Читать интересную книгу Экипажи готовить надо - Анатолий Черноусов

И направился к Анне Петровне, отдыхающей в сторонке.

— Пищу? — удивилась Анна Петровна. — Какую я могу приготовить пищу?

«Вот ведь какая…» — подумал Иван, а вслух сказал:

— Обыкновенную. Ребята ушли за грибами. Рыбы добудем. Маргарин есть. Чай заварим смородиновый. Даже сахар имеется, ну, и сухари…

— Вы даже не удосужились поставить меня в известность, что сорок человек ведете на подножный корм, — сердито заговорила Анна Петровна. — Это же додуматься надо!.. Мне и в голову не могло прийти, что вы решили без продуктов… Да я бы ни за что не позволила вам такое издевательство над детьми. Ни за что!

«Вот и отлично, что я тебя не поставил в известность».

— Вы только руководите, Анна Петровна, девочки станут вам помогать.

— Боже, боже, — Анна Петровна уставилась в одну точку и долго молчала.

— Ну, Анна Петровна, вы же видели, сколько грузов мы несли. Как бы еще и продукты эти уволокли?

— Так объяснить мне можно было? Как-то посоветоваться? Ведь я не посторонний человек. Ох, Иван Ильич, Иван Ильич… Идем без разрешения начальника, без продуктов, у меня в голове не укладывается, как так можно!..

— Да все отлично будет, вот увидите… Вы только возглавьте поваров, лучше же вас никто не приготовит.

— Польщена, — деланно рассмеялась Анна Петровна. — Хоть в этой области вы признали за мной кое-какие способности… — И отвернулась от Ивана, стала развязывать рюкзак.

— Так как же, Анна Петровна?

— Ну, если вы уверены, что будет из чего…

Иван потоптался, потоптался и пошел прочь. А не хотелось. Вот ведь впервые, пожалуй, она высказалась откровенно, тут бы ему подхватить и тоже — откровенно, чтобы не было этой натянутости отношений между ними, чтобы — по душам. Но опять не вышло! Отвернулась. Не извиняться же, не просить прощения?

«А почему бы, собственно, и не попросить прощения? — вдруг подумал он. — Если честно, то действительно я…»

Подумал бы, отчего это застывшее лицо, эти однозначные «да», «нет», «хорошо»?.. Ни разу не вступила в спор, просьбы его выполняла, все молча, все с тем же непроницаемым лицом, все с той же внешней невозмутимостью.

«И ты привык к этому, забыл, что она живой человек, а значит — и самолюбие, и ранимость… Как же об этом не помнить каждую минуту? Какой ты, к черту, воспитатель тогда? Она, может быть, все это время страдала? Ведь, разобраться если, неглупая же она тетка…»

Задумавшись шел Иван по лагерю и не заметил, как перед ним появился Гена Муханов, а с ним и его бригада. Рюкзаки их были пусты. С виноватым видом Гена протянул Ивану горстку червивых грибочков.

«Одно к одному», — подумал Иван.

— Ты хорошо искал? — спросил он, хотя мог бы и не спрашивать, знал, что если уж Мухолов ничего не нашел, значит грибов действительно нет. Этот под землей бы увидел…

— Да-а… — протянул Юрий Павлович за спиной у Ивана.

— Вот что, Гена, — невесело сказал Иван, — начинай-ка заготовку корней. Помнишь, мы пробовали на вкус корни рогоза в заливе?

Гена кивнул.

— Ну вот. Закатайте штаны, и — пошел. Не теряйте ни секундочки. А мы с тобой, Юрий Павлович, идем к вязальщицам.

Девочки под руководством Ирины раскладывали на траве ярко-зеленые прутья лозы и переплетали их шпагатом.

— Слушай, ты можешь объяснить, что они делают? — спросил старший.

— Жельё, Юрий Павлович, жельё… Это, понимаешь, дедовский метод. Вот наплетут они желья, и мы перегородим им речку. Частокол видел? Ну, нечто похожее. Вода будет процеживаться сквозь жельё, а рыбе куда? А рыба пойдет возле стенки искать обход и найдет щель. Через эту щель и попадет в ловушку, в котец. Котец тоже из желья, такая загородка…

— Как же из котца?

— Сачком.

— А ты уверен, — не унимался Юрий Павлович, — что рыба в этих краях так наивна, что полезет в… котцы?

— Полезет, Юрий Павлович, полезет. Рыба — она во всех краях наивна. Только бы засветло наплести желья, рыбой завалимся, я же рыбачил, знаю. А дед говорил, помню, что эти самые котцы многих спасли здесь в Сибири… — И, обращаясь к вязальщицам: — Девочки, плотнее вяжите, прутик к прутику, туже. Как я показывал. Ровненько, потуже, чтоб только самая маленькая рыбешка проходила между прутьями.

— Взял бы да и показал еще раз, — тихонько пробормотала Ирина, не отрываясь от своего занятия.

Иван присел рядом и, отобрав у нее концы шпагата, стал показывать.

— И на какую же рыбу ты рассчитываешь, Иван Ильич? — спросил опять старший. — Камбала, щука или, может быть, форель?

Тут вязальщицы посмотрели на Ивана — интересно, правда, что за рыба поймается?

— Я вижу, Юрий Павлович о рыбе имеет представление лишь по консервным банкам, — рассмеялся Иван.

— Оно, знаешь, надежнее как-то, из банок-то…

— Гольян и пескарь, — ответил Иван, а сам вязал и вязал. Пальцы его как бы вспоминали привычные когда-то движения, когда еще «Ваньша» с дедом… — Рыба, конечно, тьфу! Мелюзга. Так называемая «непромысловая», но все-таки рыба. И в таких вот глухих речушках, омутах и озерах, как здесь, ее бывает густо. Много пищи для нее… И чем еще хороши гольяшки и пескарики, так это тем, что в ухе развариваются вплоть до косточек. Бери и всю сразу…

— Э-эх! — сглотнула слюнки Мария Стюарт.

Вязальщицы рассмеялись, а Иван заверил:

— Ничего, девочки, свяжете каждая метр, всего лишь метр, и мы перегородим речку. А завтра сварганим такую уху, что… — отдал Ирине шпагат и решил пойти поторопить с лозой: ее явно не хватало.

Солнце, между тем, угрожающе красное, висело уже над самыми камышами. Тальники наполнялись сумраком.

Пришлось бросить на заготовку лозы бригаду строителей и всю кухонную команду. И началось состязание со временем. Усталые, голодные мальчишки, путаясь в зарослях лозы, остервенело рубили ее, резали, таскали охапками и сваливали там, где сплеталось жельё.

Бригада Гены Муханова, тем временем, возилась в камышах, выдирая из тины корни рогоза.

И никогда мы не умрем, покаКачаются светила над снастями! —

катилась над островами песня вязальщиц, затеянная Марией Стюарт.

Глава 26

Ночь накрыла омуты, лагерь; затихли камыши, вода в речке стала черной. Последние метры желья довязывали в темноте, надежда поставить ловушку засветло рушилась. Иван видел, что работают все из последних сил; труднейший переход по жаре измотал, к тому же одни сухари… Он сам уже зверски проголодался, а что говорить о мальчишках! Неприятное сосущее чувство тревоги и сомнения все усиливалось. На ужин только корни, ну и чай еще…

Корни рогоза лежали у костра, как гора диковинных бананов. И как на бананы набросилась на них проголодавшаяся гвардия.

Стараясь прогнать невеселые мысли, Иван раздирал зубами мучнистые волокна и разъяснял Юрию Павловичу, который брезгливо ковырялся в куче корней:

— Это же, Юрий Павлович, не просто камыш. У нас в деревне эту вот мякоть называют мукой. Помню, уйдем с ребятами на дальнее озеро и — целый день загораем, купаемся, а потом надерем муки́, лежим на солнышке, едим, хорошо!

— Слушай, — Юрий Павлович запустил-таки зубы в белую сердцевину корня, — так они и по вкусу напоминают банан.

— А я тебе о чем? — обрадовался Иван.

Теперь у всех, кто уселся вокруг костра: у вожатых и пионеров — рты были набиты белейшей мучнистой мякотью, зубы работали вовсю, жевали сосредоточенно, молча, энергично; жевал и угрюмый физрук Филимонов, и даже Анна Петровна незаметно от других съела один корешок. Сморщилась, но съела.

«До чего докатились!» — вдруг подумал Иван и чуть было не рассмеялся, так поднялось настроение от вида набитых ртов, оттого, что прочитал это — «до чего докатились» — на лице у Анны Петровны, которая попросила Люсю Иванову передать еще одну такую «штуковину».

А когда наелись и напились чаю, осовели, стали засыпать прямо тут, у огня. Тогда Иван, оставив бригадиров, велел отряду укладываться спать. Прогонять никого не пришлось, все молча разбрелись по своим палаткам.

Оставшимся предстояло самое трудное — поставить котцы.

Иван смотрел на притихших и сонно глядящих в огонь бригадиров и думал, что подняться сейчас от костра и полезть в темень, в воду, в комарье для этих мальчишек будет подвигом. Уж коль его самого развезло, коль у него у самого от зевоты сводит скулы…

Он негромко сказал бригадирам, что если сейчас не поставить котцы, то завтра не будет рыбы. Откладывать же до утра нельзя: самый большой улов бывает ночью. Сказал и поднялся. И, ни слова не говоря, поднялись за ним бригадиры.

На берегу сбросил с себя куртку, кеды, стянул трико, в одну руку взял топор, в другую осиновый кол и полез в черную жутковатую воду, А за ним, обхватив скатки желья, полезли бригадиры. Так началось это ночное сражение, о котором долго потом будут вспоминать все, кто в нем участвовал.