157] Галиб-эфенди, урду-кадиси[158] Селим-эфенди, Гамид-эфенди, янычар-эфенди и первый драгоман Мурузи. Переводчиками были с русской стороны Антон Фонтон, а у турок – грек Апостолаки.
Переговоры открылись в Журже 19 октября 1811 года.
XV
Нужно было большое дипломатическое искусство, чтобы внушить Порте недоверие к Наполеону.
Н. Петров
Мирные переговоры тянулись в Журже уже второй месяц, а дело не двигалось.
Кутузов по личному опыту знал, что, начиная договариваться с турками, надо запастись большим терпением: флегматичные и недоверчивые османы не любят в таких случаях торопиться. Чтобы не показать своей заинтересованности в обсуждаемом вопросе, они на каждом заседании сначала будут говорить о разных пустяках и только потом постепенно перейдут к делу. Им обязательно надо собраться с мыслями, то есть выкурить трубок десять табаку и выпить столько же чашек кофе. Ко всему этому турки так придирчивы и мелочны, что готовы проспорить целый день из-за какого либо незначительного слова.
Впрочем, торопиться турецким делегатам было просто невыгодно: живя спокойно в Журже, каждый из них получал от России по двадцать пять рублей в сутки столовых, не считая подарков, на которые главнокомандующий не скупился.
Кутузову же эта затяжка переговоров была нестерпима.
Он знал, что Наполеон взбешен его победой над турками и всеми силами старается помешать России заключить мир с Турцией. «Поймите этих собак, этих болванов турок, – возмущался Наполеон. – Они сумели дать себя разбить таким постыдным образом! Кто бы мог это предвидеть!»
Наполеон слал в Константинополь гонца за гонцом, убеждая турок не мириться с русскими. Но Кутузов тоже не сидел сложа руки. Он пользовался всяким случаем, чтобы напомнить великому визирю, что Франция – плохой друг и ненадежный союзник для Турции, о чем умный Ахмед прекрасно знал и не раз сам говорил Кутузову.
Отовсюду поступали сведения о том, что войска Наполеона готовятся к походу в Россию. Сицилийский посланник в Константинополе, расположенный к России, писал старому другу Италинскому:
«России нельзя терять ни минуты, ей готовят страшный удар. Наполеон имеет веские причины желать, чтобы война затягивалась».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});