Читать интересную книгу Спартанский лев - Виктор Поротников

Распорядители забега долго решали, кому отдать первое Место. Двух победителей быть не могло.

Леарх едва не лишился чувств от радости, когда глашатай объявил его победителем в двойном беге.

Под приветственные крики зрителей, среди которых было немало спартанцев, голову Леарха увенчали венком из сухого сельдерея, а в руку дали пальмовую ветвь.

Размахивая ветвью, он пробежал почётный круг по стадию. В голове стучала одна и та же мысль: «Я достоин Горго! Достоин! Достоин!!!»

В ристании колесниц победила запряжка, принадлежавшая Клеомброту, брату Леонида.

Симониду пришлось написать две эпиникии. Одну в честь Леарха, другую в честь лошадей Клеомброта.

В Спарте обе сочинённые поэтом эпиникии были исполнены мужским и женским хором на главной площади при большом стечении народа.

Начавшиеся торжества неожиданно омрачились смертью глашатая, испустившего дух в тот момент, когда колесница Клеомброта с находившимся в ней Леархом появилась на площади во главе торжественной процессии. Скончавшийся глашатай был братом первой жены Леонида. Из-за этого всем родственникам умершего пришлось покинуть праздник, так как, по обычаю, им надлежало на десять дней облачиться в траур.

Чтобы как-то сгладить случившееся несчастье, врачи по повелению эфоров объявили народу, что умерший глашатай Доримах, сын Феасида, и прежде страдал горловым кровотечением из-за некогда перенесённой им болотной лихорадки. Несмотря на это, многие спартанцы узрели в смерти глашатая Доримаха дурной знак. Кому-то же это и вовсе показалось зловещим знаком богов.

Доставили хлопот и родосские послы.

В разгар веселья, когда на площади перед герусией при огромном стечении зрителей происходили состязания мужских и женских хоров, также показывали своё искусство юные танцоры, мальчики и девочки, родосцы появились в толпе и сразу обратили на себя внимание. Один из них был наряжен как перс, а другой изображал раба-эллина. Родосец, одетый персом, хлестал плетью своего товарища, одетого рабом, пинал его ногами, таскал за волосы. Всё это действо сопровождалось отборной бранью на некой смеси из азиатских наречий, мимикой и жестикуляцией, красноречиво показывающими, что, покуда спартанцы предаются веселью, варвары на Родосе притесняют эллинов как хотят.

Дабы привлечь к себе внимание побольше, родосцы прошли туда, где на небольшом возвышении восседали эфоры. Родосец, изображавший раба, принялся хватать эфоров за колени и громко умолять избавить его народ от персидского гнёта.

Эфоры были смущены и раздосадованы. Применить против родосцев силу они не имели права, поскольку послы считались людьми неприкосновенными. Как блюстители власти и порядка эфоры вполне могли бы приструнить родосцев силою своего авторитета, но это неизбежно нарушило бы праздничное действо, чего, собственно, и добивались настырные послы. Эфоры понимали: родосцам стало известно, что спартанские феоры умышленно задержались на Немейских играх. Видимо, это обстоятельство и вывело из себя послов, толкнув их на крайность.

К тому же послы, решительно настроенные добиться помощи, для своих сограждан, вызывали симпатию у многих спартанцев. Эфоры видели это.

В столь сложной ситуации они пребывали в явном замешательстве, не зная, что предпринять и как соблюсти своё лицо. Все взоры были обращены на эфора-эпонима, по воле которого, собственно, и был затеян коварный ход с феорами.

Поняв, что отсидеться и отмолчаться ему не удастся, Евксинефт властным жестом подозвал к себе глашатая, в чью обязанность входило объявлять постановления эфоров. Все глашатаи в Спарте подразделялись на несколько рангов. Высшим был ранг глашатаев, состоявших при государственных магистратах.

Выслушав повеление Евксинефта, глашатай сразу не смог скрыть изумления на лице. В следующее мгновение его зычный голос прокатился над площадью:

   — Спартанские эфоры постановляют: родосским послам разрешается вести себя непристойно!

Это было объявлено трижды.

Торжества на площади продолжались ещё около двух часов. Родосские послы всё это время продолжали играть свои роли. Однако того эффекта, на какой они рассчитывали, им добиться не удалось. Выдержка эфоров расстроила замыслы родосцев. Оба посла в конце концов удалились с площади, не скрывая своей досады.

* * *

Законодатель Ликург ввёл в Лакедемоне следующий обычай, увиденный им на Крите. Всякий спартанский юноша, достигший больших успехов в своём физическом совершенстве, имел право обрести «возлюбленного». Плотская сторона человеческой любви в данном случае отступала на задний план. Приветствовалась в таком союзе двух мужчин, один из которых был старше, прежде всего нравственная направляющая. «Возлюбленным» юноши мог быть только зрелый муж, обязательно женатый и имеющий детей. Этот гражданин должен был обладать теми добродетелями, какие одобрялись в Спарте. А именно: уважение к старшим, честность, порядочность, умение терпеть боль, бесстрашие. Юноша по отношению к своему «старшему возлюбленному» назывался «младшим возлюбленным» и был обязан во всём подражать ему, дабы обрести необходимые нравственные качества. Если юноша совершал недостойный поступок, то старейшины в первую очередь налагали наказание на его «возлюбленного», а уж потом на самого виновника. У спартанцев было в обычае, чтобы «младший возлюбленный» выступал в поход вместе со своим «старшим». В боевом строю им отводили место рядом друг с другом. Считалось большим позором бросить своего «возлюбленного» в смертельной опасности либо выйти живым из сражения, в то время как твой «возлюбленный» пал мёртвым.

У спартанцев не возбранялось, если дружба «возлюбленных» вдруг обретала интимную окраску, поскольку считалось, что таким образом «старший» вознаграждает «младшего» за достигнутые им успехи. Развратом лакедемоняне считали лишь сексуальные действия, направленные исключительно на удовлетворение изнеженной плоти. Но если «младший возлюбленный» показывал и воинскую сноровку, и честность в поступках, и выдержанность в поведении, и презрение к боли, то спартанские власти обычно закрывали глаза на любые интимные домогательства «старшего». Тем более что любовные отношения в таких союзах неизменно возникали лишь на основе взаимного влечения, постепенно перерастая из мужской дружбы, где главенствующим мотивом являлось преклонение младшего перед старшим.

Точно так же и замужние женщины не только имели право, но и в какой-то мере были обязаны стать наставницами незамужним девушкам, чтобы личным воздействием прививать юным спартанкам душевную стойкость, честолюбивое рвение в желании нравиться и выйти замуж за какого-нибудь достойного гражданина. Зачастую старшие подруги и подыскивали женихов своим юным подругам. Если в мужских союзах бывало и не доходило до сексуальных отношений, то в женских без этого обычно не обходилось. Для старших подруг входило в обязанность наставлять девушек в искусстве интимных ласк, дабы те не были полными неумехами на ложе. Поскольку девушкам строго возбранялось терять девственность до замужества, лесбийские ласки со старшими подругами становились для них некой прелюдией к нормальным интимным отношениям с избранником-мужчиной.

...Популярность Леарха в Спарте была столь высока, что по утрам возле его дома выстраивалась целая очередь всевозможных просителей. Тут были и посланцы от знатных людей, приглашавших Леарха в гости на какое-нибудь семейное торжество. Приходили друзья или родственники выдающихся граждан, предлагавших ему своё покровительство. Иными словами, эти люди открыто предлагали сыну Астидамии самому выбрать того, кто станет его «возлюбленным». Были среди просителей родственники или слуги замужних или вдовствующих спартанок, желавших стать любовницами Леарха либо родить от него ребёнка. Зачастую просителями выступали сами мужья, желавшие видеть среди своих отпрысков сына или дочь, отмеченную божественной милостью.

С просителями разговаривала Астидамия. Тон её часто бывал непреклонен. Женщинам, желавшим принадлежать Леарху в постели, Астидамия отвечала, что сын её достиг таких успехов в Олимпии и Немее не для того, чтобы изойти на семя, потакая чьим-то капризам. Приглашения в гости Астидамия обычно отвергала, ибо понимала, что за этим стоит желание родителей познакомить Леарха со своей дочерью или другой близкой родственницей на выданье.

   — Сыну ещё не пришла пора жениться, — говорила Астидамия всем своим знакомым. — Он показал, на что способен в атлетических состязаниях, теперь ему надлежит обрести воинскую славу, иначе какой он спартанец, мой сын женится лишь тогда, когда станет прославленным военачальником.

Астидамия, как истинная спартанка, считала олимпийскую победу, как и прочие победы на общеэллинских состязаниях, неким подспорьем для юноши, которое облегчало ему продвижение по военной службе. Истинной славой, достойной памяти поколений, в Лакедемоне считалась только воинская слава.