Читать интересную книгу Счастливчик - Сергей Скрипаль

Поползло покрывало, открывая произведение московского скульптора, зазвучал Гимн Российской Федерации, и Флаг затрепетал под порывами теплого ветра.

Мероприятие настолько наскучило всем, что люди разговаривали между собой, возились, смеялись, едва не заглушая звуки Гимна.

И только военные и бывшие солдаты, не шелохнувшись, не отрывая глаз от Государственного Флага, отдавали честь своей Родине.

Отзвучали Гимн и выстрелы автоматов, салютующие павшим. С прыгающими на голове бантами, подбежали школьницы и возложили к памятнику цветы. Не торопясь, положили цветы горожане. Открытие памятника завершилось, и люди разошлись по своим делам…

Ветеранов пригласили присесть за отдельно накрытые столы и помянуть стопочкой тех, в чью честь открывали памятник.

Любуясь собой, глава края в телекамеру произнес траурный тост, пригласил всех выпить. Приглашающе кивал головой, красуясь, преувеличенно внимательно реагировал на обращения к нему с просьбой назначить прием по квартирным вопросам.

Когда молча начали вставать на третий тост, он, видимо, неправильно понял, подумал, что люди собрались расходиться, засуетился, засобирался, начал благодарить за то, что пришли, прощаться, чем окончательно смутил ветеранов. Сам догадался, что что-то не так, побагровел, в сопровождении главы города быстренько подскочил к «Тойоте», сделал окружающим ручкой и укатил.

Глава города вернулся за стол, приглашая посидеть еще. Но острые темы квартирных вопросов и ветеранских льгот уже были затронуты, и вылетали, как осы из гнезда. Глава отдувался, как мог, пыхтел, сопел, вертелся на пластмассовом турецком кресле. Не выдержав, повернулся, подозвал знаком молодого человека в кожаном пиджаке и что-то сказал. Тот кивнул головой, дал знак своим подчиненным, и те начали убирать с накрытых столов, мягко, но неотвратимо вытесняя приглашенных, сворачивая выездную торговлю.

Глава отошел в сторону, и бочком-бочком стал пробираться в сторону своей машины, уже с раздражением отвечая на вопросы молодого паренька, только-только вернувшегося из Чечни, который спрашивал что-то о лекарствах. Паренек, видимо, явился последней каплей сегодняшнего дня, и глава, плохо сдерживаясь, рявкнул пареньку, уже усаживаясь в машину:

– Ну и народ! Вам и праздник сделали, и памятник открыли! Какого вам еще черта от нас надо?

Хлопнул дверцей и уехал.

Ветераны посмотрели вслед машине, сплюнули, ругнулись.

– Ну что, братва?…

И ушли из сквера посидеть в ближайшем кафе. Ветерок закрутил, погнал промасленную бумагу, пластиковые стаканчики, оставшиеся после выездной торговли.

Разошлись по своим обычным маршрутам милицейские патрули, продолжили свою прогулку горожане.

Школьницы стянули с головы банты и за ближайшим общественным туалетом, опасливо озираясь, тянули сигаретный дым, перечесывали прически во что-то дикое и, хихикая, подтягивая сползающие белые гольфы, высматривали, куда направились одноклассники, стараясь не потерять их из виду.

Вскоре около памятника остались только две пожилые женщины.

Одна, во всем черном, что-то тихо приговаривая, без остановки целовала и гладила одну из строчек имени фамилии отчества, выбитых золотом на черной гранитной плите.

Другая стояла поодаль с красным пластмассовым ведром наполовину наполненным водой.

Когда женщина в черном встала и, прижимая к глазам носовой платок, пошла к выходу из сквера, другая взяла ведро, и подошла к памятнику.

Деловито, неторопливо, собрала все цветы, положенные на мраморные плиты, установила их в ведре, подхватила его и заковыляла к ближайшим ларькам, чтобы стоя около них, продавать цветы влюбленным парочкам, которых много было на улице в этот теплый майский день.

г. Ставрополь, 1995 – 2004 г.г.

СЧАСТЛИВЧИК

Мишка Арсеньев был лидером всегда, везде и во всем. Порода чувствовалась в лице, теле, образе жизни, мыслях и поступках. Высокий, красивый, физически такой сильный, что получил прозвище «Медведь». Умный, остроумный, образованный, в общем, «сухота бабья». Один у него был недостаток как у жениха. Он вырос в нищете страшнейшей, ни кола, ни двора, ни лишней рубахи. Но, пока шла пора ухаживаний, девчонки закрывали на это глаза. Пацаны стонали от зависти:

– Счастливчик!

Девчонки «умирали» за ним в детском саду, в школе, в инст…

А вот в институте он влюбился сам. Влюбился сильно, горячо.

Ну надо же было такой беде случиться, что среди сонма, тьмы и легиона сохнущих по нему девиц, он влюбился в недотрогу, неказистенькую первокурсницу, на которую особо никто и внимания не обращал. Вот ведь незадача! Казалось бы, для Михаила в плане девчонок проблем не было. Хочешь рыженькую толстушку? На! Хочешь стройненькую блондиночку? Возьми! Хочешь брюнеточку с пышными формами? Скажи куда, она сама прибежит! Не хочешь? А какого рожна тогда тебе надо?

Вот вынь и положь ту, ну эту, самую… А как вынь да положь, если она и смотреть и разговаривать не хочет? Говорит, что сама из жуткой нищеты вышла и опять в нее не вернется ни под каким Мишкой.

На ту пору настиг его юношеский максимализм. Накрыла его волна безумия. Ну, в самом деле, КАК?…Его, признанного лидера, почти короля студенческого мира, мордой, извините, в это самое…

Уж он и пел и плясал и в КВНах участвовал. И стихов понаписал столько, что хватило бы на три сборника.

Отвергнутые билеты в театр, цирк, оперу, заработанные разгрузкой вагонов с углем, по студенческому общежитию разлетались веером. От шоколада девчонки в общежитии уже чесаться начали. Некоторые сочувствовали Мишке, некоторые злорадно хихикали и втихаря желали упорства этой вот, ну как ее?

Мишке было не до смеха. Упорство девушки доводило его до исступления. Он совсем потерял голову, забросил учебу к чертям собачьим, и откалывал такие штуки, подключая к ним едва ли не весь институт, что наконец лопнуло терпение у ректора, проректора и декана факультета, вместе взятых.

Мишку вышибли к чертовой матери с третьего курса без права восстановления.

Другой опомнился бы, остановился, а он вообще осатанел.

Снял квартиру и пробивался немыслимыми путями к сердцу своей обожаемой девушки.

Ну и допрорывался. Наряд милиции, прибывший по вызову вахтера, скрутил Мишку, ночью пробравшегося в общежитие. Все бы ничего, с кем из «гусаров» не бывало? Ну, подержали бы до утра, ну заподкалывали бы. Ну протокол, штраф, да и отпустили бы…

Но на беду Мишка был крепко выпивши. Он оказал такое сопротивление, что пришлось вызывать подмогу и скорую помощь для милицейского наряда, который прибыл первым.

Шел тысяча девятьсот восемьдесят шестой год, и Мишку, для того, чтобы не портить статистику «благополучного состояния уровня преступности», не посадили, а по-быстренькому,( «по– бырику», как выражался сам Мишка), отправили в Афганистан.

Чертенок! У него и служба пошла, как по маслу! Не трус, не прятался за спины, сам просился в рейды. У части боевые действия, потери, урон. У Мишки – ни царапины и боевые награды. Его в самое пекло, а он – целехонек.

– Счастливчик! – хлопали по плечам сослуживцы Михаила, при вручении очередной награды и предоставлении отпуска на Родину. Впрочем, ни один отпуск он использовать не захотел. Ему тут нравилось!!! Его так увлекла новая жизнь, что он без сожаления выкинул из головы ту самую, из-за которой «загремел» в Афган. Он так освоился, что кроме дел боевых, между рейдами, наладил дела обменные, торговые, и откровенно наживался, как мог. Приобретал такие вещи, которые многим гражданам Советского Союза были не по карману. А если даже позволяли деньги, просто их было не достать. Мишка «наголодался», настрадался от домашней нищеты, и с каждым приобретением, с каждой новой закупкой расцветал. Правда, за вклад в основу будущей благополучной жизни пришлось расплатиться. Появилась у него болезненная подозрительность. Все казалось, что кто-то злоумышляет, на его запасы. Как бы ни нравилась служба Михаилу, а психику Афган и домашняя нищета подорвали – таки. Дошло до того, что он осторожно, чтобы не попасться на глаза дежурному, крался к каптерке, где хранил свое богатство, чтобы «подловить» злодеев, и расстрелять их позже где-нибудь в афганских горах. Не дай Господь, кто-то покусился бы на Мишкино имущество. Он действительно был бы убит из пистолета «Беретта» с глушителем, который как-то в рейде Мишка вывернул из руки убитого душмана, опередив его выстрелом на доли секунды.

Заболел человек. «Синдром частной собственности». Дневальные, караульная служба, часовые, были предупреждены. До «дембеля» Мишке оставалось немного, а в остальном он был абсолютно нормальный. Решили закрыть глаза на его «странности». Связываться с комиссией– перекомиссией себе дороже, а большой беды авось да не наделает, рассудило начальство. Ну, что ж. По своему мудро. У всех хватило ума Мишку не дразнить, и все обошлось.

На «дембель» Мишка ехал не то что «упакованный», а «упечатанный». Таможня, прохождение границы, для него – героя, проблемой не стало. Тут сунул сувенир кому надо, здесь посмеялся, выпятив грудь, так увешанную наградами, что материя гимнастерки не выдерживая, свисала этаким пластом, когда Михаил наклонялся передвинуть чудовищные сумки с раздутыми боками. Туда-сюда по сувенирчику, по импортной ручке, по «жвачке», и тузельские пограничники даже помогли «сумочки по-бырику подкинуть» к такси.