Руки прочь, или мои поварята возьмут тебя в ножи! (Вдруг перехватывает инициативу, и теперь уже он держит обидчика за брючный ремень.) Не знаю, откуда ты взялся, но уж явно не из сословия сеньоров! Говори, кто таков!
ГВАТЕМАЛА
Я писатель Ильич Гватемала, черт бы вас всех побрал! Руки прочь, прислужник реакции, или весь ваш бардак взлетит на воздух! Я автор двенадцати романов циклопического реализма! Я возглавлял революции и шесть раз был расстрелян! Никто не помешает мне вернуть мою законную супругу!
ГОРЕЛИК
(не выпуская девушку из объятий). Никто, кроме меня!
КАКАША
(весело). Ну вот, опять дуэль!
ГОРЕЛИК
Ну нет, руку на писателя, тем более усопшего, не подниму, даже если он красная сволочь. В мире есть и другие способы перехвата женщин. (Гватемале.) Можешь забирать этот мешок, циклоп, в обмен на жену!
ГВАТЕМАЛА
(берет мешок с долларами). Сколько там?
ГОРЕЛИК
Дюжина.
ГВАТЕМАЛА
Чего дюжина?
ГОРЕЛИК
Чего, чего – ясно, что не романов… Откроешь – увидишь, деревенщина! А нет – так пинка в жопу и к барьеру!
ГВАТЕМАЛА
(с горечью). Эх, Какаша, продаешься за деньги, да? (С гневом.) Эх, гады, как великий СССР продали, так и бабу покупают! (Уходит с мешком на плече.)
Какаша и Горелик опускаются на пол. Вся сцена снова погружается в сумрак, сквозь пелену которого видны в глубине фигуры участников драмы. Влюбленные лежат в пятне яркого света. Каждое их движение вызывает усиленный киароскуро. Их диалог прерывается паузами, сорванным дыханием, эротическим подвизгиванием.
КАКАША
Ну, я больше уже не могу, Славка, ну, давай!
ГОРЕЛИК
Зрители тебя не смущают?
КАКАША
Пусть сами смущаются, раз в театр пришли. Дай-ка я тебя возьму! Вот так! И давай, давай, давай!
ГОРЕЛИК
Я и впрямь становлюсь плененной Пенелопой, а ты Одиссеем-освободителем. Впрочем, это уже не важно. В такой любви, как у нас, теряются различия пола. Мое становится твоим, твое – моим. Не об этом ли писал Ницше?
КАКАША
Именно об этом. Вздувается страсть к «переоценке ценностей». Переплетаясь, мы строим мост в идеал.
ГОРЕЛИК
Это кто говорит, я или ты?
КАКАША
Это говорит Заратустра. В идеале мы вдвоем сотворим надчеловека, это будет надчеловек любви, а не супермен убийства. Не нам ли выпало на долю выжать священный сок хаомы?
ГОРЕЛИК
Вал, вал, вал! Ико, ига, ига!
КАКАША
Вобюл, вобюл, вобюл! Оки, оки, оки!
ОБА
(в экстазе). Ч-и-и-и-и-и-и-и-и-ч!
Испустив этот вопль, они лежат некоторое время неподвижно и молча. Потом закуривают.
ГОРЕЛИК
Где ты набралась таких премудростей?
КАКАША
В Северо-Западном университете.
ГОРЕЛИК
Если впасть в хронологию, родная, окажется, что ты прожила без меня безобразно долгий кусок жизни. Но мы в нее не впадем. Проживем и без хронологии. И тогда окажется, что мы просто продолжаем ту нашу единственную ночь на Елагином острове. Ты помнишь тот гребной клуб, где я тогда сторожем работал? Это была ночь фантастической гребли, как будто сами отцы-демиурги Хнум и Птах сидели рядом. Мы бросили матрас прямо на мостки и там валялись. Меж досок в воде отражались звезды… крутилась кассета «Аквариума»… три бутылки «Солнцедара» стояли у изголовья… и мы хлебали эту гадость, и гребли, гребли, как будто плыли в центр Вселенной…
КАКАША
Потому что покуривали кое-что.
ГОРЕЛИК
У меня была шмаль из Красноводска.
КАКАША
Ох, сладкая была эта красноводская шмаль. Ты меня тогда просто затрахал, Славка. А ведь я считалась чемпионкой в «системе»… Славка, а ты помнишь нашу тогдашнюю песенку? (Поет, Горелик ей подпевает.)
Ветер принес издалекаПрежней весны уголек,Вторил там Сашеньке БлокуТысячелетний Блок.
Розы, кресты, эвкалиптыВырастут тут на снегу.Встретим же АпокалипсисСтаей гусят на лугу!
Ровно, темно и глубокоДрогнули струны мои,Ветер принес издалекаДюжину старых «Аи»…Ровно, темно и глубоко,Можно сказать, глубоко…Ветер принес издалекаДюжину нежных «Клико»…
Ровно, темно и глубоко,Милый наш брат Александр,Ветер принес издалекаЯщик крепленых «Массандр»…
ГОРЕЛИК
Ты бы знала, сколько раз я эту ночь в памяти прокручивал!
КАКАША
Я знаю. Ровно столько же раз, сколько и я эту ночь в памяти прокручивала. Иногда осточертеет все на свете, заберешься куда-нибудь в темноту и вспоминаешь, как с тем Славкой Гореликом, простым советским заключенным, греблась в гребном клубе.
ГОРЕЛИК
У нас с тобой, наверное, это одновременно случалось. Учитывая разницу во времени между Россией и Америкой, если у меня, скажем, в полночь, то у тебя в четыре часа прошлого дня, а если у тебя в полночь, то у меня в восемь утра дня будущего. Это тебе понятно?
КАКАША
Да, теперь-то я понимаю, в чем было дело. Иногда в классе или с мужем каким-нибудь на дипприеме как подхватит, едва успеваю проскочить в туалетку. И вспоминаю, как тебя в первый раз увидела с двумя веслами на плече на фоне нашего меланхолического балтийского заката. Что за кадр, я подумала и тут же узнала: да ведь это же Славка Горелик из подполья! Все девки ахнули, но я так посмотрела, что они сразу поняли – мой кадр!
ГОРЕЛИК
Значит, дала бы и без шмали?
КАКАША
Ну, конечно, дала бы и без всего.
ГОРЕЛИК
А я, признаться, попался на курьезе, как сказал бы мой дед. Как это так – самая красивая девчонка откликается на Какашу? Откуда это взялось, неужели от дурацкой рифмы Наташа-Какаша?
КАКАША
Ну, не так-то просто. У меня в подростковом возрасте стало проявляться анальное беспокойство. Особенно во время траханья. При тебе этого, к счастью, не случилось, а вот некоторые кобельки несказанно удивлялись, когда из шикарной телки выскакивали пахучие кусочки. Потом, уже в Америке, один профессор излечил меня от этого дела психоанализом.
ГОРЕЛИК
Расскажи мне об этом, любимая.
КАКАША
Да там я одного такого Абрашку встретила Шумейкера. Он и сам-то был вполне сумасшедшим, но меня вылечил. Докопался до детского стресса, когда меня трехлетнюю с соседкой оставляли, а та мне в попку палец совала. Я так была этому Эйбу благодарна, что родила ему целый выводок гусят. Вот так Какаша стала Мамашей.
ГОРЕЛИК
А где же ты детей своих держишь, Наташа-Какаша-Мамаша моя любимая?
КАКАША
Да они все улетели, когда время пришло. Ты же сам это видел, Славка мой родной. Изволь, напомню. Я сидела на пригорке со всем своим выводком. Внизу было озеро, в нем скользила чета лебедей – Этель и Эланор. За озером из-за леса высовывались стеклянные башки билдингов: коридор высокой технологии этого графства. Над ними заходили на посадку джамбо-джеты. Всем подъем, сказала я своим птенцам. Пора вам учиться летать и плавать. Они побежали вниз к озеру. Иные еще на склоне отрывались от земли и поднимались. Другие плюхались в воду, плыли к середине и там взмывали в потоках брызг. Я плакала от счастья. За близкой рощей тут стала вышагивать вереница гигантских и многоликих холозагоров и олеожаров. Они сияли и смешно приседали на пики елок.
Тут поблизости остановился автобус компании «Питер Пэн», и из него выпрыгнул ты, Славка Горелик. Я хотела перелететь к тебе, однако жировая прослойка, отложившаяся во время высиживания яиц, тянула к земле. Ты, кажется, тоже хотел перелететь ко мне, но тут приблизились холозагоры, ты смешался с ними, и вы все исчезли за горизонтом. Вот как было дело, и, если ты этого не помнишь, тебе надо полечиться.
ГОРЕЛИК
А своему психоаналитику ты этого не рассказывала?
Какаша не успевает ему ответить. В просцениум проходит Ильич Гватемала с сильно похудевшим денежным мешком.
ГВАТЕМАЛА
(Горелику). Слушай, амиго, эта девчонка не стоит и половины твоих миллиардов. Я отсыпал себе сколько полагается, а остальное возвращаю.
ГОРЕЛИК
Значит, мы все сейчас можем дернуть шампанского. Сеньор Де Бритто, дюжину брюта!
Появляется шампанское. Все в просцениуме, включая и официантов, поднимают бокалы.
ГОРЕЛИК
Первый тост – за любовь! Второй – за деньги! Третий – за шампанское!
Все выпивают по три бокала без передышки. После третьего звучит сирена и грубый голос подрядчика со стройки объявляет: «Конец первой смены!»
Занавес
Антракт
БРОДЯЧАЯ ТРУППА, РАЗЫГРАВШАЯ «АВРОРУ», ПРИГЛАСИЛА НА ПРЕМЬЕРУ НЕМАЛО ПОРТУГАЛЬЦЕВ, КОТОРЫЕ ТЕПЕРЬ В АНТРАКТЕ В ПОЛНОМ НЕДОУМЕНИИ СЛИЛИСЬ С МОСКВИЧАМИ. ФОНЕТИЧЕСКИ БЛИЗКИЕ ЯЗЫКИ ОБРАЗОВАЛИ ПОЧТИ НЕРАЗЛИЧИМЫЙ МУРМУР.