Читать интересную книгу Чудо - Юрий Арабов

Но сейчас Никита решил не согласиться с собственным помощником.

– Почему не война? – возразил ему Хрущев. – Она и не кончится никогда до полного построения коммунизма... Напомни мне про этих сектантов!

– Там, кажется, не одни сектанты. Там сложнее.

– Что «сложнее»? – впился в него глазами Никита.

– Нам сообщали зимой по линии министерства государственной безопасности... Клинический случай с необыкновенными последствиями. Вот еще один! – И Валериан Григорьевич с отвращением поймал в руки черное пятно, похожее на родинку. – А разнесся широко. Уже и до Москвы дошел.

– Я им завтра покажу – клинический случай! – мечтательно пообещал Хрущев. – Всех разнесу. И какой же следует вывод из этой истории, Валериан Григорьевич?

– Вывод прост. Гостиницу эту нужно срыть и построить новую.

– И весь город заодно, – добавил Никита Сергеевич.

Эта была химера, мучившая его давно и доставшаяся в наследство от вождя всех народов, – новые города, построенные на месте старых. Например, на месте Москвы или Ленинграда. В этих двух столицах, старой и новой, жилой фонд был в ужасающем состоянии. Коммуналки-клоповники и подвалы с решетками, за которыми горит тусклый свет и шевелятся, как черви, трудовые немытые люди... Что нужно с ними делать? Срыть. От Москвы оставить один Кремль. От Ленинграда – Дворцовую площадь как памятник Ильичу и революции. От любимого Киева – Крещатик. Хотя и им можно пожертвовать во имя новых, простых и благоустроенных домов, дешевых в строительстве и эксплуатации. Каждой советской семье – отдельную квартиру. Но как протолкнуть эту идею, как разделаться со старьем? Ведь интеллигенция встанет дыбом. Она, как никто, привязана к лепнинке, бабушкиным сундукам и пыли, от которой чихает остальная страна. Может быть, уйти в тайгу и там построить новые благоустроенные жилища? Улицы-сады и площади-аэродромы, на которые в будущую войну, если она все же случится, будут приземляться наши истребители? Именно в тайгу! Вырубить все к чертовой матери!..

Никита Сергеевич почувствовал, что возбудился. Если бы он был сейчас в семье, то его умница-жена, от одного вида которой хотелось спать у нее под боком, прочла бы ему вслух Пушкина, «Сказку о рыбаке и рыбке», и Хрущев бы успокоился, отметив про себя, что старуха из стиха уж слишком напоминает Сталина. Тот все время тоже чего-то хотел, никогда не был доволен и, наконец, умер, подавившись лишним куском...

Но жены сейчас не было под боком, а значит, нужно было приходить в себя самому.

Хрущев перевел дыхание. Заглянул в ванную и ради интереса открыл кран с водой.

Кран затрясся, заржал, как необъезженная лошадь, и начал плеваться пенистой жидкостью – сначала рыжей, потом серой и белой...

4

За длинным столом, на котором стояли бутылки с «Ессентуками», расположились отцы города, бледные и подавленные, не смея поднять глаз на приехавших гостей.

Докладывал первый секретарь горкома, заглядывая в бумажку, заикаясь и хрипя:

– Пятилетка для города заканчивается с хорошими результатами. Производительность труда на предприятиях возросла в среднем на 12–13 процентов. Сельхозпродукции, кормов, силоса, мясомолочной продукции в прошлом году заготовлено на 101 и 2 десятые процента. Доля сельскохозяйственного производства в частном секторе неуклонно падает...

– ...а по области, мне говорили, наоборот, растет, – сказал ненароком Первый секретарь и посмотрел на своего помощника.

Тот молча кивнул.

– Я могу привести более подробные цифры, – промямлил секретарь горкома.

– Не надо ничего, – нервно прервал его Хрущев.

Внутри него начала закипать лютая лава. Когда расплодились эти постные лица, эти мурлы-задницы, равнодушные ко всему, кроме личного блага? Смотришь в зал с трибуны, и взгляду отдохнуть не на ком. А ведь он помнил другие лица, особенно, в двадцатых, разгоряченные, вдохновенные. Глаза горели. Пусть от какой-то глупой завиральной идеи, цена которой – пятак в базарный день. Когда их потушили? Через десять лет, в эпоху злоупотреблений против советских и партийных кадров? Кто потушил?.. Из глубины памяти вдруг всплыло полузабытое имя – Андрей Андреевич Андреев. Вот кто был лют, как Сталин, и всегда подписывал расстрельные списки с какой-нибудь присказкой, анекдотцем, шуткой и прибауткой. Ну да, именно одутловатый Андреев и погасил. Такие людоеды, как он. А вдруг все началось еще раньше? С какого года? Может, тогда, когда в питерском зоопарке скормили зверям останки расстрелянных великих князей? А может, вообще со штурма Зимнего, который, по слухам, брали три раза? В первый раз рабочие дружины напились до такой степени в его подвалах, что пришлось вызывать доблестных кронштадтцев, которые выбили их из дворца и сами тут же напились до положенья риз. И лишь в третий раз латышские стрелки поставили жирную точку, разделавшись со всеми, кто попадал в поле зрения, потому что они в рот не брали ни капли.

Распираемый чувством беды, в которой был лично повинен, Хрущев вскочил со стула и ненароком посмотрел вверх. Оттуда, почти с потолка смотрел на него он сам, но уже с портрета, слащавый и значительно моложе оригинала.

– Это кто? – спросил Никита Сергеевич.

– Это вы... – прошептал секретарь горкома и положил под язык таблетку валидола.

– А я думал – зеркало. Кривое, как на ярман ках... – Он произнес это слово по-простонародному, с буквой «н» и машинально поправил на себе косоворотку... – Удалить живопись! – коротко распорядился Хрущев. – Вам знакомы решения ХХ съезда нашей партии?

Никто не проронил ни звука.

– Нового культа личности захотели?! – закричал он вдруг, сжимая кулаки. – Клопов в коммунизь м захотели?!.. Не будет вам культа и клопов не будет! Убрать все и повесить Ильича!.. Есть у вас Ильич?

Ответом ему было молчание могилы.

– У них даже Ленина нет, Валериан!.. – простонал Хрущев своему помощнику. – А что у них есть?!.. Есть хотя бы среди вас уполномоченный совета по делам религии?.. – добавил он вдруг почти нежно.

Кондрашов вздрогнул. Ноги его задрожали, и он не смог подняться с первого раза. Только опираясь на руку товарища, удалось встать и поглядеть в лицо Первого секретаря.

– Что у вас с левым глазом? – спросил его Хрущев.

– Нету... – пролепетал Михаил Борисович.

– На фронте?..

– В блокаду, – соврал, на всякий случай, уполномоченный.

– Ну, докладывайте, – разрешил ему ласково Никита. – Антирелигиозная пропаганда на высоте, в церкви никто не ходит, а сектанты, талмудисты и начетчики сидят по своим норам?

– Да-а, – выдавил Кондрашов.

– А нельзя ли поподробнее? – спросил Никита Сергеевич и подошел к нему вплотную. – Какие сектанты? Где сидят и с кем? Может, и церкви все закрыты? Отвечать! Смотреть мне в глаза!..

– Единственный храм в городе... закрываем.

– Значит, еще не закрыли... А зачем вам его закрывать, вы знаете?

– Знаем.

– Тогда ответьте мне, зачем? Зачем вам закрывать единственный в городе храм?.. Смотреть мне в глаза!..

Кондрашов промолчал и осмелился поглядеть на него в упор. Лучше бы и не глядел, потому что в маленьких хрущевских глазках бушевал раскаленный металл.

Первый секретарь партии попов ненавидел люто. А отчего, и сам не мог сказать. Кто-то подал ему однажды записку, что в войну нашлись батюшки, которые сотрудничали с немцами. Он слышал, будто в его родном селе поп ушел к оккупантам. И эти слухи, не совсем проверенные, только подтвердили его инстинктивное чувство – всех гнать! Гнать к чертовой бабушке!..

– Потому что для коммунизь ма нужны свободные люди, – глухо сказал Хрущев, отвечая на собственный вопрос. – А поп не только врет. Он закабаляет! Вы поняли? А рабов теперь быть не должно! Коммунизь м строят не рабы, а грамотные, начитанные и свободные советские граждане. Повторите!..

– Рабов быть не должно... – промямлил Михаил Борисович.

– Вот именно! А у вас – девица!.. – воскликнул в сердцах Никита Сергеевич.

– Нету девицы, – выдохнул уполномоченный по делам религии.

Здесь Первый секретарь не выдержал. В комнате раздался звонкий бурный шлепок, будто бы по филейной части. Все еще ниже опустили свои головы, потому что поняли – случилось ужасное.

Филейной частью было вдохновенное лицо Михаила Борисовича.

Что-то стукнуло об стол, отозвалось эхом, покатилось...

Это был левый глаз Кондрашова.

Нервно поймав его и спрятав в карман пиджака, уполномоченного прорвало. Сбиваясь и путаясь, он начал лепетать быстро-быстро:

– Да... Произошло это чудо... Позорное для коммунистов явление... Какая-то старушка сказала, что девица окаменела... Бюро обкома порекомендовало бюро горкома все это изъять и ликвидировать... А бюро горкома волынило как могло, и в итоге мы имеем ослабление работы на местах... Поставили посты, наряды и охрану... И никто не прошел. Все это подгадано к областной партийной конференции, за этим кто-то стоит, и сами они своим умом не могли бы это предпринять. Апогей явлений остался позади, и виновные понесут административную ответственность...