Читать интересную книгу «Гран-при» для убийцы - Чингиз Абдуллаев

Рейс продолжался.

Дронго нахмурился. Он вспомнил о своей миссии. Перед отъездом он связался с заместителем министра национальной безопасности, и тот пообещал передать в Тегеран официальное сообщение с просьбой принять Дронго для консультации по некоторым вопросам. Из Тегерана быстро пришел положительный ответ. В Иране вообще были благожелательно настроены к любым визитам из Баку, совершаемым именно в Тегеран. И очень настороженно относились к поездкам из Баку в Тебриз.

Об этой проблеме старались не говорить, чтобы не вызвать неудовольствия. Большая часть Азербайджана находилась не в составе бывшего Советского Союза, а в составе Ирана. Разделенный более ста пятидесяти лет назад, один народ долгое время жил по разные стороны Араза. В сороковые годы казалось, что историческая справедливость будет восстановлена. Советская Армия вошла на территорию Северного Ирана, и в Тебризе уже открыто работали эмиссары Баку. Но все кончилось крахом. Американцы пригрозили атомной войной, а Советский Союз все еще не был готов к подобному катаклизму. И тогда «вождь народов» отдал приказ вывести войска из Ирана. Тысячи революционеров-азербайджанцев, десятки лет мечтавших об объединении своей страны, были брошены в тюрьмы, тысячи других покинули свою Родину навсегда, перебравшись либо в Северный Азербайджан, либо в другие европейские страны.

По самым скромным подсчетам, в Южном Азербайджане жило в три раза больше азербайджанцев, чем в Северном. Но в мире упорно замалчивали эту проблему, обращая внимание лишь на разделенных немцев или корейцев. В обоих случаях это были яркие символы идеологического противостояния, тогда как Азербайджан был просто поделен в начале девятнадцатого века договором между Россией и Персией. Это, соответственно, была не столько идеологическая, сколько конкретно-национальная проблема одного народа. Но кого интересовала судьба народа в эпоху идеологического противостояния?

После обретения независимости Северным Азербайджаном ситуация резко изменилась. В Баку все чаще стали поговаривать об объединении народа, о братьях, живущих по другую сторону Араза. Соответственно в Тегеране на это реагировали с понятным неудовольствием. На протяжении последних десятилетий в Иране было запрещено преподавание на азербайджанском языке, не было открыто ни одной школы, не вышло ни одной газеты, а выступающие за некоторую автономию граждане Ирана азербайджанской национальности немедленно подвергались репрессиям, а зачастую и публичной казни. В отличие от распавшегося Советского Союза иранские лидеры отнюдь не собирались позволить разрушить собственную страну, отторгнув от нее почти треть государства, где проживало около сорока процентов ее населения.

Именно поэтому любые визиты из Баку в Тегеран рассматривались столь положительно, и, соответственно, любые визиты в главный город Южного Азербайджана — Тебриз, бывший на протяжении многих веков центром всего Азербайджана, — были крайне нежелательны. Несмотря на многократные просьбы и официальные демарши правительства Азербайджана и Министерства иностранных дел республики, официальный Тегеран не разрешал открывать консульство в Тебризе, опасаясь слишком тесных контактов между представителями Южного и Северного Азербайджана. Разумеется, Дронго знал все эти сложности и понимал, что его визит в Тегеран будет под пристальным контролем иранских спецслужб именно в силу специфики всех бакинских рейсов, когда прилетавшие из соседнего государства официальные представители и даже гости с полуофициальными запросами, как в случае с Дронго, должны были получать специальное разрешение на посещение северных районов страны.

Но разница между обычными визитерами и Дронго была в его несколько необычной миссии, которая должна была пройти только в Тегеране.

В аэропорту был довольно строгий таможенный и пограничный контроль.

Проверявший документы Дронго представитель пограничной службы строго взглянул на приехавшего.

— Вы раньше бывали в Иране?

— Да, конечно.

— У вас нет отметок в паспорте.

— Это новый паспорт, — улыбнулся Дронго.

— Сколько раз вы бывали в нашей стране?

— Не считал, но несколько раз бывал. Последний раз, когда я ехал в Кербелу через Иран.

Кербела, священный город для мусульман-шиитов, находился в Ираке, и только паломникам из Азербайджана и Дагестана разрешалось проезжать туда через Иран, чтобы совершить паломничество. В Кербеле находились могилы почитаемых у шиитов имама Али и его сына Хусейна. Совершивший паломничество считался каблеи, что было вторым духовным званием после совершения большого хаджа в Мекку.

Услышав про Кербелу, пограничник быстро вернул документы и пожелал счастливого пути.

На такси Дронго приехал в отель «Истиглалият» где разместился в просторном номере. Он не сомневался, что предоставленный ему номер прослушивается, в Тегеран приезжало не так много иностранцев, чтобы не иметь возможности установить достаточно строгий контроль. Иранцы справедливо опасались деятельности агентуры других государств, резко настроенных против их государства.

Приняв душ, Дронго позвонил по известному ему телефону.

— Здравствуйте, — сказал он по-турецки, — мне нужен господин Али Гадыр Тебризли.

— Кто говорит? — спросили по-фарсидски. В этой стране не поощрялись разговоры на турецком, столь схожем с азербайджанским, на котором говорило пол-Тегерана.

— Я не говорю по-фарсидски, — признался Дронго. На этот раз он не стал употреблять турецких слов, а перешел на азербайджанский, понятный местным жителям.

— Что вам нужно? — спросили его. В фарсидском и азербайджанском языках были некоторые похожие слова, однако лучше других в Тегеране мог бы почувствовать себя таджик, для которого не было бы сложностей с языком, как не бывало сложностей у приехавшего из Баку азербайджанца в Турции, или молдаванина из Кишинева в Бухаресте.

— Мне нужен господин Али Гадыр Тебризли.

Это был руководитель группы советников иранской разведки, знакомый Дронго еще по предыдущим визитам в Тегеран. Он пользовался большим влиянием в Тегеране, так как, кроме обычного университетского образования в Кембридже, окончил теологическую академию в Саудовской Аравии и специальные курсы в Лэнгли. Но все это было до семьдесят девятого года, после которого в Иране столь стремительно поменялись ориентиры и из прозападного шахского государства в стране возник исламский режим аятоллы Хомейни. К удивлению самих американцев, один из самых перспективных и самых толковых специалистов бывшей шахской охранки САВАК не только не был уволен из органов, не только не репрессирован, но и, наоборот, получил довольно значительную должность при новом режиме. Никто не мог даже предположить, что блестящий ученик Кембриджа и Лэнгли был талантливым двойным агентом и одновременно пересылал донесения в Париж, где находилась ставка аятоллы Хомейни. В семьдесят девятом году ему было сорок четыре. Сейчас, спустя восемнадцать лет, ему шестьдесят два, но он по-прежнему выглядел моложаво, только вместо привычно выбритого лица у него были коротко подстриженная, почти чеховская бородка и усы. Он сохранил привычку к европейской одежде, предпочитая мягкие вельветовые брюки и кашемировые пиджаки.

А вместо галстуков он завязывал по старой привычке разные платки и был скорее похож на стареющего франта с Английского бульвара в Ницце, чем на одного из руководителей иранской разведки.

— Он будет через два часа, — ответил недовольным голосом говоривший с Дронго незнакомец.

— Передайте ему привет от Дронго, — попросил он.

— От кого? — не понял его собеседник.

— Он догадается, — заверил его Дронго и положил трубку.

Он вышел на балкон. Весенний Тегеран был по-особенному красив. Несмотря на мрачные статьи иногда появляющиеся в западной прессе, город стремительно развивался, обновлялся, расширялся. Последствия изнурительной войны с Ираком иногда еще встречались в виде старых разрушенных домов, в которых никто не жил.

Но здесь шло довольно интенсивное строительство. Открывались офисы европейских компаний, представительства крупных западных, японских и азиатских фирм.

Отстающие в этом вопросе американцы не испытывали особого восторга по поводу сотрудничества своих европейских союзников с Ираном.

Справа от отеля велось строительство многоэтажного здания. Дронго обратил внимание на башенные краны с японской символикой. Он вернулся в номер, когда услышал телефонный звонок. Поднял трубку. Но не успел ничего сказать, так как в трубке послышались гудки. «Странно», — подумал Дронго. Он считал, что иранские спецслужбы могли бы работать и поаккуратнее. Взглянув на часы, он поспешил одеться, чтобы спуститься вниз, в ресторан.