class="p1">— Надо было хоть цветов купить, — говорит Натаха.
— В другой раз купим. Есть что новое в твоих группах?
— Ничего нового… Да туда уже никто и не пишет почти.
Наш Олежка оказался отнюдь не единственным человеком, променявшим постылую реальность на красочную игру. Вскоре после Одарения родственники ушельцев создали группы для взаимной поддержки. Для меня этот поток эмоций оказался слишком тягостен, и я попросил Наташу следить за новостями. Вдруг что-то удастся узнать, кто-нибудь выйдет на связь… Напрасно. Может ли быть, что все до единого геймеры так обижены на родных, что за полгода никто так и не удосужился передать весточку? Вряд ли. Скорее, это попросту невозможно.
— Я вот думаю, может быть, он все-таки счастлив там, — судя по морщинке на Натахином лбу, убедить она пытается в первую очередь саму себя. — Ну что-то же они находят в этих своих игрульках…
— Ну еще бы. В игре усилие всегда вознаграждается. А еще ты все время гарантированно растешь. В жизни оно слишком часто не так.
Натаха вертит в руках сумочку, потом решается:
— Сань, маме письмо вчера пришло с Госуслуг… Олега официально признали умершим. Типа, обстоятельства исчезновения заставляют предполагать гибель. Решили, раз никто из… ушедших в Одарение не вернулся до сих пор, значит, уже не вернется.
Пожимаю плечами:
— Что же, раз признали умершим, надо свидетельство о смерти выправить. Наследственное дело заводить, долю в квартире на маму переоформить. А, черт, там же кредит еще… с этим я разберусь, не беспокойся.
Натаха продолжает теребить ремешок сумочки:
— Но ведь это значит… значит, что мы больше не ждем его? Может, лучше как-то принять, что все уже случилось, и отпустить эту историю? Я имею в виду — всем нам лучше, Саня? Может, Олег сам бы так хотел, и всем станет проще?
Беру руки сестры в свои, заставляя выпустить несчастный ремешок:
— Натаха, вы с мамой и с Юлькой живите так, как проще и лучше для вас. Я же не требую, чтобы вы вечно ждали, или вечно скорбели, что-то в таком духе. Олег ушел, а жизнь продолжается, и это нормально. Но я — другое дело. Пусть даже весь мир считает, что в этом нет смысла. Пусть все говорят, что это невозможно. Пусть даже сам Олег не хочет возвращаться. Но я буду продолжать его искать. Ты же знаешь, Натах, какой я упрямый…
Глава 6
Зазеркалье. Часть 1
Август 2029 года
— У Одарения есть смысл и цель, — говорит Оля. — Должны быть. Если мы не способны увидеть их, это не значит еще, что их нет. Значит, мы пока не доросли.
Это наше третье свидание. Вечер выдался свежий, но ясный. Я вроде как провожаю ее домой после кафе, но на самом деле мы уже два часа просто гуляем по улицам. Ну как по улицам… на самом деле мы уже три раза как бы невзначай прошли мимо Олиного дома. Похоже, она не может решить, стоит уже пригласить меня к себе или вроде еще неприлично, рано. Не тороплю события.
С Олей мне очень хорошо. Она оказалась не мрачной вдовой, живущей прошлым, а удивительно живым человеком, умеющим радоваться любой мелочи. В ее красоте нет ничего холодного или хищного, напротив — она открыта и дружелюбна. Крохотные, едва заметные морщинки в уголках глаз выдают, что она часто смеется. Взгляд такой теплый, что, кажется, мог бы плавить снег — особенно когда она смотрит на меня и думает, будто я не вижу. Я-то часто на нее смотрю — красивая женщина, все при ней. Но руки не распускаю раньше времени: есть у Оли чувство собственного достоинства, с такой женщиной или всерьез, или вообще никак. И, похоже, она тоже расположена ко мне. Не жеманничает, не строит из себя бог весть что, не пытается набить себе цену, наоборот: радуется нашим встречам, пишет мне первая. На втором свидании я потерял в кафе шарф, и вот, на третье она подарила мне новый — связанный своими руками.
Если что меня в Оле и напрягает, то это некоторый синдром поиска глубинного смысла, что ли. Любит она порассуждать о высоких материях. Потому возражаю:
— Многим людям Одарение принесло не только радость.
— Разумеется, — Оля мягко улыбается. — Но тем важнее не забывать о радости, понимаешь, Саша? Семнадцатое декабря я помню прежде всего как день, когда тяжелые, безнадежные даже больные стали вставать с коек полностью здоровыми. Через час в отделении остались в основном выздоравливающие — те, кто и так уже почти поправился и мечтал теперь о чем-то другом. И тогда же я поняла, что могу забирать у людей боль — даже у тех, на кого обезболивающие уже не действуют или им нельзя по каким-то показаниям. Стала звонить мужу, чтобы рассказать об этом — но трубку он не брал…
— Мне очень жаль, — накрываю руку Оли своей. Ее пальцы намного теплее моих.
— Спасибо. Я это уже пережила. Мы с Федей пережили. Если бы не Федя, я бы, наверно, не справилась. Но нужно было оставаться сильной, чтобы от всего его защитить. И меня поддерживало знание обо всем хорошем, что произошло и в этот день, и потом. Надеюсь, что в следующий раз хорошего будет больше.
— Ты веришь, что будет Повтор?
— Надеюсь, что однажды он случится. Но это не зависит от нас. А вот что зависит — второе Одарение окажется лучше первого. Потому что мы сами станем лучше.
Хмыкаю:
— Твоими бы устами да мед пить…
Перед глазами всплывает жирная харя бандита Рязанцева и его «сильный жрет слабых, Саня». Вот уж о ком в последнюю очередь хочется сейчас думать…
Снова доходим до Олиного подъезда. Она открывает сумочку, чтобы достать ключи, дергает слишком сильно — и тонкий ремешок рвется, сумочка падает на землю. Быстро поднимаю ее, осматриваю повреждения:
— Кожа порвалась, вот тут. Наверно, давно уже перетерлась. Не расстраивайся. Хочешь, я ее маме своей отнесу? У нее Дар к починке предметов. Будет лучше, чем новая.
— А это твою маму… не затруднит?
— Да что ты, Оленька! Она только рада будет. Любит чувствовать себя полезной.
Оля окидывает меня долгим взглядом и, кажется, августовский вечер становится теплее.
— Вечно-то ты думаешь о других, Саша…
— О, не всегда.
Обнимаю ее, и она тянется мне навстречу.