— Моя кушетка?.. — переспросила Ханна, прищурившись. — Нет!
— Нет?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я могу потерять бдительность, посмотрю тебе в глаза и растаю, черт возьми! А в следующую минуту непременно произойдет… сам знаешь что. Но, клянусь, мое сердце просто не выдержит этого!
— А если я хочу, чтобы ты растаяла? — Он сделал к ней шаг. — Что, если я много думал над этим и решил: какая бы причина ни свела нас прошлой ночью, я все равно рад, что так случилось? — Зак приблизился еще на шаг, и сердце у Ханны забилось, как пойманная рыбка. — Что, если я скажу: пусть это произойдет еще? — Зак преодолел последний разделявший их отрезок. — А потом еще?
Теперь он стоял к ней почти вплотную, на лице читалось напряжение.
— Что, если я решил: Лос-Анджелес совсем не так уж далеко и нам, несмотря ни на что, стоит пройти этот путь до конца?
Ханна в испуге покачала головой.
— Ты что, наглотался морской воды во время серфинга?
— Знаю, ты мне не веришь, — понимающе кивнул он. — Проклятие, да мне и самому с трудом верится. Я готов дать тебе столько времени на обдумывание, сколько захочешь.
— У тебя впереди только несколько дней.
— Вовсе не обязательно.
Она метнула на него настороженный и подозрительный взгляд.
— Не понимаю, о чем ты. Я думала, ты не хочешь оставлять здесь незавершенных дел.
В ее голосе Зак безошибочно уловил боль и, с той же несомненностью, почувствовал себя виноватым.
— Ханна, послушай…
— Нет-нет, тебе не требуется ничего объяснять. Твоя работа и жизненный уклад не оставляют места для сложных и запутанных положений. Я потому так легко отнеслась ко всему, что всегда это понимала. Правда, действительность оказалась жестче. Я… я испытала к тебе нечто большее, чем просто вожделение, и это меня до смерти пугает. Нельзя допустить, чтобы это повторилось.
Еще недавно Зак тоже так думал. Но сейчас от одной только подобной мысли он начинал чувствовать опустошенность.
Полную, мертвящую, разрушительную опустошенность.
— Возможно, для окончательного восстановления мне будет мало нескольких дней.
Она смотрела на него широко открытыми, настороженными глазами.
— Но ты же любишь свою работу.
— Да. Но работа, в случае чего, могла бы и подождать.
— Не делай этого! Не смей делать ничего такого ради меня!
— Почему непременно ради тебя? Быть может, для нас обоих.
— Нет! — В голосе ее зазвенела паника. — Потому что ты все равно, в конце концов уедешь, и тогда будет еще хуже, гораздо хуже! Поэтому, пожалуйста, перестань, перестань смотреть на меня так, будто ты действительно ко мне неравнодушен! Хорошо?
— А если я вообще не стану смотреть? — Он коснулся Ханны, провел по ее рукам, до плеч и обратно. Пальцы их переплелись. Медленно Зак притянул ее к себе и сжал в объятии, безрассудно жадном и опустошительном. Потом уткнулся лицом в нежную, трогательно-беззащитную точку на шее, где-то под ухом. — Вот, я на тебя не смотрю. Так лучше?
У нее не было ни воли, ни сил его оттолкнуть.
— Хорошо. Оставайся. — Пожав плечами, будто ей все равно, девушка повернулась и ушла к себе в комнату.
Там она села на кровать и уставилась на затворенную дверь. Ее сердце и ум никак не могли прийти к согласию относительно человека по ту сторону двери.
Через несколько часов Зака разбудили глухие рыдания, доносившиеся из-за двери спальни. За рыданиями последовал глухой стук. Толком не проснувшись, Зак соскочил с дивана, бросился в спальню и брякнулся на колени перед скорчившейся у кровати бесформенной массой.
— Ханна! — (Девушка неистово билась на полу, в темноте, завернутая в упавшее вместе с ней одеяло.) — Стой, погоди, я здесь, я сейчас тебе помогу! — Потребовалось всего несколько секунд, чтобы освободить ее, но после этого она, к удивлению Зака, вскочила на ноги.
Комната освещалась лишь тусклым сиянием луны, но Зак готов был поклясться, что Ханна яростно сверкает глазами и грудь ее вздымается от гнева.
— Ханна, что с тобой?
Зак щелкнул выключателем, и в следующую секунду пожалел об этом. Ханне явно приснился кошмарный сон. Рубашка у нее насквозь промокла и прилипла к телу, кожа на свету влажно блестела. Она обхватила себя поперек туловища, одновременно разя Зака уничтожающим взглядом.
— Ты! — только и выговорила она.
— Да, я. — Он все еще стоял на коленях. — Плохой сон приснился?
— Нет, не плохой! — Она откинула с лица волосы и перевела дух. Потом, продолжая сердито сверкать глазами, пронеслась мимо Зака. Дверь ванной с шумом захлопнулась, Зак вздрогнул.
— Ханна, ты что?
— Ты спишь голым! — донеслось из-за двери.
Да, действительно. Он и не подумал об этом, когда пулей помчался к ней, боясь, что случилось что-то серьезное.
— Я принимаю душ! — крикнула она сердито. — Холодный!
Теперь до него дошло, и польщенный Зак негромко рассмеялся низким, глуховатым смешком.
— Ага! Тебе приснился эротический сон. Про меня.
— Еще чего! Даже не думай вбивать это себе в голову. — Ее слова перекрыл шум воды.
Молодой человек с довольным видом уставился на закрытую дверь. О, он будет вбивать это себе в голову, и еще как!
Она по-прежнему его хочет!
Вскочив на ноги, Зак приблизился к двери ванной и негромко постучал.
Ответа не было.
Правда, она не потребовала: «Уходи!» Зак потеребил дверную ручку, которая вдруг легко повернулась под его рукой.
Она не заперла дверь!
Зак озадаченно помедлил и в конце концов расценил это как приглашение.
Ханна сказала неправду. Вода была горячей, очень горячей, и, стоя под острыми, упругими струями, она старалась привести в порядок спутанные мысли.
Но — увы! — безуспешно.
Горячий душ, бьющий по ее холодному, как ледышка, телу, изгонял из него озноб, согревал и размягчал, пока Ханна не почувствовала расслабленность, лень и негу. Руки привычно двигались, растирая тело, и постепенно Ханна начала ощущать себя как-то по-другому, становилась какой-то другой. Нескромной, что ли. Сексуальной. Ощутила вожделение. Будь проклят этот человек! Теперь она больше не могла думать ни о чем другом — только о том, как бы заняться с ним любовью.
А любовь с Заком — это было что-то невообразимое, потрясающее! В любви он был пылок, неукротим… и еще… о!., вопиюще, до неприличия сладострастен. Но при этом — что еще важнее! — несмотря на весь пыл страсти, они были близки и на каком-то ином, более глубоком уровне.
В этой плотской страсти участвовали душа и сердце.
Вздохнув, Ханна сильнее включила воду и закрыла глаза.