— Тем и лучше, — радостно сказал Хананиэль, — и я, словно Божий посланец, соединю ваши сердца и вашу жизнь. Будьте же, мои дорогие дети, счастливы, и да благословит вас Господь, обитающий в Сионе!
— Об одном, дорогой Йедидия, попрошу тебя, — сказала красавица, — из всех молодых людей, искавших моей руки, я избрала одного тебя, пусть и я на всю жизнь буду у тебя одной.
— Согласен, милая! Клянусь, что никакая женщина никогда не вытеснит тебя из моего сердца и не помешает нашему счастию.
В тот же вечер между Йедидией и Тирцой состоялась помолвка, а через неделю — свадьба, по случаю которой было роздано много милостыни бедным, а пророки и их ученики были наделены богатыми подарками.
Первый год замужества Тирцы Хананиэль провел в Иерусалиме и, живя в доме дочери, имел возможность разделять ее радость и счастье, ибо она всем сердцем полюбила мужа, который, в свою очередь, окружил ее заботой и нежной любовью.
Срок пребывания Хананиэля в Иерусалиме близился к концу, когда на юге Иудеи разгорелась война с филистимлянами, успевшими уже перейти границу и завладеть несколькими иудейскими городами.
Йорам готовился со своим отрядом отправиться на войну и делал по этому поводу нужные распоряжения. В это время Хаггит родила ему третьего сына, и отец дал ему имя Азрикам, сказав при этом: «Да поможет нам Господь от врагов наших!» Хаггит назначила кормилицей для новорожденного жену домоправителя Ахана, невольницу свою Хелу, родившую в одно с нею время также сына, названного Навалом. Навала же Хаггит распорядилась отдать для вскармливания другой невольнице, чем возбудила против себя сильное негодование в сердце Ахана.
Тогда же была близка к разрешению от бремени другая жена Йорама, Нооми, отчего любовь к ней мужа еще усилилась. Радость отцовства готовила своему мужу и Тирца.
Накануне выступления в поход Йорам пригласил Йедидию к себе в летний дом на Масличной горе и там сказал:
— Друг мой, завтра я выступаю на войну, и Бог весть, увидимся ли мы снова. Если меня убьют или возьмут в плен, будь ты отцом для моего семейства и воспитателем моих детей. Моим имуществом распоряжайся по своему усмотрению; прошу только управляющих имениями — пророка Ситри и старшего брата его Авишая — оставить на их местах: они родственники Нооми и люди весьма благочестивые. В каждый праздник пусть, как до сих пор, обедают за моим столом четыреста человек бедных, сирот и вдов. Да вот еще что: твоя Тирца и моя Нооми скоро должны разрешиться от бремени; если одна родит сына, а другая — дочь, то пусть дети, когда вырастут, соединятся брачным союзом. Искренняя и бескорыстная любовь между нами и между нашими женами найдет, верно, отзвук и в сердцах детей наших, и мы можем быть уверены, что их супружество будет одним из счастливейших.
Заручившись обещанием со стороны Йедидии в точности исполнить все его просьбы и поручения, Йорам подарил ему в знак вечной дружбы дом, в котором произошел этот разговор, а Йедидия снял с пальца перстень с драгоценным камнем и, надев его на палец друга, сказал:
— Дружба сама по себе отрадное чувство, но и знак дружбы дорог для истинных друзей. Прими же и ты на память этот перстень. Бог даст, ты возвратишься здоровым и невредимым, и в этом же доме мы с нашими семействами отпразднуем твое счастливое возвращение.
На рассвете следующего дня Йорам обнял своих жен и детей, причем с особенною нежностью прижал к груди Нооми, и отправился на войну.
За месяц до отъезда Хананиэля из Иерусалима Тирца родила дочь и назвала ее Тамар. Хананиэль усыновил ее, назначив по себе наследницей наравне с остальными своими детьми, и в знак этого заказал для нее перстень с драгоценным камнем, на котором с особенным искусством были вырезаны имена его и внучки.
Торжественно отпраздновав с зятем и дочерью первую годовщину их брака, Хананиэль распрощался с ними и уехал в Самарию.
Вскоре после этого в семействе Йорама была получена прискорбная весть о том, что отряд его разбит филистимлянами, а он уведен в плен. Весть эта погрузила в глубокую скорбь не только семейство Йорама, но и семейство друга его Йедидии. Особенно горько и неутешно оплакивала судьбу своего несчастного мужа Нооми. Хаггит же горевала недолго и нашла утешение в том, что могла теперь беспрепятственно помыкать своею беззащитной соперницей. Прибрав к рукам бразды правления в доме, она не стесняясь дала полную волю своему злому и вздорному характеру, беспощадно терзала прислугу и всю домашнюю челядь. Нооми ничему не противилась и безропотно сносила все оскорбления, так как тоска по мужу завладела всем ее существом и сделала ее безучастною к окружающему.
С особенною жестокостью обращалась Хаггит с кормилицей своего сына Хелой и нередко награждала ее незаслуженными побоями. Это сильно возмущало Ахана, мужа несчастной кормилицы, и он решил отомстить злой и ненавистной ему госпоже, а затем во что бы то ни стало избавиться от нее самому и избавить от нее свое несчастное семейство. <…>
3
В четвертый год правления Хизкии (727–698 гг. до н. э.), царя Иудейского, грехи израильтян достигли крайних пределов, и Бог мести, после долготерпеливого ожидания, решил покончить с богоотступным Израильским царством. Орудием для этого Он избрал Ассирийского царя, и тот, как могучий поток, наводнил многочисленным войском землю царства Израильского, уничтожил золотых тельцов и все другие идолы, а поклонников их увлек с собою и рассеял по городам мидийским и по областям Халаха, где протекают реки Хавор и Гозан.
Это суровое,