Читать интересную книгу Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич

Процессия поднялась на палубу, прошла бортом до вертолетной площадки, где у леерного ограждения дышал воздухом Петров.

Севченко приблизился к вертолету, дождался, когда подтянется вся компания музыкантов. Приотстал только один Беляев. Он не был членомкоманды и подчинялся капитану номинально, как любой пассажир. Однако бросать в беде своих новых товарищей полярник не собирался и встал с ними рядом.

— Репетируете, значит? Денег нет, а время, говорите, есть? — не сулившим пощады тоном спросил Севченко, ухватив гитару за гриф. — А с починкой вертолета закончили?! Он готов у вас подняться в воздух?!

Кукушкин и матросы понуро опустили головы и смущенно молчали.

Тогда капитан в гневе размахнулся и хрястнул гитарой о левое колесо вертолета. Ветер подхватил мелкие обломки дек и разбросал их по площадке. Гриф со струнами полетел под ноги Михаила.

Цимбалистый изумленно взирал на останки своего инструмента, затем поднял на Севченко полный ненависти взгляд.

— Ничего, товарищи-любители — я заставлю вас стать профессионалами, — зло проговорил тот. И показал на «вертушку»: — Эта работа не нравится? Хорошо, я найду вам занятие по душе…

* * *

Спустя 20 минут боцман, Кукушкин, два матроса и Беляев махали ломами, скалывая с палубы наросший лед. Беляева к штрафным работам никто не приговаривал, но он самостоятельно принял решение влиться в коллектив и помочь.

Севченко стоял чуть поодаль и наблюдал за исполнением наказания.

— Ощущаете себя диктатором Антарктиды, товарищ капитан? — подошел к нему Петров.

Тот даже не обернулся. Узнав предшественника по голосу, бросил:

— Я, кажется, просил вас не попадаться мне на глаза.

— Ну, не обессудьте, раз попался. Просто стало интересно, какой смысл в этой работе, если к вечеру здесь опять будет каток?

— Смысл, Андрей Николаевич, в том, — раздраженно ответил Валентин Григорьевич, — что на судне каждый должен быть занят делом!

— Понятно. Ну, тогда, если вы не возражаете…

Петров приблизился к штрафной команде, вооружился ломом и принялся долбить намерзшую глыбу.

Заметив рядом старого капитана, Цимбалистый благодарно кивнул, остальные тоже воспряли духом.

Севченко наблюдал за этой сценой с неприязнью и уже хотел огласить палубу очередной командой, как вдруг с крыла мостика послышался крик вахтенного:

— Воздух!

Все бросились врассыпную.

Цимбалистый схватил сидевшую в сторонке Фросю и, прижав ее к себе, забился под спасательный бот. Матросы заскочили в надстройку. Беляев прижался спиной к основанию кран-балки…

В небе летел гражданский самолет с опознавательным знаком Новой Зеландии на хвостовом оперении…

* * *

Выполняя проход немного правее неизвестного судна, экипаж самолета внимательно разглядывал все, что находилось на его палубе.

— Неизвестное судно относится к ледокольному классу; водоизмещение приблизительно 15 тысяч тонн. Совершенно очевидно, что судно вмерзло в лед и дрейфует, — начитывал на бортовой самописец командир экипажа. — На корме вижу пришвартованный вертолет темно-красного цвета. Все шлюпки и спасательные боты находятся на штатных местах. Видимых повреждений не наблюдаю. На мачте развивается потрепанный флаг Советского Союза. Название судна… написано по-русски и читается как «Михаил Громов».

Когда ледокол остался позади, командир экипажа обернулся к радисту и спросил по-английски:

— Ты кого-нибудь видел?

— Нет, — ответил радист.

Второй пилот предложил:

— Давайте сделаем второй проход по другому борту.

Самолет сделал плавный вираж, развернулся на 180 градусов и прошел вдоль необследованного борта. И снова члены экипажа не заметили ни одного человека.

— Пройдем еще раз? — спросил второй пилот.

Командир мотнул головой и постучал указательным пальцем по одному из приборов:

— Топлива осталось как раз на обратный путь. Передай на базу результаты облета.

Дождавшись, когда самолет наберет высоту в шесть тысяч футов, второй пилот нажал кнопку «Радио»:

— «Инверкаргилл», ответьте борту «Семьсот десять».

— Борт «Семьсот десять», «Инверкаргилл» на связи, — отозвался диспетчер.

— Обнаружено дрейфующее гражданское судно ледокольного типа. Предположительно русское — носит название «Михаил Громов». Дважды произвели облет, но признаков жизни на судне не заметили. Записывайте координаты…

Выслушав и записав десяток цифр, диспетчер передал:

— Понял вас, «Семьсот десятый». Возвращайтесь…

* * *

Пока самолет нарезал над ледоколом круги, Севченко и Петров лежали между рядов пустых бочек. Так вышло, что по команде «Воздух» они бросились в одну сторону и вместе укрылись именно здесь.

— Зря вы инструмент разбили, — посматривая вверх, произнес Петров. — У парней и так жизнь не сахар.

— Оставьте свои оценки при себе, — огрызнулся Севченко.

— Мы, Валентин Григорьевич, в дрейфе. А на борту не только моряки, если вы помните. Люди с ума сходят от однообразия.

— На аркане и силком сюда никого не тащили! Знали, на какую работу нанимаются. Так что потерпят.

— Слушайте, давайте начистоту, — поглядел на коллегу Петров. — Вы всерьез считаете, что за нами кого-то отправили? Два с половиной месяца прошло.

— Если я захочу обсудить с кем-нибудь решение пароходства, то вы будете в этом списке последним.

Андрей придвинулся ближе и негромко, но твердо сказал:

— А теперь послушай меня внимательно. Этот рейс и так начался с большим опозданием, потому что в твоем пароходстве мяли сиськи вместо продуктивной работы. Мы должны были покинуть порт на полмесяца раньше и убраться из Антарктиды по тонкому льду. А людей пришлось снимать с «Русской», когда толщина льда стала больше метра, при максимальной ледопроходимости «Громова» — ровно метр. И мы все равно вмерзли бы в этот проклятый лед, даже если бы не задержались для оказания помощи смытому за борт полярнику. И теперь за это придется кому-то ответить. Как думаешь, кому?

Севченко смотрел вдаль и молчал.

— Я уверен: они вообще не хотят этого расследования, — продолжал Петров. — Готов поставить ящик коньяка на то, что они просто сидят в пароходстве и ждут, пока рассосется само собой.

— Ты эту ересь и команде рассказываешь? — скептически отозвался Валентин Григорьевич.

— Нет, конечно. Но ты-то должен понимать! Выйди в эфир! Капитан имеет право нарушить инструкции и радиомолчание в критической ситуации.

Севченко «понимающе» глянул на Петрова.

— А ты, оказывается, еще и провокатор?

В этот момент прямо над ними, гудя двигателями, пронесся самолет. Оба капитана пригнули головы.

— Ушел! — оповестил вахтенный с крыла мостика.

Застигнутые врасплох члены команды покинули временные убежища и принялись очищать одежду от снега.

— О нас просто забыли, — отряхивал воротник куртки Андрей. — Пора бы уже это признать!

Севченко не ответил. Развернувшись, он пошел к открытой дверце в надстройку…

* * *

Ближе к вечеру «музыканты» опять собрались в трюмном отсеке. Настроение у всех было поганым.

— Извиняюсь, что лезу в вашу морскую специфику, но это уже не принципиальность, — сокрушенно покачал головой Беляев. — Это просто какое-то солдафонство и безумие.

Молодым матросам пришлось согласиться. А Кукушкин рьяно поддержал:

— Я вообще не понимаю — чего он пристал ко мне с этим вертолетом?! Я же не механик, в конце концов! Для обслуживания авиационной техники, между прочим, требуется специальное образование и допуск, которого у меня нет!..

В этот момент в трюмном отсеке снова появился Севченко. Все примолкли и настороженно посмотрели на капитана в ожидании очередного разноса.

Но этого не последовало.

Капитан поставил на металлический верстак старый баян. Инструмент жалобно «всхлипнул», разбавив гнетущую тишину.

— Репетировать разрешаю, — примирительно произнес Валентин Григорьевич. — Но только в свободное время.