и я испугалась, что он снова отдалится. Но этого не произошло.
— Ты не представляешь, как сильно я ценил твою дружбу, Дженни Грей, — пробормотал он. — Ты была первым другом, который у меня появился.
Слезы навернулись на мои глаза при осознании того, что это, должно быть, значило для него. Кон добавил почти небрежно:
— Валентин вернулся.
Я замерла:
— Что? Нет, Валентин мертв. Ты сказал мне, что…
— Он не умер. — Константин медленно поднял голову и посмотрел на меня сверху вниз, его глаза были полны каких-то сложных эмоций, которые я не могла прочесть. — Той ночью в саду мне позвонил человек и сообщил, что Валентин жив, что он все-таки не погиб в автокатастрофе.
Я уставилась на Кона в изумлении:
— Не понимаю. Если он не погиб, тогда что с ним случилось?
— Похоже, инсценировав свою смерть, Валентин вырвался из-под влияния Доминго. За эти пятнадцать лет братишка создал свою фирму. А теперь он вернулся. Той ночью в особняке свет вырубил он.
— Зачем? — Я была в смятении и ничего не понимала.
— Он похитил Оливию.
Еще больший шок пронзил меня. Я вспомнила: свет погас, пока я ждала Константина в той комнате. А потом Кон появился и сказал мне, что собирается жениться на мне. Что он изменил свое мнение об Оливии.
— О боже мой!.. — выдохнула я и попыталась сесть. — Он похитил Оливию?! Но почему ты ее не ищешь?
— Лежи, — тихо сказал Кон, удерживая меня на диване весом своего тела. — Валентин не причинит ей вреда. Впрочем, Оливия сама вполне способна причинить ему боль…
Я все еще пыталась осмыслить то, что только что услышала, мое сердце бешено колотилось.
— Почему ты мне не сказал?
Кон отпустил прядь волос, с которой играл, осторожно проводя пальцами по моей ключице, его прикосновение заставило меня вздрогнуть.
— Я не хотел, чтобы кто-нибудь знал. Не раньше, чем решу, как я собираюсь справиться с ситуацией. — Его взгляд метнулся к моему. — В настоящее время Валентин на Мальдивах, с Оливией.
— Кон, ты… поговорил с ним?
Он покачал головой:
— Валентин каждый день присылает мне сообщения, но я не отвечаю.
— Почему? Разве ты не рад, что он не умер?
Пальцы Кона спустились ниже, обводя выпуклость моей груди. Казалось, сейчас все его внимание было сосредоточено на том, что он делал.
— Это интересный вопрос, — наконец пробормотал Кон.
Я проигнорировала восхитительное покалывающее ощущение, вызванное его прикосновением, не желая поддаваться на чувственную провокацию, и сосредоточила взгляд на его прекрасном лице. На нем отразились чувства и переживания — глубокие, сильные, болезненные, — но распутать их было трудно. Впрочем, за долгие годы общения я достаточно хорошо изучила Константина и сейчас догадывалась, о чем он думает.
— Ты злишься на него, — мягко сказала я. — Ты в ярости.
Кон бросил на меня горячий мрачный взгляд. Да, я оказалась права.
— Он позволил мне думать, что он мертв, — сказал Кон, его мелодичный испанский акцент превращал каждое слово в гневную тираду. — Он оставил меня наедине с этим монстром на пятнадцать лет. И он никогда не связывался со мной, ни разу. А до этого Валентин превратил нашу жизнь в кошмар, Дженни. Его постоянные бунты, его сопротивление правилам делали только хуже. Если бы он только сделал то, что сказал Доминго, хотя бы раз. Если бы он… — Кон замолчал, снова взглянув на свои пальцы, все еще поглаживающие мою грудь.
Любящий мальчик, который должен был защищать себя любым возможным способом. Мальчик, который полностью отрезал себя от своих эмоций и вообще ничего не чувствовал. И все же тот мальчик все еще был там, под этим льдом. Он присматривал за гнездом с птенцами для одиннадцатилетней девочки и не забывал посылать ей открытки из всех стран, в которых бывал. Он подарил ей открытку на день рождения, когда все остальные забыли. Он слушал ее бессмысленную болтовню и всегда относился к ней серьезно. Он никогда не осуждал ее и никогда не критиковал. Он позволил ей почувствовать, что она не одинока. Но этот любящий мальчик потерял единственного человека, которого он когда-либо любил и который когда-либо любил его. Брат, оставивший его наедине с отцом-монстром. Неудивительно, что мальчик был так одинок.
Теперь, глядя на Кона, я видела боль, затаенную глубоко внутри его, и чувствовала, что могу сделать ему подарок. Он забыл, как чувствовать, как показывать эмоции, поэтому они были резкими, травмирующими и болезненными для него.
Но я могла помочь. Хотел он моей дружбы или нет, но она была ему нужна. Ему нужно было поговорить с кем-то, кому он мог бы доверять. И этим кем-то была я.
— Много лет назад, — сказала я хрипло, — я сказала тебе, что я твой друг.
Кон взглянул на меня, и на этот раз я вообще не смогла прочитать выражение его лица, его черные глаза были бездонными. Он ничего не говорил, только пристально смотрел на меня.
— Я все еще твой друг, Кон. Тебе не нужно дистанцироваться. Тебе не нужно меня защищать. Я знаю тебя. Я знаю тебя с детства, и в тебе нет ничего, что пугало бы меня. Ты можешь доверять мне. Я здесь ради тебя.
Долгое время Кон ничего не говорил. Затем он резко наклонился и прикоснулся своими губами к моим в легком как перышко поцелуе. Его рука скользнула по моему животу, где рос наш ребенок.
— Я не причиню вреда нашему ребенку, — заверил Константин. — Я стал таким, как Доминго, чтобы выжить, но я никогда не буду таким же жутким отцом. Никогда.
— Я знаю, — просто сказала я. — Ты — не он. Ты никогда им не был.
Его ладонь, большая и теплая, покоилась на моем животе.
— Ты будешь замечательной матерью, Дженни. Я не мог бы пожелать лучшей матери для своих детей.
Волна тепла прошла через меня, все мое существо откликнулось на его похвалу, как цветок, раскрывающий свои лепестки навстречу солнцу.
— Но я не знаю, как быть матерью. Я понятия не имею, как и что я должна делать. — Это были страхи, которые терзали и угнетали меня последние месяцы.
Рука Кона поднялась и дотронулась до моей щеки, его большой палец скользнул по моей скуле.
— Ты красивая, ты успешная, ты…
Я фыркнула:
— Я не добилась успеха.
— Разве? — возразил Кон. — Ты хотела работать в благотворительности, и ты этим занимаешься. Разве это не успех? Работа, которая делает счастливой.
— Наверное, — я вздохнула, — но я так и не поступила в медицинский колледж.
— И что? Знаешь, ты можешь попробовать еще раз. Многие люди возвращаются в университет через