Читать интересную книгу Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден

военачальники отвели глаза, чтобы не видеть страдания, написанного на его лице.

– Прошу разрешения взять с собой Десятый, – произнес он дрожащим голосом.

– Юлий, этого я разрешить не могу. Даже если бы у нас хватало людей, я не могу дать легион, чтобы ты использовал его против своих врагов.

– Тогда всего пятьдесят человек. Даже десять, – попросил Юлий.

Помпей покачал головой:

– Я сам еду в город, Юлий. Клянусь, правосудие свершится, но по законам города. Ради этого трудился Марий. Через несколько дней ты вернешься вместе со мной, чтобы покончить с мятежом. Это твой долг и мой.

Невероятным усилием воли Цезарь заставил себя успокоиться и повернулся, чтобы выйти из шатра.

Помпей остановил его, положив руку на плечо:

– Нельзя забывать о Республике, если нас одолевают несчастья, Юлий. Когда умерла моя дочь, я заставил себя ждать. Сам Марий говорил, что Республика стоит жизни, помнишь?

– Но не ее жизни, – ответил Цезарь. К горлу подступили рыдания, но он старался подавить их. – Она не имела к ней отношения…

Военачальники обменялись взглядами за его спиной.

– Поезжай домой, Юлий, – мягко сказал Красс. – У шатра тебя ждет лошадь. Десятым на время твоего отъезда будет командовать Брут.

Цезарь выпрямился, глубоко вздохнул, стараясь перед лицом командующих хотя бы внешне взять себя в руки.

– Спасибо, – сказал он, пытаясь отсалютовать.

Юлий все еще держал донесение в руках и, осознав это, положил пергамент на скамью, потом вышел из шатра и принял поводья лошади, которую подвел к нему часовой. Хотелось немедленно вскочить на коня и скакать прочь из лагеря, но вместо этого Цезарь направил коня к палаткам, в которых спал Десятый.

Откинув полог, он разбудил Брута, и друг, увидев выражение его лица, быстро вышел наружу.

– Я еду назад, в Рим. Брут, Корнелию все-таки убили. Я… не понимаю.

– О нет, Юлий! – в ужасе выдохнул Брут.

Он бросился к товарищу, крепко обнял его, и это позволило Цезарю наконец-то разрыдаться. Они долго стояли, разделяя скорбь на двоих.

– Мы выступаем?.. – прошептал Марк.

– Помпей запретил, – ответил Юлий, отстраняясь от друга.

– Не имеет значения. Мы выступаем?.. Скажи только слово.

Цезарь на мгновение закрыл глаза и подумал о том, что говорил ему Помпей. Неужели он слабее этого человека? Смерть Корнелии освобождает его от всех ограничений. Ничто не остановит его, он бросит армию на Катона и выжжет эту гнусную язву на плоти Рима. Какой-то частью существа он желал увидеть город в огне, охваченным резней, в которой погибнут все сулланцы и сама память о них. Катал, Бибилий, Пранд, сам Катон… У всех у них есть семьи, которые могут заплатить кровью за то, что он потерял.

Но у него оставалась еще дочь, Юлия. В донесении ничего не говорилось о ее смерти.

Когда Цезарь подумал о дочери, горячая волна любви захлестнула и обволокла его, словно плащом, и скорбь смягчилась. Брут все еще внимательно смотрел на товарища и терпеливо ждал.

– Нет, Марк. Не сейчас. Я подожду, но теперь за мной кровавый долг, который должен быть уплачен. Командуй Десятым, пока я не вернусь.

– Ты отправишься один? Поедем вместе, – предложил Брут, взяв под уздцы лошадь Юлия.

– Нет, ты должен принять легион. Помпей запретил мне брать кого-либо из Десятого. Позови Каберу. Он мне будет нужен.

Брут бросился бегом к старому лекарю и разбудил его. Когда старик понял, в чем дело, он тут же поспешил к Юлию. Лицо его сильно осунулось от тягот и лишений походной жизни – он зябко кутался в плащ, стараясь защититься от дождя.

Протянув руку, Кабера ухватился за Цезаря, и тот помог ему усесться на лошадь позади себя.

Брут посмотрел Юлию в глаза, и они пожали друг другу руки традиционным приветствием легионеров.

– Помпей не знает о солдатах, которые остались в поместье, Юлий. Если потребуется, они умрут за тебя.

– Если они еще живы, – ответил Цезарь.

От невыносимой боли перехватило дыхание, и он ударил коня пятками. Ничего не видя от слез и дождя, Юлий гнал лошадь вперед. Кабера скорчился у него за спиной.

Глава 41

Когда они подъезжали к поместью, весеннее солнце было закрыто плотными темными облаками. Шел сильный дождь.

Увидев свой дом, Цезарь почувствовал страшную усталость, не имевшую ничего общего с долгим путешествием в ночи. За спиной Юлия сидел Кабера, и большую часть пути, занявшего много часов, Цезарь вел коня шагом. У Цезаря пропало желание поскорее добраться до поместья. Ему хотелось, чтобы поездка длилась бесконечно, а мгновение прибытия домой отодвинулось как можно дальше.

Кабера сидел за спиной Юлия, сохраняя молчание и не подавая признаков жизни. Промокшая одежда облепила исхудавшее тело, старый лекарь дрожал. Так они и подъехали к дому, с которым было связано столько воспоминаний.

Цезарь спешился у ворот и подождал, пока их не откроют. Теперь он точно знал, что не хочет входить, но завел лошадь во двор, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Солдаты Перворожденного с застывшими лицами приняли у него поводья. По потокам воды, низвергающимся с водостоков, Юлий молча прошел к главному зданию поместья. Кабера смотрел ему вслед, держа поводья и чувствуя, как теплые губы лошади хватают его за пальцы.

В доме Юлия встретила Клодия с окровавленной тряпкой в руках. Изможденная, бледная, с черными кругами под глазами, женщина вздрогнула, увидев его.

– Где она?.. – спросил Цезарь.

– В триклинии, – ответила Клодия. – Господин, я…

Юлий прошел мимо и остановился в дверях.

В изголовье простой кровати горели факелы, освещая лицо Корнелии. Он подошел к жене, чувствуя, что его начинает бить дрожь. Ее уже вымыли и одели в белые одежды. Лицо не накрашено, волосы увязаны на затылке.

Цезарь коснулся кожи на лице покойной и поразился ее нежности.

Она действительно была мертва. Глаза слегка приоткрыты, из-под век видны белки. Протянув ладонь, он попытался опустить ей веки, но когда убрал пальцы, они приподнялись снова.

– Прости, – прошептал Юлий, и в треске факелов слово прозвучало очень громко. Он взял ладонь жены в свои руки и, сжимая окоченелые пальцы, опустился у ложа на колени. – Прости за то, что тебя погубили… Ты никогда не имела отношения к этому. Прости за то, что не спрятал тебя. Если слышишь, прости. Я люблю тебя, всегда любил…

Цезарь склонил голову. Волна стыда поглотила все его существо. Этой женщине, которой он клялся в любви, при последнем расставании довелось услышать от мужа только злые слова. Такую вину искупить невозможно. Он был слишком самонадеян, рассчитывая уберечь ее. Откуда явилась уверенность, что она будет с ним всегда, что ссоры и обидные слова ничего