Читать интересную книгу Западня глобализации - Харальд Шуманн

Максимальной эффективности в работе с этим потоком информации достигают частные дилеры. Один из них – 29-летний Патрик Слаф, который вместе с более чем 400 коллегами безвылазно просиживает по десять часов в сутки в огромном торговом зале инвестиционного банка Barclays de Zoete Wedd, работая со швейцарскими франками (или, для краткости, просто «свиссами»).

Его рабочее место — скромный на вид терминал шириной три метра в тускло освещенном зале, посреди гула голосов и выкрикиваемых поручений. Три экрана и два динамика, установленных за небольшой рабочей поверхностью, непрерывно снабжают его новыми визуальными и акустическими данными. Вверху справа расположен четырехцветный экран агентства Reuters, лидера на рынке финансовой информации. Ежегодные доходы Reuters, прошедшей путь от обычного агентства новостей до главного организатора электронной торговой площадки, превышают миллиард марок. С помощью специальных кабелей, спутниковых каналов и собственного суперкомпьютера в лондонском квартале Доклендз Reuters соединяет Слафа с 20 000 финансовых домов и со всеми основными фондовыми биржами мира [13].

На экране одновременно высвечиваются три последних предложения на покупку и продажу «свиссов», максимальные и минимальные обменные курсы всех валют за последние несколько часов и самые свежие новости валютного мира. Одновременно Слаф может, набрав код, связаться с любым другим дилером и немедленно заключить сделку. Но ему нельзя полагаться только на это; он должен еще и следить за ценами, которые два его независимых брокера сообщают ему по громкоговорителю. Каждую пару минут он сам выставляет котировки по телефону либо с помощью клавиатуры. Если другой брокер-клиент хочет заключить с ним сделку, вскоре последует звонок. /79/

Люди — охотники за ценами состязаются с электронными торговыми системами, производимыми Reuters и конкурирующей с ней EBS, принадлежащей одному международному консорциуму банков. Эти системы тоже ставят котировки и сразу же анонимно передают их на мониторы. При этом Слаф, работая в режиме реального времени или он-лайн, всегда может увидеть на расположенном слева от него экране EBS максимальную цену покупки и минимальную цену продажи франков в долларах или марках, сделанные внутри этой системы. Действительно важные цифры — постоянно меняющиеся третий и четвертый десятичные разряды — выделяются черным на желтом фоне. Если Слаф щелкает клавишей «покупаю», компьютер высвечивает имя предлагающего сделку и автоматически выполняет соединение.

В этот четверг января 1996 года «рынок очень нервозен», жалуется Слаф. Прежде чем приступить к работе, он изучил ежедневный обзор, подготовленный внутренней аналитической службой. Решающим событием будет совещание директоров Bundesbank во Франкфурте. Если они решат еще больше понизить процентную ставку, то доллар и франк, наверняка, снова поднимутся. Но вряд ли немцы смогут это себе позволить; гора их долгов слишком высока, и страх Bundesbank перед инфляцией — постоянный фактор в валютном бизнесе. Поэтому этот аналитик полагает, что процентная ставка останется неизменной. Исходя из этого, Слаф ставит на сильную марку.

Через полчаса он проверяет рынок, покупая «70 марок» за «575 свиссов» у швейцарского банка UBS. Пользуясь электронным пером, он вводит сделку на высокой скорости в местную систему точками на терминале: 70 миллионов марок за франки по курсу 0,81575 франка за марку. Вскоре у него срывается громкое «Твою мать!»: цена успела упасть на одну сотую сантима, и на текущий момент он проиграл 7000 франков. Но «Буба» — так профессионалы называют Bundesbank — на его стороне. Германские процентные ставки остаются неизменными. Марка на подъеме, и через несколько секунд его проигрыш превращается в выигрыш вдвое большего размера. Действуя наверняка, Слаф немедленно продает и на минутку расслабляется.

Свою не самую спокойную на свете работу он определяет как «интеллектуальная азартная игра на высоком уровне с железными правилами». При этом, однако, он понимает, что /80/ является не более чем рядовым пехотинцем под огнем рынка. «Даже крупнейшие игроки» — например, нью-йоркский Citibank — «не в состоянии манипулировать рынком по своему усмотрению. Рынок для этого слишком огромен».

Вместе с тем валютный дилинг имеет то преимущество, что в расчет берется только настоящее время. Что до коллег Слафа на другом конце зала, то они, напротив, работают с деривативами. Они имеют дело с будущим, или, точнее говоря, с ценами акций, облигаций или валют, которые большинство участников рынка прогнозирует, к примеру, на три месяца, на год или на пять лет вперед. Их продукты называются свопами, фьючерсами и опционами. Ежемесячно происходит их обновление на рынке. Их всех объединяет то, что их цена является «производной», основанной на ценах, уплачиваемых сейчас или позднее за реальные ценные бумаги и валюту.

Например, для того чтобы ставить на немецкую экономику, вовсе не обязательно напрямую покупать немецкие акции. Клиент может подписать фьючерсный контракт на немецкий фондовый индекс — контракт, который в качестве премии обещает выплату разницы, если индекс поднимется выше согласованного уровня. На этот случай банк должен, в свою очередь, прикрыть себя с помощью контрконтракта или собственного пакета акций. Клиент при желании тоже может подстраховать себя опционами против колебаний обменного курса марки и покрывать выплаты краткосрочных процентов банку процентами по своим долгосрочным вкладам, и наоборот. Замечательная особенность таких сделок состоит в том, что они отчуждают риск падения курса или невыплаты долгов от покупки реальных ценных бумаг или валюты. Сам риск становится предметом торговли.

В прошлом эти фьючерсы, или сделки с учетом риска, служили лишь своего рода страховкой для реальной экономики. Экспортеры, например, могли пользоваться этим, чтобы защитить себя от колебаний в стоимости валюты своих торговых партнеров. Но с тех пор как мощность компьютеров стала практически неограниченной, торговля деривативами сделалась полностью автономной и, согласно эйфорическому определению бывшего президента BIZ Александра Ламфалусси, началась «эпоха финансовой революции» [14]. Все крупные финансовые центры уже давно имеют свои собственные биржи исключительно для фьючерсной торговли. Между 1989 /81/ и 1995 годами номинальная цена контрактов удваивалась каждые два года и достигла невообразимой величины — 41 триллиона долларов во всем мире [15].

Одна эта цифра сигнализирует о разительной перемене в природе финансовых сделок, лишь от 2 до 3 процентов которых в настоящее время напрямую служат для страхования рисков торговли и промышленности. Все остальное — это пари, заключаемые между собой теми, кто колдует на рынке. Их формула: «Ставлю на то, что через год индекс Доу-Джонса будет на 250 пунктов выше, чем сейчас. В противном случае я уплачу». Тут, разумеется, есть большое преимущество перед азартными играми в казино, состоящее в том, что при заключении сделки на кон ставится немного. Обещанная сумма становится явной только тогда, когда нужно платить по контракту, и большинство игроков ограничивает свои потери с помощью компенсирующих контрактов. По этой причине действительная рыночная цена деривативов это только часть вовлеченных номинальных сумм; и все же они радикально преобразуют то, что происходит на рынках, так как даже небольшие перемещения капитала запускают все большие движения цен, вследствие чего коллективные ожидания дилеров сами по себе приобретают физическую инерцию.

С торговлей деривативами «финансовый мир эмансипировался от реальной сферы», утверждает банкир Томас Фишер, который сам годами спекулировал на рынке в качестве коммерческого директора Deutsche Bank. Объективные экономические связи, например, между ставками рефинансирования и ценами облигаций становятся все менее значимыми. Большее внимание уделяется тому, «что будут делать другие. Имеет значение не то, выросла ли цена той или иной ценной бумаги, а то, почему это произошло» и как подобный рост можно предвидеть. К примеру, цены германских государственных облигаций определяют не столько дилеры по ценным бумагам с фиксированным доходом в германских банках, сколько ярко одетые маклеры на лондонской фьючерсной бирже Line, где совершается две трети сделок по фьючерсам на облигации. Из-за таких механизмов размах колебаний цен на ценные бумаги (на жаргоне — волатильность) заметно вырос.

Крупные банки извлекают из этого риска, впервые генерированного самой торговлей деривативами, гигантские прибыли. Один только Dentsche Bank делает на деривативах почти /82/ миллиард марок в год. Рост доли доходов от таких операций в его балансе наглядно иллюстрирует изменившуюся роль банков во всемирных финансах. Управлению сбережениями и выдаче ссуд уже не придается такое значение, как раньше. Многочисленные корпорации уже давно сами себе банкиры. Вряд ли можно найти лучший пример тому, чем Siemens, которая на финансовых сделках зарабатывает больше, чем на своей всемирно известной продукции. Между тем сотни крупных компаний сами заботятся о своих кредитах, выпуская международные займы. За исключением финансовых гигантов Нью-Йорка и Токио, действительно проводящих операции в глобальном масштабе, большая часть финансовых домов до сих пор выполняет единственную функцию приводных ремней рынков. Их торговые отделы всего лишь поставляют наемников для электронных финансовых армий, тогда как командиры отдают приказы с совсем других высот. Они заседают в правлениях штаб-квартир инвестиционных трастов и пенсионных фондов. Имея за плечами десятилетие двузначного роста, они стали настоящими сборными пунктами мирового капитала. Одни только взаимные фонды Америки контролируют 8 триллионов долларов в сбережениях и пенсионных резервах, что делает их крупнейшим источником хаотичного и нескончаемого потока капитала [16].