Читать интересную книгу Последний бобр (сборник) - Виктор Алексеев

Говорят, что сосны должны жить в лесу, бору, так сказать, в общей семье, но, как видите, мне и одной неплохо. Огороды? А что огороды, они мне не мешают. Здесь растут стебелёчки с жалкой корневой системой, и я считаю, они должны быть благодарны мне за то, что землю их не размывает дождь и не уносит ветер.

У меня пышная шатровая крона. Такой действительно ни у кого нет, по крайней мере, у нас в районе. Недавно я цвела в первый раз. Но это между нами. Не каждая сосна расскажет вам откровенно. Мои чувства обнажились. Каждое прикосновение насекомых я переживала остро и сладостно. Вам этого не понять. Люди буквально столбенели, видя красные почки среди вечнозеленой хвои. По-моему, я подарила им еще один праздник.

Вы же обратили внимание, что я вся на виду. Не в пример тем двум соснам, что живут через дорогу. Разве это сосны? Всю жизнь они борются за место под солнцем. Их окружают плодовые деревья. Рядом гаражи. Земля, на которой они выросли, бывшая свалка щебня и бетона. В сорок лет они выглядят хуже, чем выглядела моя мать в сто сорок. Борьба за жизнь их изнурила. Они еще ни разу не цвели. И зацветут ли? В этом возрасте они уже больны. Приглядитесь повнимательнее к их стволам. Уже сейчас иссушают и губят их стволовые вредители — усачи и златки, а кора в морщинах и глубоких трещинах. Можно им посочувствовать и пожалеть их, но помочь нельзя.

…Нет, я не скучаю. У меня есть старые и верные друзья. Например, скворец. Как только он возвращается из дальних стран, его просто не наслушаешься. Сколько же он знает! Говорит на разных птичьих языках. Сядет вон на ту, самую изящную мою лапу и рассказывает, поет, свистит.

Нет, конечно, и он не без недостатков. Как и местные жители. Вот уже много лет повторяет одну и ту же шутку. Жители, встречая друг друга на огороде, спрашивают: «Что, вкалываешь?» И, услышав в ответ: «Вкалываю!», шутят: «Ну и вкалывай». Потом смеются.

А что проделывает скворец? Увидит Шарика (это собака местного хозяина, довольно примитивная особа, вечно мочит меня пахучей жидкостью) и начинает лаять. Да, да, он умеет и лаять! Шарик крутит головой, не понимая, кто на него лает. Потом начинает лаять сам. и до тех пор, пока не охрипнет. Смешно? Нет. Уже порядком надоевшая шутка.

Часто ко мне прилетает приятельница, если так можно ее назвать. Вечно каркает, вечно недовольна и поливает всех грязью. А сама, между нами говоря, плутовка и воришка.

Чего только она не развешивает по моим веткам! Я, конечно, молчу. А вот правдолюбец-скворец как ни стыдит ее, как только ни дразнит, с вороны как с гуся вода.

Но ближе всех мне «непутевый». Так хозяйка дачи называет своего мужа. Когда он огород поливает, меня никогда не забудет. На работу идет, обязательно рукой погладит. Бывало, накричатся они с хозяйкой в доме, он ко мне. Обхватит руками и плачет о загубленном таланте. Так горько плачет, что и у меня смола слезинкой катится. А возьмет гармошку, упрется спиной в мой ствол и запоет. Далеко слышна песня эта. Потом замолкнет. Долго сидит тихо, пока хозяйка не выйдет и не позовет: «Не подох ли ты там, непутевый?»

Когда я была молода, ствол мой был тонок и высок, а хвоя нежна. Сейчас, правда, я немного располнела, но по-прежнему стройна. Не то что водонапорная башня напротив. На нее надели колпак, а она уже думает, что приобрела крону. Наивна, как все провинциалки. Я же себе истинную цену знаю. Недаром с высоты я вижу все: и сокола парящего, и мышь бегущую, и змея ползучего. Ведь я живу стоя!

ЗЕМЛЯ

Кисет — это небольшой вышитый мешочек, в котором хранят табак. Вот уже много лет висит он у Егора Егорыча над верстаком в сарае рядом с мисками, ковшами, ложками, мастерски выточенными из дерева. И я ни разу не видел, чтобы дед Егор пользовался им. Трубку свою он набивает табаком, который хранит в коробке из-под грузинского чая. А сегодня я вновь обратил внимание на кисет из-за Юрки.

Кот любит лежать на верхней полке прямо над рабочим столом, слушать разговоры хозяина и следить за его работой. Но Юрка категорически не выносит посторонних лиц. Как только я появился и поздоровался, кот тут же слетел с полки и, видимо, хвостом задел кисет. Кисет закачался.

— Осторожно, басурман, — выругался дед и придержал мешочек руками.

— Давно хотел спросить, — сказал я, — что это у вас, Егор Егорыч, в кисете?

— Земля, — отвечает он. — Наша подмосковная, а точнее, горкинская.

Удивился я. Зачем, думаю, прятать ее в кисет, если живешь на этой земле долгие годы и она всюду у тебя под ногами. Нагнись, возьми горсть этой земли, полюбуйся, если тебе так уж необходимо. Но дед Егор словно угадал мои мысли.

— Для некоторых это просто земля, — задумчиво говорит он, — а для меня родная. Родился здесь, тружусь и живу вот уже, слава богу, девятый десяток. Сколько я перевидел стран — всюду земля… Но не моя. Еще в первую империалистическую у кого на груди медальон или крестик, а у меня кисет этот с землей. Мне его мать на шею повесила. Меньшой я у нее был. В примету верила. И гляди… Чего я только в войну эту не пережил: и тонул, и у немца в плену побывал, в тридцатые Беломорканал строил, а в последнюю Отечественную как помучился! Пять раз зашивали. Куда только судьба меня не бросала! Все выдюжил! И каждый раз возвращался сюда. А вернешься — тоску и хворь как рукой снимет. В чем здесь секрет, не сразу скажешь. Особая, что ль? Может, климат подходящий, может, природа: лес, зверь, птица. Может, воздух иной, вода привычна, небо глубже, дожди чище, снег белее. Может, все, вместе взятое, но только единое скажу — держит земля. — Егор Егорыч запыхтел своей трубкой. — Вот погляди. Видишь корень, я из него фигуру делаю. Осина. Она вон тут за окном росла. Ей лет шестьдесят, а может, более было. Одряхлела совсем, почти до земли склонилась, а корни упасть не давали. Так вот и человек. Он тоже корнями живет. А земля держит их. Смекнул теперь, что ли?

— Смекнул, — ответил я.

…Лежит огромная всхолмленная земля в голубой дымке, колосится рожь и серебрится лентой река Пахра. В белом цвете сады, шумят сосновые и березовые рощи, поют птицы. Лес манит к себе богатством запахов и красок. И вот так, незаметно, по крупице, впитываешь в себя красоту этой земли. А может быть, и я уже невольно врос в нее всеми корнями?