И вновь, как два года назад, он призвал китайский народ осуществить «перманентную революцию». Надвигавшаяся экономическая катастрофа, однако, внесла коррективы в его амбициозные планы.
Часть VIII
ПОСЛЕДНИЙ ИМПЕРАТОР
ГОЛОД И СТРАХ
Все лето 1959 года на северо-востоке Китая свирепствовала засуха, а на юге шли проливные дожди. Измученное население потеряло энтузиазм. Но Мао все еще верил, что трудности — временные и ему удастся переломить обстановку. Большие надежды возлагал он на новый, 1960 год. И планы по-прежнему выдвигал грандиозные. «Обстановка в стране прекрасная», — настаивал он1. Теперь ему нужны были 300 миллионов тонн зерновых и 20–22 миллиона тонн стали. И это несмотря на то, что урожай зерна в 1959 году составил всего 170 миллионов тонн, а выплавка стали — 13. Весной 1960 года все газеты Китая трубили о «новом большом скачке»2.
Но 1960 год стал еще более драматичным, чем предыдущий. Теперь уже всю страну поразила тяжелейшая засуха. Такой жары не было с начала века. Реки и каналы обмелели, даже могучая Хуанхэ превратилась в тоненький ручеек. Вслед за засухой пришло время дождей и тайфунов, реки вышли из берегов. Хлипкие дамбы не выдержали напора стихии, началось ужасное наводнение. В итоге на более чем половине обрабатываемых земель урожай либо сгорел на корню, либо оказался затоплен. Сбор зерновых составил всего 143 с половиной миллиона тонн. На 50 миллионов меньше, чем в доскачковый 1957 год.
В стране разразилась настоящая гуманитарная катастрофа. Такого страшного голода история Китая еще не знала. Люди умирали десятками тысяч каждый день! И в деревнях, и в городах.
Особенно бедствовали крестьяне, у которых государство отобрало последние крохи. Во многих деревнях есть было просто нечего. Изможденные до крайности жители рыскали по окрестностям в поисках чего-нибудь съестного. Обдирали листья и кору с деревьев, собирали червей, жуков и лягушек, дикорастущие овощи и злаки. Во многих местах ели даже землю, перемешанную с сорняками. Такая земля считалась съедобной и называлась «Гуаньинь ту» («земля Богини Милосердия Гуаньинь»). На самом деле, конечно, употребление ее в пищу могло привести лишь к летальным исходам, несмотря на то, что в отдельных местах землю варили, прежде чем съесть. Очевидец вспоминает: «Люди смешивали ее [землю Гуаньинь] с кукурузной мукой и полученный таким образом хлеб был… очень сытным… Но, попав в желудок, земля вбирала в себя все соки из толстой кишки, и… многие не успевали даже добраться до госпиталя, другие же умирали на операционном столе»3.
Вновь, как и в 1957–1958 годах, люди стали охотиться на воробьев, только теперь для того, чтобы утолить голод. Не щадили и других пернатых. Еще один очевидец рассказывает: «Мы начали есть все, что летает. Я старался сбить воробьев камнями. И если мне удавалось убить одного, я приносил его домой матери, которая варила суп для бабушки… Только так бабушка и выжила… Но потом птиц стало мало, и мы стали обдирать листву с деревьев… Люди даже осушали пруды и съедали все, что могли найти в них, в том числе водяных змей… Когда же почти ничего не осталось, много людей умерли от голода… В каждой семье во время великого голода скончалось по два-три человека»4.
В некоторых провинциях вымирали целые деревни. Вот что сообщает один из врачей, посетивших западную часть Ганьсу в составе группы инспекторов, обследовавших ситуацию: «Рано утром мы подошли к большой деревне, но не обнаружили ни малейших признаков жизни ни в одной из жалких грязных лачуг. Мы заметили только несколько человек, которые были так слабы, что с трудом могли просить милостыню. Начальник нашей команды стал кричать: „Жители! Выходите! Председатель Мао и коммунистическая партия прислали врачей, чтобы спасти вас!“ Но кричать ему пришлось долго. Наконец те, кто был еще жив, выползли из домов. Впечатление они производили ужасное и, если бы упали наземь, вряд ли смогли вновь подняться. Наша команда находила одну груду трупов за другой. Я толкнул дверь в какую-то хижину и вынужден был отпрянуть из-за запаха. Изнутри жилища раздался слабый стон, и я увидел двух или трех человек, неподвижно лежавших на кане. Впереди лежал старик и одной рукой указывал мне на что-то. Вместе с ним лежала женщина, которая давно уже была мертва. Это ее разлагавшееся тело издавало столь сильный запах. Рука старика указывала на тело ребенка, конечности которого были вытянуты, а рот широко открыт. Казалось, дитя кричит, но на самом деле оно было уже мертво в течение нескольких дней»5.
Не менее ужасающей была ситуация в юго-восточной Фуцзяни. «Мы были так слабы, что не могли работать, — вспоминает один из местных жителей. — …А вскоре умер мой брат. Я до сих пор помню, как он выглядел накануне смерти. Он, был уже слишком слаб и не мог ходить. Он лежал на кровати, шепча одно слово: „Есть, есть, есть“. Он продолжал стонать до самой кончины. Поняв, что он умер, отец и мать выскочили из дома. Моя мама была ошеломлена и убита, она не знала, что делать»6.
«Неужели Председатель Мао даст нам [всем] умереть с голоду?» — вопрошали члены «коммун» в письмах сыновьям, служившим в армии7. Кое-где люди стали восставать, нападать на железнодорожные составы с зерном, амбары и зернохранилища, часто под водительством партийных секретарей. В других местах деревенские «коммунары» ударились в бега. Особенно мощным был поток беженцев в города, где, как наивно полагали крестьяне, люди объедались рисом и мясом. В 1958–1961 годах примерно миллион человек мигрировал из деревень Аньхоя, 1,5 миллиона — из «народных коммун» Хунани, 1600 тысяч — из сел Шаньдуна. Всего же в исходе приняли участие более 10 миллионов человек. Не все из них, правда, смогли добраться до городов. Многие умерли по дороге, голодные и обессиленные. «Весь путь из нашей деревни в соседний город был устлан трупами, — вспоминает житель северо-востока Китая, — и изо всех придорожных рвов доносились пронзительные вопли. Повернув голову на эти крики, можно было увидеть головы брошенных детей. Многие родители думали, что у их чад будет лучший шанс выжить, если их кто-нибудь подберет. Рвы были достаточно глубокими, так что дети не могли из них выбраться, но их было хорошо видно с дороги, и некоторые прохожие могли и впрямь кого-нибудь подобрать»8.
Но и в городах, в том числе в столице, ситуация была не лучше. Один из пекинцев рассказывает: «Достать что-либо было крайне трудно. Но как-то раз мы с подругой раздобыли немного сахара. Так хотелось его тут же съесть. Однако, полюбовавшись на сладкие кусочки, решили отнести их нашему коллеге. Он был настолько плох, что его поместили в госпиталь. Хотя и там кормить его было нечем. Как же он обрадовался, когда мы протянули ему слипшийся сахар! Но съесть его не успел. Просто улыбнулся и умер»9.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});