class="v">наверное, всё-таки лучше!
Кто – рыцарь, кто – лётчик, а кто – богатырь
среди бесконечных волшебных царевен.
А я дрессировщиков боготворил
и в выборе этом доныне уверен.
Инспектор манежа!
Я Вас попрошу:
Вы Дуровым сразу меня объяви́те!
Когда-нибудь песню об этом сложу…
Мой номер объявлен.
Иду!
Извините…
Песня об утреннем цирке
Не так уж много радостей у детства,
особенно в лихие времена,
но только детство так светло надеется,
но только детству радость суждена.
Она – во всех невидимых приметах,
в совсем-совсем обыденных вещах.
Все в детстве – живописцы и поэты
и все, конечно, ходят в циркачах.
Себя мы на арене представляем,
аплодисменты ловим и цветы.
Мы о печалях в цирке забываем:
лишь в цирке детство с радостью на «ты».
Никто не остановит, не одёрнет —
не то, что в повседневной суете!
И публика – на все четыре стороны,
и все забыли о своей судьбе.
Гремят оркестры и летят под купол
весёлые лучи прожекторов.
Цветной туман тебя опять окутал,
и ты опять смешался с детворой.
Приди ко мне по щучьему веленью,
такая невозвратная пора!..
И вновь на цирковое представленье
идёт на встречу с детством детвора!
Песня о путеводных гастролях цирковых
Гастрольная мелькает карусель…
И лишь метраж манежа постоянен.
По всей Земле за тридевять земель
от цирка и до цирка расстоянья.
Но ты на любом полустанке
припомни, как свой отчий дом,
цирк на Фонтанке,
цирк на Фонтанке,
цирк на бульваре Цветном!
Программу никогда не повторить,
и каждый номер заново творится.
Искусство до конца не покорить.
Должны мы все искусству покориться!
Так пусть на пути неустанном
сияют двойным маяком
цирк на Фонтанке,
цирк на Фонтанке,
цирк на бульваре Цветном!
«Ваш выход!» – и летишь, как в первый раз,
туда, где свет, и музыка, и лица.
Мгновенья эти очаруют нас.
Мы на манеж выходим вновь родиться!
Смеркается в пути или светает,
звезда двойная на пути твоём —
цирк на Фонтанке,
цирк на Фонтанке,
цирк на бульваре Цветном!
Песня о цирке Чинизелли
Для цветов осенних мало акварели.
В жёлто-красных листьях весь газон.
Наконец-то в цирке Чинизелли
открывается
сезон.
Всё смешалось на арене и в партере —
все сословья, все наречья, все века…
Два часа как будто в сказке пролетели
под напевы циркового сквозняка.
На арене скачут кони, пляшут кони,
а под куполом горят прожектора.
Девятнадцатый недавний век закончился,
на дворе пришла двадцатому пора.
Тишину оркестр внезапно поколеблет,
и гимнастка белой птицей промелькнёт…
И совсем уже другое поколенье
в этом зале
все места
займёт.
Пронесутся революции и войны,
и программа поменяется не раз.
И теперь уже у нас
над головою
свет премьеры разгорелся и угас.
Лишь арена остаётся неизменной,
неизменно мастерство и удальство,
неизменны цирковые эти сцены
и ковёрных неизменно баловство!
Снегопады прилетят украсить землю.
А весной земля умоется грозой.
Целый век в старинном цирке Чинизелли
не кон-ча-ет-ся
сезон.
Н. Н. Сотников
Как я тоже был дрессировщиком
Рассказики
Вообще-то, конечно, каждый хороший специалист к орудиям своего труда чужих, в том числе и членов семьи, не допускает: нажмут что-нибудь не то, включат как-то не так – и пиши-пропало! Этот принцип ещё строже, если речь идёт о дрессированных животных. На то они и животные: у них есть своя память, зрительная, слуховая, чаще всего отлично развито обоняние, и они по запаху чуют – хозяин или нет к ним пожаловал. Дрессированное животное, отобранное по принципу старшего Дурова, Владимира Леонидовича «Умнику – пирог, лентяя – за порог» (его брат, Анатолий Леонидович, обыгрывал поведение животного на арене и посему мог обходиться простейшими с ним тренировками), УНИКАЛЬНО. Малейшая травма, в том числе и психологическая, может поставить под угрозу номер и даже всю цирковую программу, а не только отделение, аттракцион. Убытки материальные и моральные в таких случаях оказываются огромными и очень часто невосполнимыми.
Посему разрешение дрессировщика поиграть с его пернатыми и четвероногими подопечными – признак особого расположения к желающему себя попробовать в роли Дуровых, знак величайшего доверия.
О своём детском опыте игры в мячик с маленькой обезьянкой-девочкой и о злющей реакции мамы этой девочки я уже рассказывал. Разрешение мною было, напоминаю, получено от самого'Юрия Владимировича Дурова.
Остальные мои «опыты» связаны уже с Натальей Юрьевной Дуровой. Она приехала на гастроли в Ленинград, ей было предоставлен зал около Речного вокзала, и я зачастил к ней на репетиции и спектакли. Однажды куда-то подевалась ассистентка, и Наталья Юрьевна мне доверила вынести на сцену Дома культуры в клетке-домике енотика-«прачку». Домик и енотик неожиданно оказались тяжеловатенькими, но я всё-таки дотащил их до кулисы. И тут енотик проявил недовольство, высунул лапки из прутьев и стал меня цапать. Я не хотел, чтобы меня цапали и травмировали, рявкнул на енотика и тряханул его домик. Енотик забился в угол и примолк. Но когда пошёл номер, он всё делал, как надо, от начала до конца, и Наталья Юрьевна удивлённо воскликнула: «Чего это он сегодня такой смирный? Даже не капризничает!» Оказывается, енотские капризы порою приходилось обыгрывать словесно.
Следующее испытание – подготовка к трюкам огромного зайца-самца. Кормить, конечно, перед выходом на сцену нельзя, но я половинку сочной и очень аппетитной морковки ему дал. Зай схромкал очень быстро и потянулся за добавкой. Не получив добавки, он стал задираться. Между прочим, не считайте, что зайцы это такие маленькие забавные тюфячки, как в мультфильмах: