Читать интересную книгу И матерь их Софья - Виктор Лихачев

Лазукина. Я два года пыталась поступить, но... Заславский. Теперь это не твои проблемы. Честное слово, увез бы тебя сегодня, но у вашего театра впереди премьера и зональный конкурс. Не сомневаюсь, товарищи, в вашем успешном выступлении. Ну, а теперь мне пора. До свидания. (Он и сопровождающий его чиновник уходят. Как только за гостями закрывается дверь, раздается громовое "Ура!").

Действие третье.

Картина первая.

Вечер. Комната в квартире Прокофьева. Играет музыка. Это Моцарт. Николай Михайлович сидит на кресле и читает книгу. Раздается стук в дверь. Прокофьев. Открыто! (Входят Войтюк и Самсонов. Прокофьев встает, захлопывает книгу, но музыку не выключает).

Войтюк. Добрый вечер, Коля. Самсонов. Привет!

Прокофьев. Не ожидал. Но приятно. Куда бы мне вас посадить? Так, Ира - на мое место, а мы с Петрухой на кровать сядем. Чаю хотите? Или что покрепче? Самсонов. Спасибо.

Прокофьев. Спасибо - да, или спасибо - нет? Войтюк. Спасибо - нет. Что случилось, Коля? Прокофьев. Жаль, а то у меня есть еще бутылочка чудесного хереса, - друг из Крыма привез.

Самсонов. Я думал, ты предложишь портвейн. Прокофьев. Деревня ты, Самсонов, деревня. Не обижайся. Уметь пить - это искусство, - это обряд. Твое счастье и одновременно беда в том, что ты спонтанный человек. А я - обрядовый. Мне важна традиция, тебе нравиться новизна. Попробовал портвейна, понравилось, теперь будешь пить его, пока язва не прихватит. Полгодика побережешься, вкусишь водочки - и втянешься, как миленький. Войтюк. Пусть только попробует.

Прокофьев. А вот это неправильно, Ирина Леонидовна. Запретный плод сладок. Наукой доказано: у подкаблучников риск стать алкоголиками, увеличивается в три, нет, в четыре раза. Или в пять.

Войтюк. Ты это серьезно? Прокофьев. Вполне. Представь картину. Неделю твой суженный в рот не берет, но только ты за порог, например, к маме на два денька, - и он в стельку. Самсонов. Ирочка, не слушай его. "Ему важна традиция". Причем здесь это? Прокофьев. (Пожимая плечами). А при том, деревенский мой дружок, что у каждого напитка свой характер. Уважь его, и он уважит тебя. Не веришь? Ладно, пока я жив, учись и запоминай. Водочка хороша в хорошей компании, холодным зимним вечером, когда никуда не надо спешить, а на столе - солененькие огурчики, грибочки и селедочка.

Войтюк. Ты так расписываешь, что у меня даже слюнки потекли. Прокофьев. Правильно, ибо это хорошо и душе и телу. Вот кстати главный признак того, что человек понял характер напитка. Но идем дальше. Пиво. Отдых на природе. Старые друзья, случайно встретившиеся на улице. Футбольный матч, которого ты ждешь целую неделю. Портвейн - это незнакомые люди вокруг. Тебе нет до них дела, им до тебя. Максимум демократии, минимум снобизма. Закуска символическая. А вот коньяк - это душевный разговор. Чем старше коньяк, и мудрее твои собеседники, тем более счастливым ты будешь. Войтюк. Прокофьев, а что ты про шампанское скажешь? Прокофьев. Лично я его не люблю: оно мне напоминает о соблазненных девушках, а следовательно, пробуждает угрызения совести. Сейчас я позволяю его себе только один раз в год - когда часы двенадцать бьют. (Последнюю фразу Прокофьев пропел). Все, ребятки, лекция закончена.

Самсонов. Коля, а когда пьют херес? Прокофьев. (После паузы). Когда спадает дневная жара и ты возвращаешься в пустой дом, где тебя никто не ждет. Только книги и Моцарт. Раньше тебе этого вполне хватало, а сейчас ты вдруг почувствовал: этого мало. Хочется... Войтюк. Любви?

Прокофьев. Мысль изреченная есть ложь. Моцарт - это тоже любовь. Есть то, что нельзя выразить словами. Тогда берешь бутылочку хереса, ставишь пластинку - и улетаешь. Из этого дома, из Одуева... (замолкает). Войтюк. (Тихо). Красивая музыка. Что это?

Прокофьев. Симфония No40 соль-минор. Мольто аллегро. Только не надо меня жалеть. Хорошо?

Самсонов. Коля, прости за прямоту: ты сейчас пьешь, потому что Тамара через три дня выйдет замуж за Ильина?

Войтюк. Петя! Самсонов. Петя, Петя. Думаешь, кто-то не понял, что Коля имел в виду, когда о двух половинках душ рассказывал?

Прокофьев. (Удивленно). Неужели все? И даже Ильин? Войтюк. Уж он то в первую очередь.

Прокофьев. Теперь понятно. Войтюк. Что - понятно?

Прокофьев. Очень красивая музыка, правда? Фантазия - ре минор. И кто это назвал Моцарта беззаботным человеком? Кстати, други, я в последний раз вам херес предлагаю.

Самсонов. Вообще-то мы пришли рассказать тебе о том, что было после спектакля. Прокофьев. А я уже все знаю. Ко мне перед вами Рощина заходила. Войтюк. Понятно. Тогда мы пойдем. Надеюсь, к премьере ты перестанешь киснуть под музыку Моцарта. Да и хереса у тебя не останется. Самсонов. Коля, говоришь крымский херес?

Прокофьев. Что ни на есть массандровский. Войтюк. Ну, если немного. По стаканчику. (Прокофьев разливает). Прокофьев. Извините, с закуской не густо.

Самсонов. Ничего, у нас Моцарт есть. Войтюк. А нельзя поставить что-нибудь более современное? Прокофьев. Нельзя. Ваше здоровье. (Выпивает). Войтюк. Почему?

Прокофьев. Начнешь приставать. Войтюк. К кому?

Прокофьев. К обоим. Войтюк. Шутник. И вообще, вы мужики только языками трепать умеете. Сидит, переживает. Пошел бы, набил этому Ильину морду. Самсонов. А дальше, что?

Войтюк. Мы, женщины, решительных любим, понятно? Поступок нужен. А в морду - это то, что надо.

Самсонов. А ты оказывается агрессивная. Войтюк. Это вы - тряпки. Прокофьев, у тебя еще два дня. Это же уйма времени! Целая вечность! Нет, он будет сидеть и оплакивать себя. Прокофьев. (Неожиданно тихо). Я не себя оплакиваю, Ирочка. Войтюк. Кого же?

Прокофьев. Тамару. Тому Лазукину. Самсонов. Не понимаю.

Прокофьев. Когда сегодня начался прогон, я сел за кулисами. Не скрою, волновался очень. Закрыл глаза - пусть, думаю, что будет, то и будет. А вы молодцы. Я уже решил после первого действия в зал спуститься... и вот - первый выход Лазукиной. Первые слова Катерины... (Умолкает).

Войтюк. Что ты замолчал, Коля? Прокофьев. Не знаю, как объяснить. Я же сам ни раз от Томки эти слова слышал. Все нормально было, - когда лучше, когда хуже. А тут вышла - будто скрывала Томка что-то в себе, и - выплеснула. Не обижайся, Ира, вы все играли хорошо, чудесно играли, а она жила на сцене. И я забыл, что передо мной Томка Лазукина, что это я ей какие-то советы давал, даже пытался учить чему-то. У нее Божий дар, ребята, понимаете? Божий дар.

Самсонов. Так что же в этом плохого? Прокофьев. Он просто так человеку не дается. Дело не в том, увезет к себе Томку Заславский или он просто потрепался перед вами. После сегодняшнего прогона это уже не та Лазукина, которую мы знали раньше. Войтюк. Я согласна с Петром. Что плохого во всем этом? Прокофьев. Если ты успела заметить, Господь Бог или Судьба, или еще кто, людям счастья примерно поровну дает. Одним - чуть больше, другим - чуть меньше - это не в счет. Это сильнее любого наркотика, чувствовать, что от произнесенного тобой слова люди смеются и плачут. Другой бы хотел - да не может. А Томка, как птица. Между дел пропела птичка песенку, а мир возьми, да замри. Мы слушаем, и про все забываем. Но Томка - человек. И ради этого дара она не только мной пожертвует, но и Виталиком. И даже детей не захочет - лишь бы не переставать служить ей.

Войтюк. Сцене? Прокофьев. Сцене. Для нас, повторяю, это игра. Для нее - жизнь. Самсонов. Понял, наконец. Хочешь сказать, в чем-то Томка будет очень счастлива, а в чем-то...

Прокофьев. Я хотел бы ошибиться. Но в любом случае, в этой маленькой комнате ей не жить. Мне достаточно книг, Моцарта, бутылки хорошего вина, а ей этого будет мало.

Войтюк. Коля, а почему не может быть так: Томка станет звездой, будет играть где-нибудь в Москве, в знаменитом театре, а ты - ее спутник, друг, муж. Самсонов. Правильно. Ты себя недооцениваешь. Станешь журналистом или Войтюк. И дети у вас обязательно будут. Ты же кого хочешь, уговоришь. В гости друг к другу ездить будем.

Прокофьев. (Подзывает их к себе). Идите, я обниму вас. Милые и хорошие мои друзья. Этого всего не может быть. Ни-ког-да! Самсонов. Но почему?

Прокофьев. Беда моя в том, что я - эгоист. А еще собственник. Мне не нужна звезда, которая светит всем. Пусть это будет лампа, пусть свеча, но только бы она светила только мне. Понимаете? И каким бы я ни был писателем, для всех я останусь мужем звезды, участь которого - ревновать ее к режиссерам, партнерам, поклонникам. Вот почему, добрые мои, сегодня я прощался - с Томкой Лазукиной, красивой девушкой из медучилища, участницей Одуевского народного театра, будь он неладен... (Прокофьев схватил книгу и кинул ей в проигрыватель. Музыка прервалась. Наступила тишина, которая продолжалась очень долго. Ира и Петр тихо поднялись и молча направились к выходу).

Картина вторая.

Та же комната. Прокофьев подходит к книжной полке. Прокофьев. Погадать что ли? Что было, что будет, чем сердце успокоится. Закрывает глаза. (Достает наугад книгу и открывает ее). Так. Значит Заболоцкий. (Читает).