на моем балконе. Все номера, выходящие на море, — с балконами. Балконы разделены бетонными стенками. Думаю, профессионал-альпинист или верхолаз смог бы перелезть, но не с грузом. Я живу на двенадцатом этаже. Выше ничего нет, только чердак. — Она остановилась, нахмурилась, беспомощно махнула рукой. — Это звучит как треп, но он мог попасть туда только через мою комнату. А я его не впускала.
— Вы уверены, что он мертв?
— Вполне уверена. Мертвее некуда. Холодный как камень. Я не знаю, как это случилось. Я не слыхала ни звука. Я проснулась среди ночи, но не от звука выстрела. В любом случае к этому времени он уже остыл. Так что я не знаю, что разбудило меня. Я не сразу вышла на балкон. Я лежала и думала. Я не могла уснуть. Прошло немного времени, и я включила свет, ходила по комнате, курила, потом заметила, что туман рассеивается и свет луны падает на мой балкон. Когда я вышла на балкон, земля была еще покрыта туманом. Было чертовски холодно. Звезды были такие огромные. Я простояла на балконе довольно долго, прежде чем увидела его. Наверное, это покажется трепом. Не думаю, что полиция примет это за чистую монету. Даже для начала. А потом… — в общем, поверьте, у меня нет и одного шанса против миллиона, если мне не помогут.
Я встал, допил остатки виски и подошел к ней.
— Позвольте мне сказать вам кое-что. Во-первых, вы слишком спокойно относитесь к случившемуся. Ни паники, ни истерик, ничего. Затем, я слышал вчера целиком всю беседу между вами и Митчеллом. Я вывернул эти лампы, — я указал на стенной камин, — и приставил стетоскоп к перегородке. Что знал про вас Митчелл? Он знал, кто вы, и этого было достаточно. Стоило ему предать это огласке, и вам пришлось бы вновь скитаться и менять имена. Вы сказали: «Я самая везучая баба на свете, раз я жива». Теперь человека, находят мертвым на вашем балконе, он застрелен пулей из вашего револьвера, и этот человек, конечно, Митчелл. Верно? — Она кивнула.
— Да. Это Ларри.
— И вы его не убивали, вы говорите, но полицейские вряд ли в это поверят, даже для начала. А потом и вовсе нет. Я думаю, вы уже бывали в подобном переплете.
Она по-прежнему смотрела на меня снизу вверх. Она медленно встала. Наши лица сблизились. Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Мне это было нипочем.
— Полмиллиона долларов — это масса денег, Марло. Вы не святой, чтобы отказываться. На свете есть еще места, где мы могли бы чудесно жить. В одном из этих небоскребов на набережной в Рио. Я не знаю, насколько хватит денег, но о таких вещах всегда можно договориться полюбовно, не так ли?
Я сказал:
— Вы не женщина, а целый женский комитет. Сейчас рассуждаете как преступница. Когда я увидел вас впервые, вы были спокойной, хорошо воспитанной дамочкой. Вас воротило от ковбоев вроде Митчелла. Затем вы купили пачку сигарет и зачем-то выкурили одну через силу. Затем вы дали ему себя приласкать, когда приехали сюда. Затем порвали свою блузку для меня, циничная, как цаца с Парк-авеню, когда ее кормилец-поилец решит вернуться домой к жене. Затем вы дали мне приласкать вас. Затем вы трахнули меня по башке бутылкой виски. Сейчас вы говорите о роскошной жизни в Рио. Которая из вас проснется со мной поутру?
— Пять тысяч долларов на бочку. И куда больше в будущем. Полиция не даст вам и пяти зубочисток. А если вы иного мнения — телефон к вашим услугам.
— Что я должен сделать за пять тысяч? — Она выдохнула медленно-медленно, как будто кризис миновал.
— Отель стоит на самом краю обрыва. Внизу у стены узкий, очень узкий проход, а ниже — скалы и море. Сейчас прилив. Мой балкон нависает над морем.
Я кивнул.
— Есть служебная лестница?
— Есть. Она начинается с нижней площадки лифта, прямо у гаража. Но это долгий, трудный подъем.
— За пять кусков я поднимусь и в водолазном скафандре. Вы вышли через вестибюль?
— Я спустилась по служебной лестнице и прошла через гараж. Ночной вахтер спал в машине.
— Вы сказали, что Митчелл лежит в шезлонге. Много ли натекло крови? — Ее передернуло.
— Я… я не заметила. Думаю, что должна быть.
— Не заметили? Вы заметили, что он окоченел. Куда попала пуля?
— Я не видела. Наверно, он лежал раной вниз.
— Где был револьвер?
— На балконе, возле его руки.
— Какой руки?
Ее глаза расширились:
— Какая разница? Я не знаю. Он лежал поперек шезлонга, голова свешивалась с одной стороны, а ноги — с другой. Нужно ли столько говорить об этом?
— Хорошо, — сказал я. — Я ни черта не смыслю в здешних приливах и течениях. Его может вынести на берег и завтра, и через две недели. Если мы провернем это. Может быть, его найдут не скоро и не узнают, что его застрелили. А может быть, его вовсе не найдут. В здешних водах водится барракуда и прочая дрянь.
— Если вы хотите, чтобы меня стошнило, вы близки к успеху, — сказала она.
— Таковы обстоятельства. Кроме этого, я думал, не могло ли это быть самоубийством. Тогда нужно положить револьвер обратно. Он, знаете ли, был левша. Поэтому я спросил, у какой руки лежал револьвер.
— А-а. Да, он был левша. Вы правы. Но это не самоубийство. На это не способен этот ухмыляющийся самодовольный типчик.
— Иногда человек убивает самое любимое существо на свете, говорят. Может быть, даже самого себя?
— Не этот тип, — сказала она коротко и решительно. — Если нам очень повезет, подумают, что он упал с балкона. Господь свидетель, он был достаточно пьян. А тем временем я окажусь в Южной Америке. Мой паспорт все еще действителен.
— На чье имя выписан ваш паспорт?
Она протянула руку и провела кончиками пальцев по моей щеке.
— Скоро ты обо мне все узнаешь. Не спеши. Все узнаешь, все мои секреты. Потерпи пока.
— Угу. Посекретничай пока с дорожными чеками. У нас в запасе час или два темноты, а потом еще час-два, пока туман не рассеется. Займись чеками, пока я одеваюсь.
Я вытащил ручку из кармана пиджака и дал ей. Она подсела к лампе и принялась подписывать чеки, высунув кончик языка от усердия. Она писала медленно и тщательно. Она подписывалась: Элизабет Мэйфилд.
Значит, смена имени была задумана еще до выезда из Вашингтона. Пока я одевался, я задумался: неужели она по дурости и впрямь верит, что я помогу ей избавиться от трупа?
Я отнес стаканы на кухню и захватил пистолет. Немного