Читать интересную книгу Западня глобализации - Харальд Шуманн

Однако опасность отмывания денег транснациональными преступными организациями бледнеет по сравнению с гигантскими потерями казны того или иного государства в результате легально организованного бегства капитала. Богатые немцы припрятали более 200 миллиардов марок только в люксембургских отделениях и инвестиционных фондах германского финансового сектора. Министерство финансов теряет от этого свыше 10 миллиардов в год, примерно половину надбавки /94/ на «солидарность с Восточной Германией», выплата которой лежит на налогоплательщиках. Бальшую часть «сбежавших» денег управляющие фондами вкладывают снова в Германии, возможно, даже в государственные облигации. Таким образом, государство становится должником людей, которые обманывают его на налогах, и даже выплачивает проценты, что приносит кредиторам определенный дополнительный доход, свободный от налогообложения.

Люксембург — только один из каналов, через которые осуществляется обескровливание национального бюджета ФРГ. Сложив вместе все утечки из страны, мы легко получим суммарный налоговый дефицит в размере 50 миллиардов марок в год, что приблизительно соответствует ежегодному приросту государственного долга федерации. Для всех стран в совокупности эти потери складываются в непрерывную финансовую катастрофу. По статистике МВФ, всего под сенью различных оффшорных карликовых государств «крутится» свыше 2 триллионов долларов, недоступных странам, где эти деньги были сделаны. Одни только Кайманы за последние 10 лет объявили об иностранных инвестициях, превышающих тот же показатель всех финансовых учреждений Германии, вместе взятых. И ведь далеко не обо всех «сбежавших» деньгах становится известно. Год за годом международный платежный баланс обнаруживает дефицит в десятки миллиардов. Это означает, что отток денег все же регистрируется, но с точки зрения статистики никогда и никуда не прибывает, потому что многие банки в оффшорных центрах даже не публикуют статистических данных. Эксперты Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) {Международная экономическая организация, созданная в 1961 г. в целях координации экономической политики стран участниц и их программ помощи развивающимся странам. — Прим. ред.} и МВФ подсчитали, что в 1987 году в этой черной дыре мировой экономики исчез очередной миллиард долларов [29].

Парадоксальным образом все это никак материально не связано с теми невзрачными политическими образованиями, которые предоставили свои флаги в распоряжение финансового мира и чей национальный суверенитет в лучшем случае взят взаймы. Вряд ли кто-нибудь действительно ездит на Карибы или в Лихтенштейн с чемоданами, полными денег. /95/ И вряд ли там имеется какая-либо инфраструктура для управления деньгами. Да она и не нужна. Достаточно почтового ящика и генерального представителя или доверенного лица, остальное делают компьютеры. Ибо бизнес на бегстве капитала физически делается в компьютерных сетях банков и корпораций, головные офисы которых находятся на немецкой, британской, японской и американской территориях. Но объединенный этими сетями финансовый сектор попросту объявляет значительную часть содержимого своих жестких дисков экстерриториальной.

Таким образом, налоговые и полицейские органы могли бы без труда заблокировать каналы утечки капитала, не оккупируя при этом никаких малых стран. Но это было бы несовместимо со свободным движением капитала. До сих пор финансовые корпорации успешно отражали любые нападки на их «секретность», просто заявляя, что это заставит их перевести бизнес куда-нибудь в другое место.

Германия наблюдала новый акт этого фарса в начале 1996 года. В связи с ростом бюджетного дефицита налоговые инспектора впервые провели ревизии в крупных банках. Юрген Сарацин, глава Dresdner Bank, и многие его коллеги немедленно заявили протест. Эта акция, сказал Сарацин, «не поднимет уровень налоговой дисциплины», но лишь повредит Германии как одному из финансовых центров. Позднее, словно демонстрируя свои возможности по части укрытия средств от налогообложения, Deutsche Bank представил годовой баланс, где указанная прибыль в размере 4,2 миллиарда марок являлась второй по величине за всю его историю, но вот налоговые платежи были на 377 миллионов марок меньше, чем в предыдущем году.

Фаустово соглашение

Так национальные государства и их правительства подвергаются шантажу. Под давлением организованной финансовой индустрии почти все в мире идут по пути, рекомендованному Сарацином из Dresdner Bank и его коллегами в 1996 году: снижение налогов на богатство и капитал, дерегуляция всех финансовых услуг и урезание расходов на государственные службы и социальную сферу. Ибо, по Сарацину, высокие налоги /96/ «деморализуют людей и лишь подталкивают их к сопротивлению», приводящему к уходу от налогообложения. Так от одного бюджета и налогового закона до следующего глобализация ведет к закреплению неравенства, какими бы различными ни были национальные культуры или общественные ценности.

Механика такого приобщения к господствующей идеологии выходит далеко за рамки государственных бюджетов. Присоединение озабоченных своим положением стран к международной финансовой системе напоминает то, что «Ньюсуик» назвал «Фаустовым соглашением» [30]. Сперва оно обеспечивает правительствам доступ к глобальным резервам капитала. При этом страны могут занимать под свои инвестиции намного больше, чем в случае, когда им приходится полагаться только на деньги отечественных вкладчиков и богатых индивидуумов. До сих пор перед этим соблазном не устояло ни одно честолюбивое правительство. Даже объединение Германии не могло бы быть профинансировано без денег, полученных от зарубежных покупателей ее государственных облигаций; в настоящее время более трети государственного долга Германии находится в руках иностранцев. Но вход в царство мировых финансов требует высокой и неизбежной оплаты в виде подчинения иерархии ссудных процентов и силам, о которых большинство избирателей едва ли имеет хоть какое-то представление.

Наиболее влиятельное из этих неприметных агентств, работающих на финансовых рынках, находится в Нью-Йорке по адресу: Черч-стрит, 99, в массивном одиннадцатиэтажном здании из песчаника. Здесь, в тени башен-близнецов Центра международной торговли, 300 высокооплачиваемых аналитиков работают на крупнейшую в мире и наиболее востребованную инвестиционную службу Moody’s. Висящий над парадным входом и покрытый листовым золотом рельеф площадью более чем в 12 квадратных метров объясняет философию и интересы компании: «Коммерческий кредит- это изобретение современного мира, и доступ к нему имеют только просвещенные и наилучшим образом управляемые страны. Кредит — это воздух, которым дышит свободная система в современной торговле. Он сделал в тысячу раз бальший вклад в богатство наций, чем все рудники мира».

По ту сторону позолоченного кредо лежит царство власти и секретности, не имеющее себе равных. Нигде в мире тайны /97/ столь многих правительств и компаний не охраняются столь надежно. Ни одному визитеру извне, независимо от его ранга, не разрешается входить в помещения, где работает персонал. Гостей сначала проводят в устланную толстыми коврами приемную, а обсуждения проводятся только в элегантных конференц-залах на одиннадцатом этаже.

Винсент Трулья, вице-президент компании, основанной еще в начале века, начинает с объяснения того, чем Moody’s не является и являться не хочет: «Нет, мы не выносим суждений о целых странах; наши оценки не нравоучительны и не затрагивают истинных ценностей той или иной страны. Нет, мы не говорим правительствам, что они должны делать; мы никогда не даем советов» [31]. В свете же истинной практики такие утверждения варьируют между преуменьшением и лицемерием, потому как Трулья отвечает в Moody’s за рейтинг государств, выстраивая страны мира по ранжиру с точки зрения их кредитоспособности. Степенью «ААА», так называемым «рейтингом тройного «ААА», наслаждаются только те государства, что входят в финансово-экономическую элиту: Соединенные Штаты, Япония и стабильные страны ЕС вроде Германии и Австрии. Богатой нефтью Норвегии приходится довольствоваться более ограниченной степенью «АА», потому что «долгосрочные риски» капиталовложений там, согласно определению Moody’s, «несколько выше». Италия с ее высоким уровнем задолженности получает всего лишь «А», поскольку она «склонна к дальнейшему ослаблению». У Польши поводов для оптимизма еще меньше: ее «ВАА» отражает лишь ожидание «приемлемой финансовой надежности». Венгрия («ВА») сомнительна даже в этом отношении.

Значение рейтинга очевидно. Дилеры в банках и инвестиционных фондах автоматически переводят его в надбавки за риск при покупке государственных ценных бумаг. Moody’s — это метафора рынка и его память одновременно. Moody’s никогда ничего не забывает и прощает лишь десятилетия спустя. Аргентина, например, до сих пор не может избавиться от категории «страны В», так как в свое время ее финансовая политика была хаотичной, а инфляция трехзначной, и она не всегда вовремя платила по долгам. Сегодня у Аргентины самая устойчивая валюта в Южной Америке: последние пять лет ее центральный банк удерживает паритет с долларом на постоянном уровне, а уровень инфляции там не выше, чем в США. /98/ Жесткая финансовая политика в отношении той или иной страны означает, что ее экономика претерпевает серьезный структурный кризис. Однако жертвы, приносимые населением на алтарь стабильности национальной валюты, финансовыми рынками не вознаграждаются. Правительство в Буэнос-Айресе и по сей день должно выплачивать по фиксированным займам в дойчмарках ставку на 3,8 процента больше, чем Германия с ее «тройным А» [32].