Читать интересную книгу История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей - Иштван Фекете

Бросилась ему в глаза только вышитая портупея офицера.

— Ну и ну, видел я где-то однажды уже эту портупею! — потер старик свой лоб. — Только вот где?.. Постой, знаю! — воскликнул он и схватил офицера за плечо. — Откуда у вас эта перевязь?

— А вам что за дело? — упрямо огрызнулся лабанцский офицер.

В это время к ним подошел Янош Хайду, служивший прежде у Боттяна, и изумленно воскликнул:

— Черт побери, так ведь это же Иштван Магдаи!

Пленный вздрогнул и покраснел до ушей, а Папаша Йошка с любопытством спросил:

— Какой такой Иштван Магдаи?

— За поимку которого князь Ракоци назначил двести золотых.

— Да что ты? — не поверил капрал. — Не может быть!

— Как не может быть?

— А так, что или князь не назначил двухсот золотых за Иштвана Магдаи, или это не Магдаи. Не может быть мне, братец, такой удачи.

— И все же это так, господин Добош! — восторженно воскликнул Хайду. — Будь у меня сейчас сто девяносто девять золотых, я их тебе тотчас же отдал бы за него. Хоть один золотой нажил бы и я на этом. Ну, а поскольку у меня всего лишь три «княжеских форинта»…

— …то возьму я все двести себе, — прищелкнул языком Папаша Йошка. — Отвезу домой моей старушке… — И, наклонясь к пленному, спросил его заговорщически, шепотком: — Правда ли, что вы и есть тот самый Магдаи?

И услышал в ответ:

— Я — Пишта, ваш бывший студент.

Дядюшка Добош отпрянул от неожиданности и вскрикнул, как ужаленный змеей.

— Не может быть! — пробормотал он, но, вглядевшись в длинноволосого белокурого юношу, узнал его.

— Нет, в самом деле это ты! Как же ты докатился до этого? Затем разве я вскормил тебя? — поскреб он в затылке. А потом, еще пристальнее посмотрев на юношу, заплакал. — Бедный мой мальчик! Неужели так вот было суждено нам встретиться? А где же братец-то твой младший?

— И он служит у Гейстера.

— И он? Ну, скажу я вам, порадовали вы меня. Да еще двести золотых у меня из кармана вытянул, раз уж ты не тот, за кого мы тебя вначале приняли! Разве так делают?

— Не печалься, дядюшка Добош, я и есть тот самый Магдаи, — с горечью в голосе отвечал пленник.

— Ты? Как же это так?

— Я служил прежде у куруцев под этим именем.

— Как? Значит, ты таким молодцом сделался, что за твою голову двести золотых дают? Бедняжка ты мой!

Приникнув к юноше, он погладил его, поцеловал. А слезы так и лились потоком из глаз старика. Заплакал и императорский офицер.

— Не перенесет этого мое сердце, — приговаривал Добош. — И что скажет моя женушка. По моей вине погиб ты! Ведь отпустить-то тебя на свободу я не могу. Я — человек честный. Коли изловил я тебя, отведу к начальству. Князя я не могу обманывать. Лучше свою голову предложу взамен твоей, но тебя из рук не выпущу.

А чтобы как-нибудь не поддаться искушению, Добош подозвал к себе Яноша Хайду, который отошел по какому-то делу к повозкам:

— Ты говорил, что сто девяносто девять золотых дал бы мне за моего пленного.

— Если бы они у меня были. Потому что этот пленный — все равно что деньги наличные.

— Так вот отдаю я его тебе даром.

— Да в своем ли вы уме?!

— Возможно, что и не в своем, но это уж моя печаль. Мне не нужен пленный, и я боюсь, что отпущу его на волю. И две сотни мне не нужны. Проклятием они на мне будут. Будем считать, что это твой пленный, тобою захваченный. А я ничего о том и не ведаю.

— Ну, раз так, большое на том спасибо, господин Добош! Отвезу я его в Шарошпатак осторожненько, как яйцо пасхальное.

— И я туда же пойду, — решил про себя дядя Добош.

Ракоци в это время проводил сессию Государственного собрания в Шарошпатаке. Дела князя шли неважно, звезда его счастья начала клониться к закату, и он стал очень раздражительным и мрачным. Поэтому смертный приговор Иштвану Верешу он подписал не задумываясь. Надо примерно наказать изменника! Заслужил он этот приговор уже дважды. На плаху его!

Казнь назначили на следующую среду. Во вторник к вечеру уже и палач прибыл из города Кашша. Ночь накануне выдалась грозовая, а к рассвету налетел страшный ураган, срывавший крыши с домов и выворачивавший с корнем деревья. Молнией подожгло боршский замок Ракоци, и гигантское зарево пожара, пожиравшего старинное строение, было видно до самого Шарошпатака.

В утро перед казнью князь встал рано. Всю ночь его мучали кошмары: ему приснилось, что обезглавили его собственных детей. А это, вообще говоря, могло случиться в любой момент: они ведь находились в Вене, можно сказать, в заточении.

Первым на прием к князю поутру являлся комендант крепости Кручаи. Он информировал князя о всем происшедшем ночью (конечно, если ночью что-либо происходило), докладывал о посетителях, ожидающих князя в передней, и их просьбах, с тем чтобы Ракоци мог заблаговременно обдумать ответ. Кроме того, Кручаи были известны все придворные сплетни, которые он и преподносил его величеству за завтраком.

— Что новенького, господин Кручаи?

— Прибыли делегации из Пешта и Дебрецена.

— Что же они хотят?

— В том-то и дело, что они, ваше величество, не хотят…

— Чего не хотят?

— Налогов платить.

— Значит, плохие патриоты! — пробормотал Ракоци. — Хорошо, я задам им головомойку. Пусть подождут. Еще кто там?

— Старый куруц один.

— Как звать?

— Папаша Йожеф.

— Что стряслось у старика? — спросил, оживившись, князь. — Слышал я о нем. Храбрый солдат!

— Не знаю, чего он хочет. Но всех нетерпеливее какой-то молодой человек в плаще. Хочет во что бы то ни стало пройти к вам и уже поднял страшный скандал, потому что слуги не пропустили его.

— Позовите раньше других старого куруца.

В приемную вошел дядюшка Добош.

— Ну, что случилось, братец? — приветливо спросил его князь.

— С просьбой я к вам, ваше величество.

— Очень хорошо, старина. Кто столько сделал для нас, как вы, может уже не просить, а желать. Чего же вы желаете?

Дядюшка Добош опустился на колени.

— Пощады, пощады, ваше величество!

— Кому? — удивился Ракоци.

— Тому самому молодому человеку, Иштвану Верешу, которого я сам захватил в плен.

— Как так? Ведь я уже велел выплатить двести золотых кому-то другому.

— Ох, проболтался я, ваше величество! Но коли уж проговорился, скажу вам всю правду. Знаю: здесь, где я стою, нельзя лгать. Я сам схватил Вереша, но отдал его Яношу Хайду, потому что боялся за себя: отпущу пленного на свободу. Сын он мой приемный! Сам взрастил я его. Вот и подумал я; коли попал он в плен, пусть будет в плену. И передал его. А сам, думаю, пойду к вашему величеству прощения для него просить, так-то оно лучше будет. Оно конечно, велика вина его: сам венгр, а пошел за немца воевать. Да только богу одному известно, отчего он так поступил. Может, еще выйдет из него честный человек?

— А о других его преступлениях вам ничего не известно? — спросил Ракоци.

— Не известно, ваше величество, — жалобным голосом отозвался Добош, лицо которого было влажно от слез.

— И про то вам неведомо, что он вор, что с помощью моего перстня и моего имени обманул коменданта и бежал из-под стражи?

— Вор? — пробормотал старик и отер слезы с лица. — О, ваше величество! Тогда считайте, что я не говорил вам ничего.

Повернувшись по-военному, Добош тут же вышел из приемной князя.

За куруцем последовали делегации: пештская — под предводительством Нессельрота и дебреценская — во главе с профессором Силади. В пространных речах, изобиловавших длинными предложениями, бургомистры сообщили, что у них нет сейчас денег и они просят отсрочки. Ракоци один-единственный раз недовольно перебил их:

— Спросите, господа, у моих солдат, дадут их животы мне отсрочку или нет!

Остальную часть длинных речей бургомистров он выслушал с полным равнодушием. Неожиданно за окном послышался сильный шум, и стоявший у окна князь невольно взглянул во двор, чтобы узнать, что там происходит.

Там вели на эшафот Иштвана Вереша, сопровождаемого огромной толпой женщин, детей и солдат. Рядом со смертником шагал в кумачовой рубахе палач.

В приемную в этот миг снова вошел комендант и доложил:

— Молящие о пощаде просят вас принять их.

— Никакой пощады, — хриплым голосом отрезал князь, попятившись к окну. Но здесь его заметил проходивший по двору осужденный Вереш и, бряцая кандалами, крикнул князю:

— Пощады!

Процессия остановилась у окна в ожидании ответного знака князя.

— Пощадите, ваше величество, я сумею доказать, сколько силы еще осталось в этих руках, — просил смертник.

Но Ракоци только махнул рукой: ведите, мол, его дальше, и захлопнул окно.

В этот момент, с силой оттолкнув привратников, в кабинет, тяжело дыша, ворвался мужчина в австрийской военной форме. Накидка, скрывавшая до этого его одежду, соскользнула с плеча.