творчества, который еще неясно и расплывчато рисует лицо высокоодаренного русского зодчего.
Темпы науки неизбежно медленны. И может быть, многое исчезнет или уже исчезло необследованным из числа тех памятников искусства, что связаны с именем В.И. Баженова.
Ведь разрушение Яропольцев — картина, трагичная своей типичностью. Поэтому странным, почти непонятным анахронизмом представляется еще внутри гончаровского дома уцелевшая рядом с залом “Пушкинская комната”. Это, конечно, была прежде парадная спальня, сохранившая еще свои колонны с золочеными коринфскими капителями и пейзажные фрески на стенах. Эти росписи, так же как сходные с ними в гостиной, может быть, принадлежат руке крепостного живописца Гончаровых — Макарову, украсившему пейзажными фресками так называемый дом Щепочкина в Полотняных Заводах и, по-видимому, известный дом Кологривовых в Калуге. Фетишизм имени поэта, по преданию, остановившегося в этой комнате, воспрепятствовал ее уничтожению уже тогда, когда вывезен был из Яропольца по требованию местных властей устроенный здесь художественно-бытовой музей. В этой комнате осталась стоять мебель разных эпох и стилей — старинная и старомодная, здесь уцелели осветительные приборы, гравюры, фотографии, альбомы, придающие этой старой спальне не музейный, а скорее жилой, но только покинутый вид. Затхлостью, запахом дерева и пыли веет от этих, все переживших вещей; на мгновение создается впечатление уюта и в особенности покоя и тишины, прерываемых только мухами на окне, ожившими под весенними лучами солнца...
"Пушкинская комната" в Яропольце Гончаровых. Фото начала XX в.
Такое же стилистически нестрогое убранство было и во всех остальных комнатах дома. В зале, украшенном по стенам пейзажными фресками в орнаментальных бордюрах, с двумя печами по углам, расписанными синими цветами по белым кафелям, была сборная мебель — кресла Bidermeier* (* Стиль практичной дорогой мебели середины XIX века.),этажерки и бюро 40-х годов, гамбсовский tête a tête** (** Букв.: свидание, разговор с глазу на глаз; здесь — диванчик для двоих (франц.).).Везде — на столах, на каминных полках, на этажерках — стояло множество фарфоровых ваз, безделушек, часов. Портреты масляными красками, и в их числе Е.И. Черткова работы Винтергальтера, акварели — висели по стенам, закрывая роспись, не считаясь с нею. С потолка свешивалась здесь чудесная екатерининская люстра в виде урны, извергающей сноп хрустальных слезинок, и подвешенного к ней обруча для свечей, напоминающего распустившийся цветок. Также стилистически не выдержано, но бесконечно мило и уютно было убранство угловой с разнокалиберной мебелью — диваном и креслами середины XIX века, типично александровским ломберным столом на одной ножке, лампой-чашей на цепях, спущенной с потолка, и типичным старомодным подсвечником с абажуром. На стенах и здесь висели портреты — Гончаровы и Загряжские — дамы в шалях и буклях, мужчины в сюртуках и высоких воротниках крахмальных рубашек. Все было обжито интимностью и уютом в этих комнатах, где каждое поколение оставляло память о себе в вещах и портретах. Вечерами — точно вспоминаешь — раскрыт ломберный стол, на зеленом истертом сукне мелки, фишки и два подсвечника с зажженными в них свечами. В открытое окно — дыхание теплого вечера, несущее медовый запах цветущей липы, движение воздуха, чуть колеблющее пламя свеч, — и от этого появляются блики на позолоте рамы, на полированном дереве стола, в гранях хрустальной вазы. А за столом, сидя на мягком диване, так хорошо мечтать о дальних странах над каким-нибудь иллюстрированным томом "Bibliotheque des voyages", глядя на итальянский ландшафт, искусно нарисованный на экране подсвечника.
Но лишь на мгновение встает этот мираж — ведь рядом в комнатах теснятся разломанные парты, протянуты нелепо ленты лозунгов и свисает с потолка на корявой, кое-как закрученной проволоке кухонная керосиновая лампа. В передней с готическим тамбуром из цветных стеклышек — грубо, наспех сколоченная вешалка. Повсюду залитые чернилами паркеты. В "готических" книжных шкафах из верхней библиотеки — тетради с кляксами и потрепанные буквари. Остро чувствуется во всем непримиримость настоящего и прошлого. Со старой усадьбой не уживаются ни школа, ни дом отдыха... И может быть, живописная руина, даже пожарище — для нее более достойный и желанный конец.
Чернышевский дом, занятый больницей, лишен внутри последних черт былого быта, хотя в нем и сохранились кое-какие остатки старины. Уцелела лепная отделка голубого зала, где в стены вмазаны профильные медальоны Чернышёвых работы Рашетта и также в мраморе высечены гербы их. В этом зале стояли еще, теперь вывезенные в Третьяковскую галерею, чудные бюсты работы Шубина, с каким-то изящным реализмом передающие облики трех братьев Чернышёвых, а также бюст французского поэта Корнеля прекрасной работы, неизвестно почему попавший в усадьбу.
Но и здесь в зале красные полотнища, на скорую руку сбитый помост-сцена кажутся каким-то противоестественным издевательством над искусством, над элементарными требованиями художественного вкуса. Крашеная мебель XVIII века, обитая светлым штофом, вывезена, от нее сохранились только в Новоиерусалимском музее парадное, во вкусе рококо, кресло Екатерины II и пышная резная кровать того же стиля. В небольшой комнате полукруглого выступа стоят еще две мраморные статуи работы немецкого скульптора XVIII века А.Трапнеля. Это части надгробного монумента гр. З.Г. Чернышёву, так и оставшегося недоделанным в церкви усадьбы. Треугольник серого гранита с профильным медальоном и саркофаг на ступенях занимают целую стену двойного храма. Статуи по сторонам гробницы остались, однако, в доме, тогда как рельеф для саркофага с изображением ладьи Харона попал в Московский музей изящных искусств. Так распался на части превосходный памятник, имеющий непосредственное отношение к подобным же по композиции работам Мартоса — в Никольском-Погорелом Барышниковых, в Павловске, в Глинках графа Брюса. Церковь чернышёвской усадьбы исключительно оригинальна, являясь соединением двух кубических массивов — в одном собственно храм, в другом усыпальница. Прекрасная ампирная отделка внутри, сочетающая белое с синим и золотым, представляется даже более умелой, чем наружная архитектура, где, конечно, применены маскирующие однообразие стен колонные портики. Однако несовпадение церкви с осью усадьбы, заметная неудача в спропорционированности частей невольно наводят на мысль, что она лишь была перестроена, расширена прибавлением второго массива и тем самым подогнана к общему ансамблю в годы устроения усадьбы.
Вероятно, такая же судьба постигла и другую церковь, находящуюся в парковой ограде гончаровской усадьбы. Миниатюрная и изящная постройка ротондального типа наросла приделами, несколько нарушившими стройность здания, украшенного изящной колокольней, колонными портиками, сочными нишами и карнизами с традиционными “сухариками”.
Обе усадьбы, некогда составлявшие владения плененного гетмана Дорошенки, чей мавзолей еще стоит на селе, сливаются в одно целое. Более не существует ограда, разделявшая гончаровские и чернышёвские сады. Все глуше становятся заросли английского парка, среди деревьев спрятался пруд с островом на нем, слились заглохшие