Из кабинета Лациса вышли несколько человек. Громко разговаривая, они мельком посмотрели на Михеева и двинулись к двери. Наверно, привыкли ничему не удивляться.
— Да проснись же наконец! — воскликнул Михеев, тормоша Сибирцева за плечи.
Сима, широко распахнув глаза, наблюдала за ними: ей такое приходилось видеть впервые.
Наконец Сибирцев с усилием поднял веки, тяжело выпрямился и глаза в глаза встретился с Михеевым, взгляд его приобрел осмысленность.
— Володька?! — спросил недоверчиво. — Володька, ты! — он вскочил, уронив на пол шапку, и сжал Михеева в объятиях.
— Пусти, чертяка! — застонал Михеев. — Ну и здоров же!
— Живой… — отпуская его, выдохнул Сибирцев.
— Да живой, живой, — кривясь и распрямляя плечи, засмеялся Михеев. — Ну, медведь! И откуда сила берется?.. Сам-то как?
— А так, брат, все как на том медведе. Заросло. Ты что ж молчал, вражья твоя душа?
Михеев положил руку на плечо Сибирцева, сажая его на диван, и сам примостился рядом.
— Ты прости, понимаешь… — сказал он, отводя глаза в сторону. — Я тебя тогда в больницу доставил, мне доктор сказал, что рана опасная, сволочной какой-то попался осколок. Ну, пока то да се, на меня приказ пришел: в Омск, а потом вот — сюда. Знаешь, как у нас — всегда срочно. Всегда бегом. Где-то с месяц назад сделал я запрос в Верхнеудинск в больницу, я тогда только фамилию твою назвал — и больше ничего, сам понимаешь. Ответили: такого нет. Вроде был, да выбыл. Куда — неизвестно. А ребят, которым я про тебя шепнул, просил, чтоб проследили и сообщили, уже в живых нет. Вот так. Такая вышла история…
— Тебя ж тогда тоже задело, я помню.
— А, — отмахнулся Михеев. — Пустяки…
— Погоди, — словно опомнился Сибирцев. — Теперь-то как нашли? Я ведь не давал о себе вестей сюда, в Центр. А Иркутск меня сразу в глубинку, в тайгу отправил.
— Мартин Янович все службы на ноги поднял. Он о тебе, оказывается, еще от иркутян знает, как ты там милицией заправлял. Не может быть, сказал, чтоб живой человек без следа исчез. Кровь, говорит, из носа — сыскать. У него на тебя серьезные виды, — Михеев отодвинулся и с улыбкой окинул взглядом Сибирцева с ног до головы, будто прикидывая, годится он или нет для “серьезных видов” Лациса.
— Куда, не знаешь? — через паузу настороженно спросил Сибирцев.
— Вот чудак, — усмехнулся Михеев, — конечно, знаю… Сам скажет.
— Прежнее что-нибудь? Старые связи, поди…
— Ох и не терпится! — Михеев покрутил головой. — Все равно не скажу. Погоди маленько, сам узнаешь… А ты изменился, Мишель, — сказал вдруг, без всякого перехода. — Похудел. Седина вон появилась.
— Ну! — вскинулся Сибирцев. — Зато уж ты вовсе не меняешься. Гусар, понимаешь, недорезанный!
— А мне что? — в голосе Михеева прозвучали беспечные нотки. — Помнишь? — он негромким, но чистым тенорком запел: “И по щеке моей румя-а-ной слеза скатится, ох, скатится с пья-а-ных глаз…” Так?
— Так… — щуря глаза, словно от яркого света, качнул головой Сибирцев и прижал Михеева к себе, широко обняв рукой его плечи. — Так, вражья душа…
— Слышу, поют! — раздался громкий голос. Сибирцев с Михеевым увидели в дверях кабинета Мартина Яновича Лациса, и оба вскочили. Сибирцев вытянулся по-военному.
Он много слышал о Лацисе в Иркутске, но вот так, лицом к лицу, встречаться еще не приходилось. А Мартин Янович, оказывается, знал о нем, и знал, видимо, хорошо, иначе не стал бы поднимать ради Сибирцева стольких людей.
Сибирцев и сам был росту немалого, но перед Лацисом почувствовал себя подростком. От двери шагнул чернобородый великан и, поводя усталыми после долгого сидения плечами, остановился посреди комнаты.
— Поют? — удивленно повторил Лацис, закладывая большие пальцы за поясной ремень. — Что такое, думаю? А тут еще и обнимаются. С кем вы обнимаетесь, Михеев?
— С самым большим своим другом, Мартин Янович, — сразу отозвался Михеев. — Можно сказать, со спасителем своим.
— Ну уж спаситель… — буркнул смущенный Сибирцев. Он оглянулся, поднял с пола шапку и снова вытянулся перед Лацисом. — Товарищ особоуполномоченный, Михаил Александрович Сибирцев прибыл по вашему распоряжению.
Жесткое, словно вырубленное из камня, лицо Лациса, глубокие глаза источали силу и власть. Сибирцев с сожалением подумал, что уж его-то собственная физиономия наверняка такого впечатления не производит, особенно теперь, после сна. Да еще комната эта натопленная расслабляет, плывет перед глазами, покачивается.
Во взгляде Лациса сверкнули веселые искорки.
— Здравствуйте, товарищ Сибирцев, Михаил Александрович, — медленно и раздельно сказал он. — Рад вас наконец видеть. Я полагаю, задержка вызвана объективными причинами?
Кровь прихлынула к лицу Сибирцева.
— Заносы… — выдавил он из себя.
— Заносы… — качая головой, повторил Мартин Янович. — Топлива нет. Банды гуляют, портят пути. Понятно. Как здоровье?
— В порядке, товарищ…
— Зовите просто.
— Здоров я, Мартин Янович.
— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул Лацис — Так, значит, спаситель?
— Точно, Мартин Янович, — тут же встрял в разговор Михеев. — Не будь его, не стоять мне перед вами.
Лацис хмыкнул, подошел к печке с булькающим на плите чайником и приблизил ладони к горячей трубе, протянутой через всю комнату к окну.
— Давайте сядем… Тут тепло и совсем нет дыма. Вот что такое женщина. Здесь не курят. А там, — он кивком показал Сибирцеву на свой кабинет, — дымят как паровоз. Проветрите, пожалуйста, Михеев. А вы, Сибирцев, можете раздеться. Здесь правда тепло. Снимите ваш роскошный полушубок.
Михеев ушел в кабинет, быстро вернулся и остановился, привалившись к косяку двери и картинно заложив ногу на ногу. Сибирцев повесил на крючок полушубок, шапку и почувствовал себя просто.
Если бы он не знал Михеева, то подумал бы, что перед ним самый обыкновенный штабной адъютантишка времен недавней германской, никогда не нюхавший пороху, но явно бравирующий своей завидной свежестью и выправкой. Но в том-то и дело, что Сибирцев знал Михеева хорошо.
Сибирцев с завистью смотрел в его чистые, улыбающиеся глаза и не замечал в них ни капельки усталости. Таков уж он, Михеев.
Лацис между тем плотно и обстоятельно уселся на диванчике возле “буржуйки” и жестом пригласил Сибирцева.
— Мартин Янович, — секретарша наконец выбрала паузу и взяла в руки папку с документами. — Здесь принесли для вас материалы от Феликса Эдмундовича. У него в десять совещание. Потом — из Наркомата юстиции. У них совещание в одиннадцать. Звонили из деткомиссии — там в двенадцать. Чайник вот закипел.