А в поддержках стискивает тело ровно так же, как трахает. Жестко. Надежно. Не давая сделать лишнего вздоха. Держит за талию и насаживает на свой идеальный член прямо в воздухе.
Я стряхиваю наваждение и зло шиплю, взглядом показывая, что он зашёл слишком далеко:
— Прекрати себя так вести.
— Я танцую, — равнодушно замечает он, но я-то вижу, как в глазах пляшут настоящие бесенята.
— Ты не танцуешь, ты лапаешь меня.
— Ещё скажи, что тебе не нравится
— Мне не нравится.
— Пиздеж. Давай, я прямо сейчас, — поворачивает он меня к себе спиной в нужный момент танца и касается кромки белья с вкрадчивыми словами. — Давай я заберусь к тебе в трусы, чтобы доказать всем, что ты течешь как сука…
Резкий поворот и удар по его щеке.
Я не планировала. Я не хотела. Я сама от себя не ожидала. Просто его слова чистая правда, между ног давно влажно и мне противно с самой себя. А все из-за него. Из-за его рук и близости твердого, крепкого тела. Из-за глаз, которыми он прожигает мне сетчатку, и не желает отпускать из плена чувств и губительных эмоций.
Звук удара получился оглушительным и привлек слишком много внимания.
Но не смотря на пятно от моей ладони, на хорошую силу щлепка, Максим даже не дернулся. Это и не удивительно, что ему моя рука, когда он принимает удары мужчин гораздо себя больше и старше.
— Ты сама себя топишь.
Я просто отхожу, прижав горящую руку к груди и уже хочу закричать, что он приставал ко мне, но передумываю. Это насквозь фальшивое заявление.
— Так, — подбегает к нам Ольга Михайловна. — Мне тут склоки в центральной паре не нужны.
«Мы не пара», стучится в голове мысль, и Максим, как будто читает ее. Усмехается.
— Вернётесь оба через пол часа, — продолжает она вещать и грозно махать крупным, увешанным кольцом, пальцем. — Мы как раз закончим массовый прогон. И помните…
Оставаться с ним наедине нельзя… Остальные слова куратора бала я слушаю спиной, потому что иду к сидящему на скамейке Королеву. Жду поддержки.
Тот сразу обнимает меня рукой за плечо.
— Вот я бы ему вломил… — и все…
Смотрю на него, как на идиота, но киваю.
— Конечно, милый.
— Ваще не понимаю, почему его с тобой поставили.
— Потому что он танцует лучше всех… После тебя, разумеется, — со вздохом объясняю. И сижу, насупившись, до конца репетиции. Потом Виталик извиняется и говорит, что ему пора. И я почему-то сразу взглядом ищу костыли.
Но он звонит кому-то, и через минуту в дверь зала входит водитель его отца. Крупный седовласый мужчина всегда в белой рубашке и черном галстуке.
Поднимает «бедняжку» на руки и под аплодисменты несет из помещения.
Господи, какой дебилизм. И как Виталику самому не тошно от своей беспомощности.
Перевожу взгляд на Максима и Антона. Последний прикрывает рот рукой и ржёт, аж лицо надувается и краснеет.
Смотри не взорвись, придурок.
Все вышли и нас осталось четверо.
Антон улёгся на скамейку, и когда я взглядом требую его ухода, тот только влажно смотрит и подмигивает.
Бесит
И Макс бесит.
И Королев.
Со вздохом понимаю, что сделать что-либо сейчас невозможно и обречённо шагаю к Максиму, уже ждущему меня в центре.
Играет нужная мелодия и меня прошибает ток от касания рук.
— Давай сейчас без твоих штучек.
— Какие штучки, я здесь вижу только одну. Лживую и пафосную штучку богатеньких мажоров.
Рука яростно чешется, словно обожженная крапивой, и я сжимаю ее в кулак при очередном повороте, чтобы не наделать глупостей. На миг прикрываю глаза. Спокойно. Лана. Спокойно. Сейчас все закончится, и ты окажешься дома. В безопасности. Подальше от него.
«Штучка-шлюшка», понятно, что за слово он имел в виду.
Открываю глаза, когда нужно снова подавать руку. И только сейчас осознаю, насколько Максим хорош в танце. Без лишних зрителей он двигается плавно, ведёт сильно, властно и не даёт сбиться с шага. Можно ничего не делать. Он будет управлять тобою сам. Точно так же, как управлял, пока лишал девственности.
И, наверное, если бы не его периодически острые, как лезвие взгляды, я бы танцевала так же отменно, как он.
— Ближе её прижимай, что ты как салага? Да не за талию, за жопу надо.
— Громов! — уже не выдерживает Ольга Михайловна, пока я стараюсь не обращать внимания на сальные шутки, постоянно чувствуя под кожей жар.
Антон бросает взгляд на Максима, и тот кивает. Ох, и достали они своими ментальными переговорами.
— Вы друг друга и на расстоянии понимаете? — язвлю я.
— Завидуешь, потому у тебя никого нет, кто бы за тебя умер? — шипит он насмешливо, а я молча смотрю в его лицо, краем глаза видя, что Громов покинул зал.
Почему. Почему каждое слово Максима бьет точно в цель. Почему от его голоса так больно. Почему хочется впиться ногтями в это хищное лицо и вырвать язык. Почему же так хочется прижаться к его груди, и целовать жесткие губы, чувствовать на себе его руки, которые во время очередного поворота притягивают меня ближе, джинса касается обнаженных бедер. Создает порочное, чувственное трение и я уже представляю, как его твердый пах будет тереться об мою влажную промежность.
Но одна его злая ухмылка сметает метлой гнева весь романтический флёр.
— Да мне по хрен, — тут же шиплю не хуже дворовой, голодной кошки, у которой отобрали кусок рыбий головы. Максим оказывается сзади и готовится меня поднять за талию. — Хоть в десна долбанитесь.
Я бросаю взгляд на Ольгу, которая уже в телефоне. И вдруг чувствую на шее боль.
Этот скот укусил меня. Отлетаю от него, словно от огня. Набираю воздуха, чтобы устроить истерику, потому что он фактически поставил клеймо.
Максим скалит зубы, пока я держусь за шею, чувствуя всё ещё его зубы и кивает на куратора.
Если сейчас прерваться, придется торчать здесь ещё пол часа, а больше всего мне хочется убежать от него. Скрыться. Исчезнуть. Растаять, ровно как два лучших дня в моей жизни. Точно так же, как удовольствие, от которого остался лишь призрак.
— Мне больше понравится в десна долбиться с тобой, — с усмешкой говорит Максим, когда мы возвращаемся к танцу. — А лучше просто долбить тебя во все щели.
Глава 39
Не реагирую на его пошлую, развратную грубость. Это ниже моего достоинства. Тем более, что музыка перестает звучать, и наши тела расходятся в разные стороны.
И радостную мысль, что нам ещё не раз придётся соприкоснутся руками, телами, бедрами я прячу так глубоко, что даже Максим, видящий меня на сквозь, не достанет. Не узнает. Не посмеётся.
Если бы только он знал, что мне пришлось пережить в жизни, я уверена относился бы иначе. Но я не облегчу ему задачу. Хочет быть гавном — его право.
Так будет проще вырвать его из сердца, видя его грубость, хамство, заносчивость. Он кичится своей бедностью, в противовес тому, как своим богатством кичится Виталик.
Мы с Максимом расходимся, но выходя из здания уже в сумерках я замечаю на пороге Максима. Он делает шаг ко мне, и я бросаюсь к Ольге Михайловне. Прошу подвезти меня, во избежание опасных ситуаций. Я ведь так и не знаю, что задумали Антон с Максом, а главное, как это отразится на мне. А еще главное сбежать от глаз, взгляд которых так не хочется отпускать.
Так страшно. Страшно самой упасть к нему в ноги и молить о любви. Но я сильная. Любовь не прокормит, только деньги, а их у Одинцова нет.
Но как бы я не хотела избежать встречи с Максимом наедине, как бы не хотела сделать оплот из своего огромного красивого дома. Спрятаться, скрыться, избежать дьявольских силков, Бес сам пришел ко мне. Долго сидел на каменном заборе.
Недавно я проходилась вдоль него, рукой проводила по тупым выступам бежевого камня и удивлялась, а как Максим мог сюда забраться.
У меня не получилось. Ни сейчас, ни в детстве, когда я в первый и последний раз захотела сбежать из дома приемных родителей.