Читать интересную книгу Чижик – пыжик - Александр Чернобровкин

Я не пальцем деланный и не поперек пизды рожденный, чтобы горбатиться на коммунистов.

— Твой папа всю жизнь работал, — не унималась маман.

Ты родня по пизде, вот и вкалывай везде, а я — по хую, посижу поохаю.

— Заткнись, дура! — бросил я самый надежный ее выключатель и ушел в свою комнату.

Там все было так же, как перед моим поступлением в университет. Нет, была попытка вернуться на несколько лет назад: на книжной полке стояли плюшевый медведь и резиновый утенок — мои детские игрушки. Домашний музей.

Упал я на кровать и задумался о жизни. Люди женятся, ебутся, а тут не во что обуться. Как у латыша — только хуй да душа. На зоне я закончил факультеты карманной и квартирной тяги, но практики не было. Дали мне адресок, по которому мои кулаки могут пригодиться. Ничего другого не оставалось делать. Ебнул литр самогона, наточил топор до звона и пошел сдаваться.

Открыл мне мужик немного за сорок при костюме и подобранном в тон галстуке. Звали его Блином. Промышлял картами, мазевый был катала, по всей стране работал. Ему нужен был телохранитель. Положил он десять процентов от навара и косую выдал подъемными. Я приоделся не хуже него, и нас иногда принимали за отца и сына. Колесили с ним полгода. Кулаками работать пришлось всего дважды. После первой разборки Блин повысил мне на пять процентов. Башлей у меня было — тратить не успевал. А баб переебал столько, что хватило бы до Москвы раком наставить.

Стиры были для Блина смыслом жизни, казалось, не расстается с ними и во сне. Если не с кем было перекинуться, играл со мной. Заодно научил многому: боковому ветру, перекидке, вздержке, коробочке, вольту, лесенке, зехеру, накладке и многому другому. Вскоре он начал подключать меня к игре, сперва мебелью, потом подпаском. Затем начал учить игре на характер, когда выигрываешь независимо от того, какие карты у тебя на руках. Тонкая наука, овладевшему ею надо давать профессора психологии. Я не успел опрофессориться, потому что Блина амбиция заела, захотел отомстить другому центровику.

Встретились на катране — трехкомнатной квартире в центре Ялты. Они играли в одной комнате, катранщик сидел в другой, носа не высовывал, а в третьей, проходной в первую, по разным углам — я и телохранитель центровика. Паренек был не шибко крепкий, я был уверен, что разберусь с ним легко. Катранщик выставил нам бутылку водки и закуску, но мы оба не притронулись. Часов через шесть в соседней комнате начали базар на стену мазать. Я дернулся на помощь — и увидел направленный на меня ствол. Сразу стало ясно, почему паренек был так спокоен. Блин предлагал мне пушку, но я отказался. На хуя попу наган, если он не хулиган?!

— Сиди, без нас разберутся, — посоветовал паренек.

Его палец на курке побелел от напряжения. Пришлось мне согласиться с ним. Сидел и слушал, как Блина штыбуют. На расправу он был жидковат. Центровик вышел из комнаты с улыбкой во все еблище, кивком позвал оруженосца. Я открыл бутылку катранщика, выпил, понимая, что наши дорожки с Блином расходятся. Выполз он из комнаты с рожей на пизду похожей и с порога погнал на меня. А хуй тебе на плечи за такие речи! Я добавил ему и свалил с катрана.

Было начало лета, самый сезон. Я снял хату и занялся любимым времяпровождением — еблей баб с видом на море и обратно. Их у меня сразу по несколько было. Ту ебу я в сраку, эта хуй сосет, кто из вас милее — хуй вас разберет! Немного поигрывал в карты. Оказалось, что мы и сами с хуями. По крайней мере, жил безбедно до конца сезона и кое-что привез в родной Жлобоград.

Маман увидела меня загоревшего, посвежевшего, окрепшего и забыла свои дурацкие советы. Она всю жизнь придерживалась тех же принципов, что и мы с батей, но у нее не хватало смелости признаться в этом, а уж претворить в жизнь — и подавно.

— Предлагали у нас путевки, а я отказалась. На следующий год обязательно возьму, — загорелась она, послушав мой рассказ о ялтинских пляжах. — Да, тебе несколько раз звонил какой-то… — она посмотрела на меня, вздохнула огорченно или радостно — не поймешь, — …мужчина. Имя у него странное: Вэка.

Вэка немного подрос и потяжелел. Первым делом померился со мной ростом.

— Не догнал тебя! — с веселым огорчением произнес он.

— Сколько волка не корми, а у слона хуй толще, — подъебнул я.

Мы обменялись ударами. Бич амбалу — по ебалу, амбал бичу — по ебачу. И здесь я оказался выше.

— Ну, ты молодец! — искренне произнес Вэка. — Слышал о твоих подвигах на малолетке, думал, привирают. Теперь верю!

— А у тебя как дела? — остановил я его, потому что не люблю похвалы в свой адрес: с них всегда начинают мошенники.

— Нормально живем: где картошки накопаем, где капустки пизданем! Вор ворует, остальные вкалывают. А ты чем занимаешься?

— Работать не хочем, сидим и хуй дрочим, — ответил я. — Катаю потихоньку. Если хочешь, присоединяйся.

— Не стоят у меня руки на это дело, — честно признался Вэка.

— Зато у меня стоят. Напару будем бороды подрезать.

Жлобоград — это, конечно, не Ялта, но и здесь имелись лохи, готовые поделиться с нами. Выигранного хватало и на кабаки, и на блядей. Постепенно ручеек обмелел, и мы с Вэкой решили поставить хату. Продулся нам один щенок, три косых висело у него на гриве. Он вместо башлей притащил ключ от теткиной квартиры.

Как-то днем, когда тетка была на работе, зашли мы в гости. Суетился я, как в первый раз на бабе, хватал все подряд. Зато Вэка работал с чувством, с толком, с расстановкой. Он до меня уже успел поставить пару хат. Упаковал он все ценное в два чемодана и сумку, и мы отвезли добычу к нему домой на попутке. Самое ходовое он в тот же день сплавил барыге. Остальное вернулось к хозяйке.

Мусора не дураки оказались. Видят, что хату не взламывали, дернули племянника, придавили — он и раскололся. У меня ничего не нашли, моих следов на хате не было и Вэка все брал на себя, но все равно мне всунули трешку. Кореш получил пятерик, племянник — два.

Как иду я мимо зоны,Так в окошке вижу хуй.Это мне приятель старыйШлет воздушный поцелуй!

Я ехал по вечернему городу и смотрел на быдло, томящееся на остановках. Машина — это другое видение мира, другой образ жизни. В первую очередь это свобода. Когда едешь в натрамбованном скотовозе, скотом себя и ощущаешь. Поэтому коммунисты так мало машин выпускали и так усердно развивали общественный транспорт. Наступает капитализм — и тачек стало больше. Машиноряды в основном пополнились подержанными иномарками. Я подрезаю «бээмвуху», готовую рассыпаться на ходу, отрываюсь от нее. Старая развалина быстро догоняет меня, пытается обставить. Уху ели или так охуели?! Я начинаю гулять по дороге, не давая себя опередить. «Бээмвуха» дергается минут десять, а на перекрестке уходит вправо. Счастливого пути, пизда в ландышах!

И мне удача не помешает. Ехать мне всего-ничего — три дня лесом, а потом — рукой подать, и все по темному. С одной стороны на ночной дороге меньше машин и гаишников, с другой — встречные слепят, на какое-то время теряешь контроль над ситуацией, чего я очень не люблю. Наверное, поэтому и редко напиваюсь. Путь мой лежит к границе области, где посреди чистого поля стоит огороженная высоченным забором с колючей проволокой и вышками зона строгого режима. Делали на ней запчасти к грузовикам и картонные коробки черт знает для чего. Над рабочей зоной постоянно стояло облако черного дыма. Матушка, когда первый раз приехала на свиданку, решила, что у нас пожар. Я отдыхал на этой зоне дважды — считай, дом родной.

Добрался до нее около часа ночи. Машину оставил в лесополосе, последний километр одолел на полусогнутых. От красноперых всего можно ожидать. Конфискуют тачку, как средство побега, и будет на ней хозяин разъезжать.

Остановился метрах в ста от северной вышки, присел на бревно, словно специально брошенное там. А может, так оно и есть, кто-нибудь, несколько раз и подолгу поджидая здесь, позаботился о собственной жопе. Где-то вдалеке за забором гавкнула овчарка. Отрывисто, точно спрашивала: кто? Пугало на вышке заметило меня, поправило автомат. Очкует, салага. Хотя нет, салаги боятся договариваться с зеками, скорее, дембель. Сейчас он отхватит столько, сколько на воле за месяц зарабатывают. Вертухай посмотрел внутрь зоны и тихо свистнул. Потом перешел поближе ко мне и закурил, прикрывая сигарету руками так, чтобы видел я один.

Я подошел к забору, спросил:

— Кто там?

— Свои, Барин, — ответил Лужок, подручный вора Аскольда. Вор дороги на рабочую зону не знал.

— Лови, — сказал я и, крутанувшись, как метатель молота, отправил мазел через забор.

Услышал, что поймали на лету.

— Все тип-топ? — спросил на всякий случай.

— Порядок! — радостно ответил Лужок.

— Передай Аскольду, к вам идет кумовская сука по кличке Порог. Может передать маляву якобы от Седого.