От бездонной пропасти накопленных обид горло стискивает спазм. Жестокий. Мучительный.
– Где я сейчас разменяю, Славик? Ночь. Все спят, – выдавливаю.
– Не разменяешь, я не дам спать детям, – издевательски усмехается. – Так что давай, беги к своей суке-подружке, – заводится муж. – Буди её, – хлопает меня по щеке ладонью. Моргаю, перед глазами пляшут чёрные точки. – Это ведь она тебя надоумила подать на развод? Она?! – повышает голос, снова нависая надо мной.
Втягиваю голову в плечи, чувствуя, как глаза наливаются горячими, обжигающими слезами.
– Ты что, Славик, я не подавала… – обрываюсь на полуслове, замечая, как он звереет на глазах. Господи, как он узнал?! Я ведь на следующий день забрала заявление! – Славик, не кричи, я тебя прошу, – умоляю. – Зоря с Никиткой только уснули, – слёзы текут и текут. Я срываюсь с места. – Я сейчас разменяю. Сейчас-сейчас. Только не кричи, – бормочу себе под нос, нисколько не сомневаясь, что муж всё слышит.
Выхожу из квартиры. На площадке прохладно и неуютно, но я не останавливаюсь, бесшумно, как мышка, чтобы в очередной раз не опозориться перед соседями – стыдно, спускаюсь на этаж ниже, к Леночке.
Легонько стучу в дверь. Несколько бесконечных секунд мне никто не открывает, из квартиры не доносится ни звука, отчего у меня внутри всё холодеет: ведь подруги может попросту не быть дома…
Стучу ещё – немного громче, но всё так же с опаской, чтоб не наделать слишком много шума. За дверью слышится шорох.
– Кто там? – сонным голосом спрашивает Лена и затихает, по-видимому, припадая к глазку. А я уже готова разреветься в голос.
– Карина? – удивлённо восклицает подруга и широко распахивает дверь.
Один миг, и я в прихожей, а в следующий – уже висну на её шее. И реву. Реву. Реву. Не могу успокоиться. Руки дрожат, из груди вырываются надрывные всхлипы. Я вою от своей слабости. От отчаянья. От горькой обиды на Славу. Больше не могу. Устала. Нет сил больше терпеть его болезненную опеку и контроль… это бесчеловечное отношение, унижение, сотни хлёстких слов, всегда безошибочно попадающих точно в цель.
За что? Что я делаю не так? И когда всё изменилось?..
Как могло случиться, что я даже не заметила, как «забота» и «любовь» мужа переросли в жёсткие запреты и наказания?.. В какой именно момент тёплые мужские руки вдруг похолодели, а родные губы стали грубыми… и чужими?.. И самое главное… куда исчез тот взгляд… полный любви и нежности, что так пленил меня в студенческие годы?
Пока я лихорадочно стискиваю майку подруги, она без остановки гладит меня по голове, словно маленькую девочку.
– Лен, я так больше не могууу… – протяжно, дрожащими губами.
– Тварь. Какая же он – тварь. Я сейчас этой гниде… – намереваясь меня отстранить, но я вцепилась в неё мёртвой хваткой.
– Нет! Пожалуйста, не ходи! Он… он… – заикаясь от испуга. – Он разбудит мальчиков. Пусть спят. Я их еле уложила. Зоря очень неспокойный, а у Никитки так и держится температура. Клыки режутся, – отодвигаясь от подруги. – Пожалуйста, разменяй мне тысячу, – вспоминаю, наконец, зачем пришла и трясущейся рукой протягиваю банкноту, – по пятьсот рублей.
– Сейчас, – забирая, отвечает на автомате, и её глаза расширяются от внезапной догадки. – Это он тебя заставил, да? Да кто ж такого ублюдка только породил! – Лена уходит, а я обессилено опускаюсь на пуфик в коридоре и утыкаюсь невидящим взглядом в стену. – Этот мудак над тобой издевается, Карин! – кричит из комнаты и, выйдя, продолжает тише: – Понимает, что тебе некуда идти. Что ты без денег и очень зависишь от него. Особенно сейчас – после родов. Чувствует, что боишься потерять детей.
Я отстранённо киваю, мыслями находясь сейчас совсем в другом месте.
– Я побегу, Леночка, – поднимаюсь, хлюпнув носом. Судорожно вздыхаю.– Там… Я боюсь, как бы он чего… Господи, что я несу… Ведь он их отец…
– Это не отец, Карин, это – мразота.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Лен, прости меня. Прости, что я тебя среди ночи… вот так вот… разбудила, – вытираю мокрые щёки. – Тебе завтра в больницу на дежурство?
– Да, – она щурится, всматриваясь в моё лицо. – Тебе тоже нужно поспать… – Вот зачем она это сказала? Мои веки мгновенно тяжелеют. Я страшно хочу спать. Постоянно. – А ещё тебе нужна работа, Карин. Тогда у тебя и деньги будут, и возможность появится от него уйти. Не боясь, что он отнимет детей. Ты же хотела организовывать свадьбы. Вот и попробуй! Уверена, у тебя всё получится. Только этому не вздумай говорить! Надо по-тихому, чтобы он ничего не знал. У нас медсестра одна замуж выходит. Я завтра ей предложу.
Подруга порывисто меня обнимает на прощание.
– Спокойной ночи, – шепчу ей в ухо сквозь слёзы, ещё даже не подозревая, что для меня эта ночь станет самой бесконечной в жизни…
Вернувшись, я тихонько вхожу в квартиру.
– Разменяла? – совершенно равнодушно.
– Да, – отдаю ему деньги.
– Это что? Ты совсем тупая? Я сказал разменять по сотне.
– Нет, Слав, – качаю я головой, – ты сказал, по пятьсот, – боязливо смотрю ему в глаза.
– Ты не только тупая, но ещё и глухая. Значит, иди теперь и меняй эти пятихатки, – развернувшись ко мне спиной, направляется в детскую. – А я пока покурю на балконе.
– Славик, не надо! – встревоженно. – Дым потянется в комнату…
– Тогда шевели своей задницей и быстрее возвращайся.
Я бегом кидаюсь обратно к Лене и через минуту уже передаю мужу десять банкнот.
– Я знаешь, что подумал... Наверное, всё же стоило разменять по пятьдесят… – глумится он. – Ладно, – снисходительно, – пошли. А то забегалась уже. Не хочу трахать тряпичную куклу.
Весь последующий час я, наотрез отказавшись от близости с мужем, сижу в туалете. Он требует, чтобы я вышла, затем снова грозится разбудить детей и даже в итоге обещает, что не будет меня сегодня трогать, но я... жутко боюсь. До трясучки. И до отвращения не хочу секса. Чувствую, что после родов ещё не готова. Рано. Не хочу. Будет больно.
– Тебе же хуже, – цедит сквозь зубы и грохает по двери ногой. А я молюсь, чтобы дети не проснулись.
Чувствуя, что начинаю засыпать сидя на унитазе, я решаюсь выйти. В коридоре прислушиваюсь к негромкому храпу Славы и, быстро приняв душ, кормлю Зорю. И только после этого проскальзываю в нашу с мужем спальню и аккуратно ложусь на край кровати, чтобы хоть чуть-чуть поспать…
От воспоминаний к горлу подкатил ком, глаза привычно защипало.
Выходило, что Слава притворился спящим, а на самом деле всё это время…
Страх… Настоящий животный страх буквально хлынул по венам... В висках надсадно заколотилось.
В густом мраке спальни я буквально кожей почувствовала обжигающий, словно лёд, взгляд мужа… Он беспокойно скользил по моему голому телу, будоража каждую клеточку, каждый волосок…
Я отчаянно задёргала скованными конечностями, выгнулась, пытаясь высвободиться, но ничего не получилось.
Вспышка яркого света, и я зажмурилась, привыкая… Заморгала и тотчас натолкнулась на… глухую стену – так Слава на меня ещё никогда не смотрел... Стеклянным, почти неживым взглядом.
– Слав… Зачем ты меня привязал? – пропищала, бегло осматривая своё тело: мои запястья и щиколотки были охвачены широкими лентами… Розовыми и голубыми… Те, что остались с нашей свадьбы.
Неожиданно он подскочил со стула, резким движением стянул футболку, боксеры.
– Не надо… Прошу тебя… – беспомощно зашептала, уставившись на его возбуждённый член. – Пожалуйста…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он набросился на меня, как изголодавшийся дикий зверь на свою жертву. Я задохнулась… от тяжести мужского тела… от накрывшей меня паники… Из груди в один миг вышибло весь воздух.
– Я не хочу… не хочу… не хочу… – замотала головой, затрепыхалась в путах.
…убежать от его прикосновений…