Читать интересную книгу Большой беговой день - Анатолий Гладилин

Это мы знали. Вадик давно темнил Калерию.

- Мужики, десятку ставьте для Вадика и пятерку для меня.

- Обойдешься трешкой, - сказал Пижон. - И то многовато.

В другой бы раз для Юрочки хватило и рубля. Но мы были при деньгах. Даже если Заправщик и успел протрепаться по дороге, все равно при игре в лобешник получалось солидно. В программе Калерия выглядела неходягой. Последняя езда вообще с проскачкой.

- Надо посмотреть, - как обычно, сказал Профессионал, но я уже чувствовал дрожь нетерпения.

Что смотреть? Раз Вадик едет - все в порядке. А вдруг не успеем в кассу?

Вадик заезжает. Заезжает, развернув Калерию точно у финишного столба. Так он всегда делает, когда намерен ехать всерьез. Профессионал щелкает секундомером, и лицо его темнеет.

- Что? - спрашиваю я с нетерпением и тревогой. - Плохо?

- Дурак Вадик, - цедит Профессионал сквозь зубы. - Раскрывает кобылу. В двадцать две секунды прямая. Дай взаймы десятку.

Я лихорадочно достаю хрустящую бумажку, сую ее Профессионалу - и бегом в кассовый зал. За мною, жалобно скуля, - дескать, "видишь, все верно, поставь, Учитель, и мне пятерку", - семенит Юрка.

Значит, так: от седьмого номера, от Калерии, играю в следующем заезде ко всем по рублю, к фонарю - десяткой, к другому фавориту - десяткой, нет, пятеркой, итого... И как обычно, у кассы пробка. Спят, что ли, у окошка?! Я напираю. Мне помогает Юрочка. Из-за плеча впереди стоящего вижу, как кассирша лениво выписывает билеты. Но от Калерии начата уже вторая строчка. Почему, ведь темная лошадь?.. Сволочь Юрочка, успел всем растрепаться. Впрочем, после такой резвой прикидки ипподром наверняка засек Калерию. Не у нас одних секундомеры. Может, это только в нашей кассе ее играют? А чем я рискую? Калерия - верняк. Такой шанс бывает нечасто. Уф, бывает счастье в жизни! Наконец-то настала моя очередь, и я решаю играть на все деньги.

Растет стопка моих билетиков. Карандаш кассирши бодро заполняет третью строчку. Так крупно я никогда не ставил. Сзади орут: "Заснули, что ли?!" Спокойно, мужики, до звонка еще минута.

- Мне пятерку к первому, - дышит мне в ухо Юрочка.

Это значит - к фонарю. Добавляю.

- А зачем вяжешь к девятому? Неходяга!

Иди ты в жопу, Юрочка! Мое правило: ко всем, так ко всем! Мало ли что бывает!

- Подыграй рублем Антона, - вдруг изменившимся голосом говорит Юрка. Вадик сказал, что боится только Антона.

Заправляет, гад, заправляет! Но я на эти провокации не поддаюсь. Антон ездит раз в год по большим праздникам. Однако сегодня как раз беговой праздник. Ладно, четыре - девять, на последний рубль. Под миллион.

С охапкой билетов отваливаю от кассы. Юры уже и след простыл. Заправил, гад, и смылся.

В ложе спрашиваю Профессионала:

- Успел?

- Успел. Но Антон заезжал адом.

Повесить Юру! Набить морду, подлецу. Но как Профессионал углядел Антона? Железная выдержка у парня. Хоть гром греми, пока всех не пересмотрит, не идет к кассе.

Профессионал угадывает мои сомнения.

- Не дрейфь, Учитель. Вадик едет умирать.

Гонг! И общая куча мала на старте. Все бросились разом. Кто-то сбоит. Проскачка. Кому? Неужели? Я чувствую дикое сердцебиение. Неужели все кончено?!

Проскачку объявляют второму номеру, фавориту. Уф, уже легче. На повороте Вадик первый. Уходит в отрыв. На третьей прямой едет один. За ним, отставая на два столба, трусит Антон.

Мы, все четверо, победно переглядываемся. Даже Корифей улыбается. А он-то уж обычно всегда плачет во время заезда - мол, ребята, еще не вечер, собьется лошадь, встанет...

Нет, Калерия - лихая кобыла. Бежит бодро, очень бодро. Но Антон подтягивается. На последнюю прямую Калерия выезжает с большим запасом и... переходит на шаг. Загнал Вадик кобылу.

Трибуны орут. Трибуны свистят. Корифей швыряет билеты (впрочем, аккуратно в угол, чтобы потом их можно было поднять, не спутав с другими).

- Дотяни, Вадик! - неестественно тонким голоском подвывает Пижон.

Я молюсь всем богам на свете. Дотяни, Вадик! Вадик тянет, но Антон уже рядом. Захватывает. Последние метры Калерия немного оживает, но жеребец Антона чисто выигрывает шею.

- Может, объявят "голова в голову"? - неуверенно спрашивает Пижон.

- Хрен тебе в голову! - со злобой отвечает Профессионал и, в свою очередь, с размаху швыряет билеты.

Мы стараемся не смотреть друг на друга. Все утопились. Это ясно.

- Ну, ребята, мне сегодня здесь нечего делать, - говорит Пижон, после того как объявляют победителем четвертого номера. - Я накололся на сто пятьдесят.

Это весь свой выигрыш Пижон спустил за раз? Но и я не лучше. Просадил сорок рублей. Хорошо еще, что червонец одолжил Профессионалу. Да когда с него получишь? Хотя...

Пижон прощается и твердым шагом идет на выход. Корифей тоже исчезает. По-тихому. Вероятно, припрятал где-нибудь в носке трояк. Это в его натуре вытаскивать из заначки по рублику.

- Повесить надо Заправщика, - говорю я Профессионалу, говорю просто так, чтоб сказать что-то.

- Заправщик не виноват. Вадик ехал вусмерть, не рассчитал пейс.

- Но Юра лишь в последний момент мне сказал про Антона.

В глазах Профессионала мелькает тень, и я догадываюсь.

- А ты ведь сыграл Антона?

- Подумаешь, сыграл, - бурчит Профессионал, пряча глаза, - всего двумя рублями к первому. Если и доеду - дадут копейки. А от Вадика я стоял двадцаткой.

Вывешивают выдачу. Антон в одинаре - 17 рублей. Это уже не копейки.

- Женя! - Впервые за сегодняшний день я называю Профессионала по имени. У меня один билет. От четвертого к девятому. Давай ополовиним. Я беру тебя на пятьдесят копеек. А ты меня - к первому.

Профессионал презрительно фыркает:

- Девятый годится на колбасу.

- Женя, - говорю я ровным голосом, каким обычно беседую в классе с упрямыми девочками, - я тебе одолжил деньги. Нечестно не принимать меня в долю.

- Да ладно, хватит попрошайничать, Учитель. Конечно, беру, но ты всегда находишь...

Я не слушаю продолжения. Я круто поворачиваюсь и ухожу. Схватило живот. Добраться бы скорей до туалета. Иногда такое со мной случается. От нервов. От переживаний. От унижения. Так мне и надо. Ведь все-таки я учитель. И в школе меня уважают. И я писал когда-то работы по истории. И кое-что мое ушло в Самиздат. Так мне и надо. Игрок ср... Пора завязывать с ипподромом. Совсем потерял человеческое лицо. Унижаюсь за пятьдесят копеек! И потом - всегда надо подыгрывать к фавориту. Сколько раз на этом горел!

Я выхожу из кабинки, когда заезд уже в разгаре. Пусто в кассовом зале. Но я не тороплюсь. Мне плевать. Если бы мог - повесился. Женя, конечно, парень неплохой, рубанул сгоряча. Если придет первый номер - откажусь от половинки билета, пусть подавится. Хотя от семнадцати рублей в одинаре должны кое-что платить. Нет, я скажу, что деньги мне не нужны - пусть поставит сто грамм. А может, выпью и стакан. Самое время напиться.

Навстречу мне валит народ. Значит, заезд кончился. В коридорной толкучке не слышу слов диктора. Не все ли равно? Спрошу лишь, не доехал ли Профессионал.

С Женей я сталкиваюсь у выхода на трибуны. У него какой-то странный вид взволнованный и смущенный. Я перевожу глаза на панно. Вывешен первый номер, но сверху, над ним, - девятка!

И вот я в ложе, а около меня почтительный молчаливый полукруг. Трясущимися руками я выдергиваю из карманов билеты, выбрасываю их. Неужели потерял? 4-9! Вот он! Целехонький. Ноги у меня ватные. И я слышу дрожащий голос Профессионала:

- Старик, нет больше таких билетов на ипподроме!

Возле касс выдачи возбужденная толпа, но перед нами все разом расступаются. Мелькнуло лицо Илюши-Овощника, Бакинца. Бук Геночка на секунду возник, и как будто его сдернули. Исчез. Чья-то рука тянется ко мне, и я слышу жалобное верещание Юрочки-Заправщика:

- Учитель, это я подсказал тебе Антона. Помнишь, я говорил: "Один Антон, никто рядом!"

Мне хочется возразить: "А девятый номер? Кто меня убеждал не играть к нему?" - но я чувствую, что на моем лице застыла жалкая, извиняющаяся улыбка. Впрочем, голос Юрочки немедленно пресекается, как будто ему заткнули рот. Какие-то голоса, выкрики, но меня, как магнитом, притягивает лицо кассирши. Ее глаза сияют, она смотрит на меня, как на бога, а рот ее искривлен отчаянием. Что? Ах, да, понимаю, она не может мне выплатить выдачу, такие деньги выдаются только в центральной бухгалтерии. В кассе я бы ей оставил десятку, нет - сотню, какая сейчас мне разница!.. Но в бухгалтерии отсчитывать не ей...

Кассирша идет впереди нас, неся платежный лист, как знамя. Проходим дверь, на которой табличка: "Вход воспрещен". Мы поднимаемся по лестнице, петляем коридорами, и из боковых дверей выскакивают какие-то люди, отсекающие нас от сопровождающих, прорвавшихся за нами из кассового зала. Мы входим в большую залу, где тридцать (а может, сто?) женщин с всклокоченными прическами крутят ручки арифмометров - запах пудры и пота, - и с нами в залу врывается - не знаю что: крик? стон? восторг? Какое-то дуновение ветра, и женщины застывают, не закончив движения рук, с полуоткрытыми ртами. Еще одна дверь. Еще коридорчик. Другая дверь, которая отделяет нас от кассирши, - я оборачиваюсь и ловлю ее последний взгляд, ах, сколько страсти и эмоций на этом лице, успеваю подумать, что она нас теперь надолго запомнит и можно будет без очереди ставить в этой кассе (не забыть дать ей двадцатку в следующий раз - двадцаткой обойдется) - и вот, - и вот мы сидим на диванчике, а напротив нас - седенький, сухой, строгий человек. Он внимательно и неторопливо сличает номер билета с платежной ведомостью - и наш номер обведен в ведомости жирным красным карандашом, потом изучает обратную сторону билета (как будто на обратной стороне может быть что-то написано!) и берет телефонную трубку.