Одним из важных аспектов поведения человека и его ответственности считается свобода деяния, отсутствие которой действующее законодательство относит к обстоятельствам, исключающим преступность деяния. Но, как отмечается, вопросы свободы воли личности до настоящего времени являются для многих исследователей камнем преткновения[317]. Эта проблема рассматривалась с различных позиций не только в теории уголовного права и криминологии, но и в философии, психологии, социологии, религии, поэзии и т. д., нередко порождая больше вопросов, чем ответов.
Кроме того, исследования производились в различных областях знаний и потому страдают разрозненностью. Отсутствует системное разрешение проблемы и в зарубежных криминологических теориях. Неразрешение этого вопроса, собственно, и определяет проблему насилия. С. С. Алексеев указывает такой тревожный факт, как «падение» (или «потеря») права в практических делах и общественном мнении – его бессилие перед реальностью и упадок престижа[318]. Вполне закономерным является то, что современное положение общества, как отмечает исследователь, является катастрофичным, чему прямо способствовало создание «некоего искусственного, нежизнеспособного, уродливого, лживого организма в гигантской по масштабу стране»[319].
При этом исследователь отмечает, что историческая предназначенность позитивного права как в действительной реализации свободы человека, так и в преодолении произвола и насилия[320]. Важности ориентирования научных исследований на личность подчеркивала Л. А. Морозова[321]. В. Г. Павлов обращает внимание на то, что, несмотря на наличие разработок по различным теоретическим и методологическим проблемам уголовного права, достижения по исследованию личности субъекта преступления, непосредственно определяющей его поведение, не столь впечатляющи[322]. Г. 3. Анашкин и И. М. Гальперин обращали внимание на важность взаимосвязи теории и практики[323]. Упрощенный подход к исследованию существующих связей и закономерностей окружающего нас мира и сущности человека не может не отразиться на установлении истины[324].
Тем самым ставится под сомнение вопрос реализации в уголовном праве, в частности, принципов вины и справедливости, разрешение которого, по обоснованному утверждению Д. А. Керимова, невозможно без тщательного, глубокого и всестороннего изучения регулируемых общественных отношений[325]. Отсутствие справедливости в обществе является основной причиной, способствующей новому циклу насилия.
В настоящее время теоретические знания о причинах, порождающих насилие, условиях, способствующих этому, механизме его действия, а также о степени свободы человека с различной степенью полноты анализируются в различных науках и научных направлениях под углом своего предмета и метода. Но реальная действительность требует синтеза относящихся к насилию знаний, целостного подхода и основанных на результатах исследований практических мер к разрешению проблемы насилия.
Действительно, углубление научных исследований не может быть самоцелью. Именно их синтез позволит определить разумное направление уголовной политики. Как говорил Цицерон в книге «О высшем благе»: «Non enem paranda nobis solum, sed fpuenda sapientia est», что в переводе с латинского означает: «Ибо мы должны не только копить мудрость, но и извлекать из нее пользу»[326].
Еще до появления названия науки «криминология», в начале 70-х гг. XIX в. И. Я. Фойницкий высказал мысль о том, что уголовному праву, как науке о личном состоянии преступности в его выражениях – преступных деяниях, в его условиях и последствиях (наказаниях) и философскому обоснованию уголовно-юридических понятий пока недостает «объединяющей их руководящей идеи, но ждать ее уже недолго»[327].
В природе насилия не существует – там происходит естественная борьба за выживание и существование. Явление насилия появляется в обществе. Субъектом и объектом насилия является человек. Именно в нем, особенностях его развития в обществе и реагирования на реальность могут находиться как причины насилия, так способы и средства его предупреждения. Отсюда разрешать проблему насилия возможно и необходимо мерами как объективного характера, так и субъективными, т. е., в последнем случае, воздействием на личность.
Существование уголовного права определяется необходимостью защиты существующих прав, свобод и законных интересов личности, общества, государства от опасных посягательств. Самозащита основана на инстинкте самосохранения и свойственна всему живому. Первоначально такое право предоставлялось каждому индивиду. В целях выживания люди стали объединяться и жить вместе. В условиях общежития право индивида на свободу действия стала ограничиваться нормами общества, его традициями и обычаями. С появлением родственных кланов право индивида на право силы стало заменяться институтом кровной мести. С одной стороны, это увеличивало силы конкретного человека, так как на сторону обиженного вставал целый род, с другой стороны, разрешение конфликта могло затянуться на многие годы. Вместе с тем явление кровной мести играло и сдерживающее начало, так как последствия возможного посягательства были известны сторонам.
Параллельно с развитием родственных обществ и специализации выполняемых функций происходило становление и укрепление власти вожака, которым становился самый достойный член общины. Постепенно перераспределялись властные полномочия в сторону централизации. Право на индивидуальную защиту стало приобретать характер неодобряемого, а затем – запретного[328] поведения, которое стало наказываться при помощи силы, кары. При дальнейшем объединении родов и племен кровная месть между ними ослабляла общество и централизованную власть, поэтому представители власти стали ограничивать кровную месть и бороться с ней, как с преступным явлением. С появлением государства определенные моральные нормы общежития, традиции, обычаи, необходимые для сохранения существующего строя и его соответствующего развития, превратились в обязательные для исполнения. Их соблюдение поддерживалось силой государства в лице уполномоченных лиц или органов.
Проблема преступного насилия осложняется тем фактом, что, раз возникнув, явление получает саморазвитие и самодетерминацию как самоуправляемая система[329], что вызывает необходимость учета в криминологических исследованиях, в частности системноструктурного подхода[330].
Единственно верным способом исследования насилия является диалектический, рассматривающий явление с момента его зарождения, развития и действительного состояния в настоящий период. Настоящее всегда является результатом прошлого и обусловливает, в свою очередь, будущее. По утверждению Д. И. Соколова, системность преступности, ее связь с причинами и условиями в социальной действительности исследователями никогда не отрицалась [331].
И. А. Исаев обратил внимание на то, что закон регламентирует лишь внешнее поведение человека извне, поэтому, как результат рационального, не может достигнуть иррациональных глубин поведения человека, где, собственно, и находятся причины преступного действия, метафизические корни Зла[332].
Интересная точка зрения высказывалась в Законах Ману, согласно которой злом признавалось все, зависящее от чужой воли, а благом – все, зависящее от своей воли[333]. Данный вопрос неразрывно связан со свободой и степенью вины человека. Право, оставаясь важным и необходимым инструментом социального регулирования отношений людей, в значительной степени утратило высокие и космические цели, которые были заложены в законе. В этом И. А. Исаев видит кризис нормативного сознания, который не может быть преодолен без обращения к недрам коллективного Бессознательного[334]. Данный кризис можно назвать всеобщим, а по своим последствиям – катастрофичным и предшествующим, по-видимому, гибели цивилизации.
По мнению И. А. Исаева, между «велением Закона и решением человека лежит таинственная “сфера свободы”»[335]. Вопрос свободы воли личности является отдельным вопросом проблемы насилия. Он неразрывно связан с категориями случайного и необходимого. Без свободы не может быть насилия. Свобода воли человека означает возможность случайного в объективном мире. Однако А. Шопенгауэр полагал, что «случайность может быть только относительной, но не абсолютной»[336]. Ф. Ницше заметил, что люди свою уверенность в знании истинных причин явлений черпали из области «внутренних фактов», из которых «ни один не был доказан»[337].