Читать интересную книгу Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма - Александр Логачев

Глава девятая

На Карельском перешейке без перемен

Ни лжецам, ни писакам юродивымБольше ваших сердец не смутить.Отнимали не раз у вас родину.Мы приходим ее возвратить.

«Суоми-красавица»1

От 76 танкового батальона в живых оставалось девятнадцать человек. Они еще как-то держали оборону. Давно уже осколком ручной гранаты убило уполномоченного особого отдела Полевого. Во время ночного боя, когда отбивали очередную вылазку финнов, снайперская пуля нашла старшего лейтенанта Иловану. Умер от гангрены младший комвзвода Мельников. Сейчас батальоном командовал отделенный командир Якуба.

Никто из девятнадцати уже не верил, что к ним пробьются свои. Наверняка, свои уже внесли 76 батальон в список переставших существовать подразделений, а его бойцов — в списки погибших. На них уже готовы, а, может, уже и отосланы похоронки. Они и сам не считали себя живыми. Они просто не сдавались.

Их рация, по которой они просили прислать помощь, сгорела вместе с домом еще тогда, когда батальон насчитывал пятьдесят человек. В одной из ночных вылазок белофиннам удалось оттеснить их с позиций на одном из флангов и забросать крайний дом бутылками с зажигательной смесью. Атаку отбили, заставили врагов отползти в свой лес, но бой унес жизни десяти красноармейцев, пятнадцать было ранено.

Они перестали считать дни, проведенные среди четырех домов, окруженные лесом и атакующими из него финнами. Все девятнадцать мучились от куриной слепоты. Наверное, она началась от голода. Жрать уже давно было нечего. Из-за этой проклятой куриной слепоты они подпускали финнов ночью вплотную. Стрелять приходилось на вспышки или на звук.

Финны действовали просто, не рискуя. Днем они обычно не лезли. Работали снайперами из леса. А каждую ночь предпринимали попытку покончить с батальоном. Подползали, забрасывали гранатами и пробовали отвоевать хоть какую-то часть деревни. Короткие стычки проходил среди мертвых, засыпанных снегом, обгоревших танков и машин, окружавших дома и стоявших между домами. Истратив гранаты и встретив сопротивление, финны, недолго думая, отступали. Они, люди обстоятельные, неторопливые, не спешили. Зачем сегодня схлестываться в смертельной рукопашной схватке, когда завтра у русских начнутся голодные обмороки, закончатся последние патроны, еще один раненый умрет, еще кто-то обморозится. Надо набраться терпения.

Финская пропагандистская листовка

Но в то, что русские могут сдаться, финны не верили. Потому что сами с начала войны делали все, чтобы отбить у русских охоту сдаваться. Правда, не ради этого, а чтобы запугать, лишить твердости духа бойцов Красной Армии финны уродовали трупы тех русских, кто попадал им в руки и кого они убивали. Действительно, леденили, наводили ужас обезображенные тела убитых, которые обычно подвешивали за ноги к веткам деревьев: с отрезанными ушами, носами, половыми органами, без рук или обезглавленные. Но красноармейцы усвоили и то, что пленных финны в живых не оставляют…

2

Капитан Шепелев и красноармеец Попов вернулись в десять тридцать утра. На их лицах можно было прочитать разве что смертельную усталость. Сначала были сняты масхалаты (уже финские, старшина позаимствовал у шюцкоровцев их белые куртки и штаны, сделанные из более прочной ткани, чем наши балахоны, и, в отличие от наших, надежно защищающие от ветра). Туда же на печь отправились полушубки, ушанки и перчатки. Потом командир тяжело опустился на стул в торце стола. Вокруг командира собрались бойцы его отряда. Подошел хозяин хутора с короткой трубкой в зубах, присел на край длинной лавки у стола.

— Что там? — выразил общее нетерпение капитан Хромов.

Командир тер руками слипающиеся глаза.

— Там наши, — Шепелев опустил ладони на стол. — Пойдем на выручку. Подробности операции вечером. А сейчас вот что. Мы с красноармейцем Поповым заслуженно спим. Отсюда следует приказ: песни не горланить, ногами не топать, под окнами не скрестись. Если раньше не встанем, трубите нам подъем в девятнадцать ноль-ноль. А вы будете работать. Работы вам и старику-хуторянину предстоит непочатый край. Слушайте, кто что делает…

…Шепелев проснулся в шесть вечера без посторонней помощи. Он спал в большой комнате, за ширмой, на расстеленном на полу полушубке.

Голова от дневного сна была тяжелой, мутной. «Надо бы набраться храбрости, раздеться да в снег».

Сзади хлопнула дверь.

— На ногах? — Хромов от двери прошел к печи. Снял с ее полки чайник. — Чайком согрейся, капитан. Слушай, мы старику одной вражеской, то есть его родной тушенки на полжизни оставляем. Сходи, полюбуйся, сколько на кухне ящиков с пищевым довольствием. Там хозяйка не может пробраться к печи, ну, на которой готовит. Да он нас за такие подарки не то что отвезти должен, а это… до расположения довезти.

Рот Шепелева растянул затяжной зевок.

— Во, кстати! — воскликнул Хромов, наливая чай в кружку, входившую в солдатскую походную выкладку. — Чтоб ты быстрее очухался. Мы там баньку хозяйскую затопили.

— То-то гляжу, ты такой румяный. Со всем остальным управились? — Командир подошел к окну. И первое что увидел — стоявших возле курятника Жоха и дочь хозяина. Вор что-то говорил, жестикулировал, тыкал пальцем себя в грудь, принимал затейливые позы, короче, старался, а женщина хохотала, прикрывая рот углом шерстяного платка.

«Значит, пока я ношусь, как олень, по лесам и холоду, они тут курортничают. Банька, фронтовой флирт. Ну отрядец!» — подумал Шепелев, борясь с зевотою.

— А как же! В полном ажуре, — звучал сзади бодрый доклад Хромова, сопровождаемый прихлебами из кружки. — Съездили, привезли, сколотили, приготовили. Ждем сигнал выступать.

— Будет вам сигнал.

— Сколько их там, капитан? Белофиннов этих?

— Сколько? Около роты, — Шепелев, заразившись примером Хромова, направился к чайнику, оставленному на столе. — Финны очень расчетливы. Нет смысла держать там больше роты, чтобы добить окруженное подразделение, они и не держат. Вот пусть их расчетливость их и погубит.

— Рота! Ты говоришь так спокойно, как будто нас столько же!

— Нас достаточно…

Странная процессия покинула во мраке этого январского вечера хутор, не отмеченный на советских военных картах. Впереди лошадь тянула сани, груженные ящиками. Ею правил старик, единственный из всех у кого не было никакого оружия.

Финская пропагандистская листовка

Перед выездом с хутора командир отряда подошел к хозяину хутора, у которого прежде не без труда выпытал фамилию.

— Если наши, — капитан ткнул в себя пальцами придут, — отдашь.

И протянул листок старику. Старик посмотрел на русский текст, который прочитать не мог, кивнул. На блокнотном листе Шепелев написал: «Эти люди, Ярви и его дочь, находятся в сфере особых интересов НКВД. Вреда не причинять, имущество не трогать. Капитан госбезопасности Шепелев. Ленинградское УНКВД». И подпись.

Позади повозки растянулась вереница лыжников. Каждый из них тащил за собой санки. Недостающие санки сработали за день, пустив на полозья оставшиеся от шюцкоровцев лыжи, а корпуса смастерили из досок, разломав на них ящики из шюцкоровского схрона. Гвозди тоже подарили бесценные ящики. Бесценные, потому что и содержимое повозки и санок было из тех же ящиков. У каждого лыжника свешивалась на грудь винтовка, а на спине висел или пистолет-пулемет «Суоми», или ручной пулемет. Пулеметы, кроме одного «Дегтярева», были финские «Лахти-Салоранта», которые днем изучали под руководством старшины.

Отдыхали часто. Главным было не достигнуть места как можно раньше, а вообще его достигнуть. И при этом не выдохнуться, потому что ночью силы ой как понадобятся. Вот застуденеть этой ночью не получится, горячей выйдет ночка до самого утра. Одно то, что повозка сбросит груз в трех километрах, ближе рискованно, от места их утреней дислокации и дальше перетаскивать придется на себе, затребует немало силенок. Но перетащить еще не все, еще надо будет и растаскивать. И что-то из сил должно остаться к рассвету, ко времени икс, когда они начнут свою одновременно продуманную и бесшабашную, но совершенно негуманную операцию.

До рассвета еще далеко. А пока скрипели полозья саней, сопела лошадка, да тяжело дышали, старающиеся поспеть за ней люди…

Глава десятая

Несоблюдение Женевского протокола

«Наша война против напавшего врага будет самой справедливой из всех войн, какие знает история человечества».

Из проекта Полевого устава 1939 года1

Светало. Сумраку оставалось рассосаться только в лесу. Солнце загоралось лампой в холодном карцере — светит, но не греет. Судя по рассветному небу, тех, кто выживет, ждал и сегодня ясный день. Под утро окрестности затихли. Даже прекратились отдельные винтовочные хлопки. Наверное, с обеих сторон устали от ночного боя.