других областях и намеренно умалчивая (или вовсе упуская) тот факт, что его первое состояние было сделано на медицинской рекламе. В конце концов, он начал признавать свою роль в качестве издателя Medical Tribune, добавив свое имя в мастхэд и написав собственную колонку под названием "Один человек и медицина", в которой он высказывался по медицинским вопросам современности. В этих колонках Артур часто выступал против опасности сигарет, указывая не только на риск для здоровья, связанный с курением, но и на опасность зависимости. Однако он, казалось, был не в состоянии применить такую же тщательную проверку к своей собственной роли щедро оплачиваемого защитника опасного продукта, вызывающего привыкание. И поскольку Артур так эффективно продвигал на рынок не только свою продукцию, но и свою собственную персону, не вызывающую сомнений, его редко просили объяснить этот диссонанс. В тех редких случаях, когда он все же обращался к теме пагубного влияния валиума, он повторял слова своих клиентов из Roche и производителей других транквилизаторов: зависимость вызывают не таблетки, а личности пациентов, которые ими злоупотребляют. Валиум - безопасный препарат, настаивал он, и сообщения об обратном не вызывали у него ни сомнений, ни сожаления. Люди, у которых возникали проблемы с препаратом, должно быть, "смешивали его с алкоголем или кокаином", говорил он.
Другим человеком, разделявшим эту точку зрения, был Лео Штернбах. В то время как Артур хитроумно договорился о получении прибыли от Librium и Valium пропорционально их продажам, Штернбах не заработал целое состояние. Вместо этого ему заплатили 1 доллар за каждый патент, что было стандартной практикой для штатного химика в Roche. Когда его изобретения стали самыми продаваемыми фармацевтическими препаратами в мировой истории, компания Roche выплатила Штернбаху бонус в размере 10 000 долларов за каждый препарат. Однако он не испытывал горечи. У него не было желания иметь виллы или яхты, не было дорогих хобби, которым он хотел бы предаваться. Вместо этого он безропотно доживал свои дни, занимаясь химией. Как и Артур Саклер, Штернбах сопротивлялся любому чувству ответственности за негативные стороны мелких транквилизаторов. Он всего лишь изобрел эти соединения и вывел их на рынок. Он не чувствовал моральной ответственности за их последующее неправильное использование населением. "Я имею в виду, что всем можно злоупотреблять, - сказал Штернбах.
Глава 5. КИТАЙСКАЯ ЛИХОРАДКА
Когда Артур и Мариэтта переехали в голландский фермерский дом на Лонг-Айленде, они поняли, что у них недостаточно мебели. Артур договорился с людьми, продавшими им дом, о покупке стола и спального гарнитура, а Мариэтта привезла из Германии старинный комод, который был семейной реликвией. Но этого было недостаточно, чтобы заполнить большое пространство, и, когда супруги приглашали гостей на ужин, им приходилось импровизировать, перенося стулья из столовой в гостиную, чтобы каждый мог присесть.
Пока Мариэтта будет сидеть дома, она решила, что установит книжные полки и шкафы. Так получилось, что неподалеку жил краснодеревщик, и он тоже был немцем, из Баварии. Однажды в субботу Мариэтта уговорила Артура отправиться вместе с ней на в мастерскую краснодеревщика. Когда они рассматривали выставленную мебель, взгляд Артура упал на необычный стол из палисандра. Когда он спросил о нем, краснодеревщик объяснил, что стол принадлежал местному жителю, который коллекционировал старую китайскую мебель и иногда приносил ее на реставрацию. Заинтригованный, Артур спросил: "Не знаете ли вы, не хочет ли он продать что-нибудь из своих предметов?"
Когда Артур Саклер видел что-то нужное ему, он начинал добиваться этого с неослабевающим рвением; так он добивался Мариэтты. Поэтому на следующий день он договорился о встрече с владельцем стола. Его звали Билл Драммонд, и жил он неподалеку, в доме на ранчо в Рослин-Хайтс. Драммонд был родом из Чикаго, но вот уже тридцать лет он то и дело жил в Китае, где у него был антикварный бизнес. Его брат все еще жил там, хотя после прихода к власти коммунистов в 1949 году он был вынужден переехать в Гонконг. В доме Драммонда было много красивой китайской мебели: столы из тикового дерева, лакированные письменные столы с золотой фурнитурой, репродукции предметов, которые когда-то украшали Летний дворец императора в Пекине. У китайской мебели "двойное лицо", - любил повторять Драммонд, - "уважение к тому, что остается невысказанным". У самого Драммонда было двойное лицо: поначалу его мебельный бизнес был лишь прикрытием для его настоящей работы в качестве американского шпиона в Китае, работавшего на Управление стратегических служб, предшественника ЦРУ. Но идея оставить все недосказанным могла прийтись по вкусу только Артуру Саклеру. Многие из этих предметов на самом деле были недавними репродукциями дизайнов, которым были сотни лет. Но они были сделаны на века и обладали прочностью, неподвластной времени, которой Артур восхищался. Казалось, они всегда существовали и всегда будут существовать.
Антикварная китайская мебель не была в моде в пригороде Лонг-Айленда в 1950-х годах. А после прихода к власти в Китае коммунистов Соединенные Штаты ввели эмбарго на все товары из этой страны, поэтому поставки были ограничены. Но, как заметил один из давних друзей, Гарри Хендерсон, Артур "гордился своим "глазом" на то, что было упущено из виду, будь то в искусстве, корректуре или логике". И предметы, которые Драммонд выставил на продажу, особенно мебель эпохи Мин, поразили воображение Артура. Он импульсивно решил купить их: не один-два предмета, а столько, что Мариэтта забеспокоилась, смогут ли они себе это позволить.
В дополнение к мебели Артур купил у Драммонда керамику эпохи Хань и другие предметы антиквариата. Это открытие китайской эстетики, казалось, пробудило что-то внутри него. Мариэтта разделяла мнение мужа о красоте китайского искусства и дизайна, но Артур погрузился в этот новообретенный интерес со страстью, граничащей с одержимостью. У него никогда не было хобби как такового; будучи ребенком депрессии, он был склонен направлять все силы на профессиональный рост. Но теперь у Артура были деньги, и в охоте за этими драгоценными реликвиями древнего общества было что-то такое, что его завораживало. "Именно в то время Артур заразился китайской лихорадкой, - говорит Хендерсон, - и так и не смог ее преодолеть".
На каком-то уровне Артур всегда ценил искусство. В детстве он посещал Бруклинский музей и ходил на вечерние занятия по скульптуре в Купер-Юнион. Мариэтте казалось, что он был творческой личностью, которая могла бы сделать карьеру в искусстве, если бы не депрессия и необходимость обеспечивать родителей и братьев. Но верно и то, что люди, достигшие определенного уровня богатства и профессиональной известности, в определенный момент начинают покупать предметы искусства. Возможно, такой способ приобретения - попытка