с веточками плюща, отрезанными от плети, которая росла на стене сарая матери. Я поблагодарила Ингрид за то, что она их принесла. Она сказала: «Это не я. Давай-ка…» – и откинула одеяло.
Какое-то время она лежала рядом со мной и гладила меня по внутренней стороне руки, рассказывая о надоедливой сестре Хэмиша и принципах диеты Южного пляжа. В конце концов она сказала, что уйдет, чтобы я могла поспать. Она поставила ноги на пол, но осталась сидеть на краю кровати.
– Марта, все будет хорошо. Обещаю, ты справишься с этим гораздо быстрее, чем думаешь.
Я села и прислонилась к стене, обняв себя за ноги.
– Мы собирались завести ребенка.
Лицо Ингрид исказилось. Она потянулась к моей ноге и схватилась за нее.
– Марта. – Ее голос был таким тихим. – Ты сказала…
– Это была идея Джонатана.
– Значит, ты на самом деле не хотела его. Это он тебя уговорил.
– Я позволила ему.
Она нахмурилась – сначала я подумала, что из-за меня, но это было презрение к Джонатану.
– Он просто гребаный торговец тачками. – Она сжала мою ногу и сказала, что ей очень жаль. А потом: – Слава богу, этого не произошло. Можешь себе представить, Джонатан-Херова-Бесячая-Рожа и отец.
Ингрид отпустила мою ногу и сказала, что вернется позже и что все-таки все будет хорошо.
Когда Ингрид выходила, зашла мать и остановилась, едва переступив порог, коротко взглянула на плющ.
– Не могу вспомнить, наливала я туда воду или нет. – Затем она повернулась, чтобы снова уйти, но остановилась у двери и сказала: – Марта. Джонатан козел.
* * *
Утром я принялась раскладывать одежду, которую упаковал Хэмиш, затем остановилась, понимая, что она мне не нужна. Вещи, которые я приобрела, когда мы с Джонатаном были вместе, вещи, которыми я владела раньше, теперь были отравлены какой-то связью с ним.
Открытый ящик больше не закрывался. Позади него я обнаружила наполовину использованную коробку таблеток из прошлой эпохи с названием, которое я не узнала, прописанную врачом, чье имя ничего не значило, от той патологии, которая, по его мнению, у меня была. Я выдавила несколько и понадеялась, что они заставят меня почувствовать себя лучше, хотя срок годности уже истек.
Когда зазвонил телефон, своего рода мышечная память заставила меня выйти из комнаты и спуститься на кухню. Отвечать на звонки было частью списка обязанностей, от выполнения которых моя мать давно сознательно открестилась, ведь это отвлекало ее от переосмысления материалов: так же как уборка, готовка или воспитание дочерей. Часто ее крик, чтобы «кто-нибудь, черт подери, ответил», собирал меня, отца и Ингрид в одной комнате через минуту, как пожарная сигнализация. Я забыла об этом, и хотя когда-то я это ненавидела, чувство скольжения ног в носках с краешка каждой покрытой ковролином лестничной ступени заставило меня испытать ностальгию по жизни в этом доме вчетвером. Но только в том понимании ностальгии, которому когда-то потом научил меня Перегрин – «подлинному греческому, Марта».
Это была Уинсом, которая звонила моей матери, чтобы поговорить о планах на Рождество – как она отметила, оно уже вот-вот настанет, ведь на дворе уже, внезапно, сентябрь. Она и правда заговорила о Рождестве – со мной, потому что мать не ответила на мой зов – быстро и с истеричной ноткой в голосе, в течение нескольких минут после того, как я ответила на ее вопрос, почему я оказалась дома.
Она заигрывала с идеей шведского стола, Джессамин приведет парня, что-то красили, что-то может быть закончено или не закончено вовремя – я смотрела в окно на черного дрозда, снова и снова тычущего клювом в одну и ту же травинку. «И Патрика не будет с нами». Он за границей – Уинсом с трудом могла вообразить этот день без него, но, по ее словам, в качестве компенсации мы будем видеть его гораздо чаще впоследствии, теперь, когда он почти окончил Оксфорд и ездит туда-обратно, чтобы устроиться на работу, останавливаясь у Оливера, который только что купил квартиру в Бетнал-Грин – почему именно там, она не знала.
Потом она кинулась перечислять недостатки этой квартиры, но я не могла избавиться от образа Патрика на улице возле квартиры Джонатана, от ощущения, что он смотрит только на меня, прежде чем повернуть за угол. Тогда я поверила тому, что сказал Оливер. Теперь уже не верила. За короткое время моего замужества эта идея стала казаться абсурдной. Уинсом завершила свой список, но добавила: «По крайней мере, это не одна из тех ужасных стеклянных башен, что состоят из одних поверхностей и острых углов». Это было ее первое и последнее слово про Джонатана.
* * *
Леди за прилавком в комиссионном магазине не приняла мое свадебное платье. Она по частям выгружала одежду из мешков для мусора, в которых я ее принесла. На мне была единственная одежда, которая осталась после отъезда: джинсы и свитшот из «Примарк» – Ингрид купила сразу две штуки, потому что они стоили девять фунтов стерлингов, на груди было напечатано слово «Университет», которое, по ее словам, дает людям понять, что мы получили высшее образование, но не так отчаянно нуждаемся в одобрении, чтобы сообщать, где именно. Мое свадебное платье пряталось под другими вещами, и когда леди вытащила его за рукав, а я сказала ей, что это за бренд, она слегка ахнула. Не считая того факта, что такая прекрасная вещь должна храниться в папиросной бумаге и в настоящей коробке, она уверена, что я пожалею о том, что с ней расстаюсь. Ее глаза метнулись к моей левой руке. Я все еще носила свои кольца, и, успокоенная их присутствием – значит, она не ляпнула ничего плохого, – дама улыбнулась и добавила: «Может, у вас однажды будет дочка и вы передадите его ей». Она направилась в подсобку, чтобы поискать что-нибудь получше, в чем я смогу отнести его домой.
Как только она скрылась за занавеской, я ушла без платья и направилась домой. Пошел дождь, вода струилась по тротуару и стекала в сточные канавы. На первом же углу я остановилась и стащила с пальца кольца, раздумывая, не будет ли штампом женщине в моих обстоятельствах выбросить их в канализацию, а затем освобожденно двинуться дальше. Это был жест, который заставил бы Джонатана рассмеяться и сказать: «Великолепно». Я засунула их в отделение для монет в кошельке и пошла дальше.
Хэмиш продал их на «и-Бэе». На эти деньги я купила отцу компьютер, а остальное отдала общественной организации, которая выступает против строительства многоквартирных домов, подобных