«Улучшить использование таких важнейших экономических рычагов, как прибыль, цена, премия, кредит» (КПСС в резолюциях…, 1972, т. 8, с. 519).
Большинство в Политбюро полагало, что всю технику машинно-тракторных станций (МТС) надо передать колхозам, а Сталин писал: кто «предлагает продажу МТС в собственность колхозам, пытается повернуть назад колесо истории… (это) привело бы не к приближению к коммунизму, а, наоборот, к удалению от него» (Экономические проблемы…, с. 91).
Послесталинское руководство ликвидировало МТС и передало их технику колхозам.
Сталин писал:
«Какие мероприятия необходимы для того, чтобы поднять колхозную собственность, которая является, конечно, не общенародной собственностью, до уровня общенародной собственности? Некоторые товарищи думают, что необходимо просто национализировать колхозную собственность, объявив ее общенародной собственностью… Это предложение совершенно неправильно и безусловно неприемлемо» (там же, с. 87).
Ровно через год после того, как Сталин это написал, и через шесть месяцев после его смерти и состоялся сентябрьский пленум ЦК (1953), заложивший основу национализации колхозов, а руководство Брежнева форсировало эту национализацию, превратив значительную часть колхозов в совхозы, которые и считаются «общенародной» собственностью. Да и сохранившиеся колхозы де-факто превращены в государственную собственность решением мартовского пленума ЦК и особенно неопубликованным майским решением ЦК (1965).
Сталин писал:
«Товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму… Излишки колхозного производства поступают на рынок и включаются таким образом в систему товарного обращения… Нужно выключить излишки колхозного производства из системы товарного обращения и включить их в систему продуктообмена между государственной промышленностью и колхозами. В этом суть» (там же, с. 92–93).
Хрущевское руководство и — особенно последовательно и поэтому более эффективно — брежневское руководство доказали, что «суть» как раз в совершенно противоположном: в развертывании и использовании товарных отношений и других капиталистических категорий (прибыль, цена, ренты, премии) как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.
Более того. Советская социалистическая экономика постепенно начала включаться и в орбиту мирового товарного обращения, в СССР стали приглашать капиталистов, чтобы они своими кредитами, техникой и технологией помогали строить «коммунизм».
Сталин может сколько угодно переворачиваться в гробу, но СССР от новой политики только выигрывает. И в этом отношении ученики Сталина более ленинцы, чем Сталин. Ведь это Ленин утверждал:
«Мало буржуазию побеждать, надо ее заставить на нас работать… Управлять хозяйством мы можем тогда, если коммунисты сумеют построить это хозяйство чужими руками» (Одиннадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчет, 1961, с. 31).
Новые руководители Кремля так и поступают.
Мы остановились лишь на тех спорных вопросах между Сталиным и Политбюро, которые легко прослеживаются по партийным документам. Однако были и разногласия, только глухо выходившие наружу.
Во внутренней политике таким было требование Сталина о новой «великой чистке» в партии, армии и государственном аппарате и продолжение, по примеру Грузии, массовой чистки от «буржуазных националистов» во всех союзных и автономных республиках. После Грузии была очередь Украины. (В начале июня 1952 года на пленуме ЦК Украины главным вопросом обсуждения и был украинский «буржуазный национализм».)
Главные же разногласия между Сталиным и Политбюро в международной политике касались новой доктрины, впервые официально сформулированной на будущем XX съезде — об упомянутом «мирном сосуществовании» в духе Ленина. Ученики и соратники Сталина считали, что «мирное сосуществование» социализма и капитализма есть, по Ленину, «генеральная линия» советской внешней политики. Сталин отвечал, что лозунг «сосуществования», собственно, выдумали идеологи американского империализма для маскировки подготовки третьей мировой войны против социалистического лагеря.
Сталин на самом деле, в полном согласии с Лениным, думал, что «генеральная линия» советской внешней политики — это курс на мировую пролетарскую революцию, а что касается «сосуществования», то Ленин даже не знал этого слова.
Очень отрицательную, даже вредную для СССР роль сыграла и другая установка Сталина: он ошибочно считал, что после второй мировой войны фактически никакого освобождения колониальных народов не произошло, сменилась только форма колониализма, и все эти Неру и Сукарно — наемные сатрапы западных империй.
Соратники и ученики Сталина полагали, что такая установка мешает Советскому Союзу войти в тыл освобождающихся колоний, привлечь их в русло советского влияния и противопоставить их бывшим метрополиям. Ученики Сталина справедливо видели здесь великое будущее советской глобальной политики экспансии, широкий выход СССР на другие континенты, мировые моря и океаны.
Ученики Сталина, действуя в духе Сталина его лучших былых времен, считали нужным и возможным материально участвовать и в создании в бывших колониях особых форм правления и социального общежития нового типа.
Теперь вернемся к XIX съезду и рассмотрим некоторые сухие факты, чаще протокольные, но иногда касающиеся и существа дела.
Один такой важнейший факт мы уже отметили — открытие съезда одним «шпионом» (Молотовым) и закрытие его другим «шпионом» (Ворошиловым).
Второй сюрприз: в нарушение всей сталинской традиции в президиум съезда не избрали трех членов Политбюро: Микояна (два сына, генералы, сидят в тюрьме), Андреева (жена-еврейка — в тюрьме) и Косыгина (был замешан в дело ждановцев).
И еще один сюрприз: в перечислении рангового места членов Политбюро Берия, который до «мингрельского дела» твердо занимал третье место, после Молотова и Маленкова, очутился теперь на пятом месте (даже после Булганина). Так сообщает протокол утреннего заседания съезда от 6 октября. Чтобы партия не приняла это за недоразумение, протокол вечернего заседания съезда вновь повторяет ту же «иерархию культов».
Но Берия взял реванш. Он выступил на съезде с самой большой речью. И она была не только большая, а острая по стилю, высококвалифицированная политически и убедительная для слуха и ума партийных ортодоксов. Она была и единственной речью, на которой лежал отпечаток личности оратора.
Конечно, речь Берия, как и других ораторов, — это панегирик Сталину. Но его панегирик целевой: апеллируя к величию Сталина, изливаясь в верноподданнических чувствах, Берия тонко протаскивает, по существу, антисталинскую ересь — ставит партию впереди Сталина: «Вдохновителем и организатором великих побед советского народа (в войне. — А.А.) была Коммунистическая партия, руководимая Сталиным» («Правда», 9.10.52). До сих пор во всех газетах, журналах и книгах можно было прочесть, что «вдохновителем и организатором» был сам Сталин, а потом, где-то на задворках, что-то делала и партия.
Берия дал понять, что не оговорился, он кончил речь опять ссылкой на партию: «Народы нашей страны могут быть уверены в том, что Коммунистическая партия, вооруженная теорией марксизма-ленинизма…» — и в конце фразы: «под руководством т. Сталина».
Другая ересь была вызывающей. Берия не ко времени, а потому и очень смело, напомнил партии приоритеты ее национальной политики: есть разные опасности отклонения от национальной политики партии, и они следуют в таком порядке — на первом месте стоит опасность «великодержавного шовинизма» (значит, русского шовинизма), на втором месте — опасность «буржуазного национализма» (значит, опасность местного национализма) и на третьем месте — опасность «интернационального космополитизма» (значит, «сионизм» и прочие «измы»).
Можно смело предположить, что, кроме Сталина и членов Политбюро, никто на съезде не знал, что здесь Берия прямо спорит со Сталиным, считавшим «буржуазный национализм», «сионизм» и «космополитизм» главной опасностью для СССР, а русского великодержавного шовинизма не признававшим вообще.
Интересна и другая деталь: больше половины речи Берия посвятил национальной политике и национальным республикам СССР, но ни словом не обмолвился о Грузии и грузинских «буржуазных националистах», ведь для его земляков, мингрельцев, не хватило мест в тюрьмах Тбилиси, Сухуми и Батуми… Защищать их Берия не мог, но он не осудил их, как того требовала нынешняя кампания Сталина против «буржуазного национализма».
Полным невежеством съезда в делах на верхах партии надо объяснить и то, что Берия сошел с трибуны как триумфатор. Протокол последнего заседания съезда («Правда», 15.10.52.) передвинул Берия с пятого места на его прежнее третье место!