заляпан грязью. Скошенное заднее стекло автомобильчика загораживали игрушки, пледы, одежда, так что было не разглядеть, что внутри, и терзавшие Салли дурные предчувствия лишь усилились, когда из окна пассажира высунула голову молодая женщина, показавшаяся Салли знакомой, и уставилась на него. На лице ее читалось раздражение, точно один только взгляд на Салли напомнил ей с полдюжины разных связанных с ним неприятностей, о которых она позабыла. Салли вдруг захотелось убежать (он сам не понял почему), будто женщина прибыла прямиком из забытого прошлого, твердо намеренная оглоушить его иском по делу о наследстве.
– Привет, куколка, – с деланой развязностью произнес он, подойдя достаточно близко, чтобы его услышали.
За свои шестьдесят лет Салли перезабыл кучу народа и понимал: лучшее в такой ситуации – вести себя так, будто знаешь, с кем говоришь, пока по намекам не догадаешься, кто это. Кем бы ни была эта недовольная женщина, рано или поздно он вспомнит ее. Всю свою взрослую жизнь он звал женщин “куколками”, и если они знакомы, то она этому не удивится. Поравнявшись с машиной, Салли увидел, что на заднем сиденье, среди подушек и мягких игрушек, ютятся три мальчика, похожие на тех, кого он знавал раньше, только эти чуть-чуть постарше. Женщина вылезла из машины, наклонила спинку пассажирского кресла, чтобы Салли пробрался на заднее сиденье; он нагнулся, увидел водителя и сразу же сообразил, кто, черт возьми, все эти люди.
– Двигайтесь, малышня, – сказал он детям и скорчил гримасу. – Дайте деду сесть.
* * *
– Дайте мне Энди, – сказала Шарлотта, жена его сына. – Так вам будет где сесть… – Голос ее осекся.
Салли и рад был бы отдать ей Энди, но на миг растерялся. Он наполовину уселся на заднее сиденье “гремлина”, наполовину торчал из двери и догадывался, что одного из внуков явно зовут Энди, но какого именно, определить не мог. Он почти не сомневался, что Энди младший, но если так, то предложение Шарлотты не имело смысла. Ребенок сидел в детском кресле, вдобавок пристегнутый ремнем безопасности, и даже если Салли сумел бы его отстегнуть – что вряд ли, учитывая сложность этой штуковины, – он всего лишь освободил бы детское кресло на заднем сиденье, а не место для взрослого.
– Уилл, отстегни брата, – велел Питер, сын Салли. – Не сиди как перед телевизором.
Старший мальчик, удивительно похожий на отца в том же возрасте, исполнил приказ, но лицо у него было задумчивое, словно ему поручили непосильную задачу. Если старший Уилл, а младший Энди, оставался средний; он глазел на Салли с нескрываемым изумлением, и в ноздре его в такт дыханию пульсировал пузырь сопли. Салли догадался, что мальчику его вид – с ног до головы в грязи – кажется странным.
Когда Энди передали вперед, Шарлотта устало обратилась к среднему сыну:
– Сядь в кресло брата, Шлёпа. Или ты думаешь, туда дедушка сядет?
– Это кресло для малышей, – нахмурился мальчик.
– Давай я сяду. – Старший мальчик со вздохом отстегнул ремень.
Средний оживился:
– Мама сказала мне! Мама сказала мне! – И с силой стукнул старшего брата, когда Уилл попытался сесть в кресло, куда явно не помещался. Средний брат угодил старшему кулаком прямо в переносицу, на глаза Уилла навернулись слезы, а Шлёпа, не мешкая, забрался в кресло и со злорадной ухмылкой уставился на него. К удивлению Салли, обиженный даже не попытался отомстить.
Салли втиснулся на образовавшееся свободное место и, осторожно маневрируя ногой в ограниченном пространстве, согнул ее в колене. Интересно, как на самом деле зовут Шлёпу, подумал он. Наверное, как-то созвучно. Он порылся в памяти, но так и не нашел мальчиковых имен, созвучных Шлёпе.
– Шлёпа опять меня стукнул, – сообщил Уилл, ни к кому конкретно не обращаясь. Проверил, не течет ли из носа кровь, и явно огорчился, обнаружив, что не течет. Если бы текла, ему бы, пожалуй, поверили. Шлёпа показал старшему брату костлявый кулачишко и прищурился, точно намекая, что второй удар обеспечит ему желанное доказательство.
– Стукни его в ответ, – предложил сын Салли, выворачивая на дорогу.
Он не обернулся, не пожал отцу руку, ничем не обнаружил, что рад его видеть. Но так уж между ними повелось с тех самых пор, как Питер уехал в колледж – сколько? пятнадцать? двадцать лет назад? Быть может, Питер считает такое отношение воздаянием, простой кармической справедливостью, и, говоря по правде, Салли не стал бы спорить. Он никогда сознательно не игнорировал сына в детстве и уж точно не проехал бы мимо него по шоссе жизни, если бы мальчика потребовалось подвезти. Просто мать мальчика позаботилась о том, чтобы его не требовалось подвозить. Они с Ральфом – Вера вышла за него через год с небольшим после развода с Салли – так прекрасно справлялись с воспитанием Питера, что ему никогда ничего не требовалось, и Салли знал, что Ральф как отец куда лучше него самого. Салли не лез в жизнь сына ради его же блага (по крайней мере, так он себе говорил). И по сей день считал, что поступал не так уж и глупо. Правда, Питер вырос молчуном и ни к чему особенно не стремился, но за него стремилась Вера, а легкий и добродушный нрав Ральфа умерял ее избыточные амбиции, так что в итоге Питер ухитрился стать преподавателем колледжа – правда, Салли не помнил, что именно он преподавал.
– Серьезно, врежь ему, – без особой настойчивости добавил Питер. – Если тебя ударили, надо дать сдачи.
– И это говорит человек, который не пошел в армию по моральным убеждениям, – фыркнула Шарлотта, точно замечание мужа окончательно доказало его глубокое лицемерие (если это требовалось доказывать).
Салли, редко обращавший внимание на подобные вещи, не мог не заметить напряжение на передних сиденьях и не задуматься о его причине. Быть может, кто-то был против того, чтобы остановиться и подвезти его? Если так, скорее всего, не Питер, а именно Шарлотта настояла, что нужно остановиться. Невестку он видел редко, но всегда ее любил. Она была высокая, нескладная, с открытым лицом, никогда не обижалась, если над ней подшучивали, а иначе Салли и не умел общаться; еще их сблизило то, что Вера недолюбливала обоих. Вера и не трудилась скрывать, что не одобряет брак Питера, поскольку Шарлотта вряд ли поможет ему сделать карьеру. Вдобавок они жили вместе до свадьбы, и этого Вера тоже не одобряла. Поженились они, только когда Шарлотта забеременела, и Вера сочла это доказательством того, что ее сына завлекли в западню. Все это Шарлотта как-то раз объяснила Салли, и ему стало ее жаль. О жизни сына он знал немногое, и