Глава 17
«Маркин его фамилия!», — вспомнил неожиданно я. Как и вспомнил удар по почкам осенью 85-го, когда меня в местные «подвалы» привели. Ну и украденные ментами деньги я не забыл, хотя их, конечно, и воришка моего паспорта мог потратить. Теперь понятно, отчего этот майор на моей стороне. Ему сначала от криминального авторитета досталось, от Олега Каратаева, а потом, уже позже, его Власовым пугнули, причём по полной. Но как же он майором-то стал? Пока я размышлял и ностальгировал, папа Фарида багровел.
— Майор, ты моё удостоверение видел? — просипел высокопоставленный партийный работник.
Как бы не окочурился тут, лицо больно нехорошее, — автоматически отметил я.
— Мужик, что бы у тебя ни было, министра нашего ты не переплюнешь, — устало сказал майор, сняв фуражку и обнажив полностью седую голову.
Он и раньше был седоват, помню, но тут вообще весь белый. Работа нервная, что и говорить?
— При чём тут министр? — насупился дядя.
— Пап, я же рассказывал, что ППС, как приехал, сразу спросили про Штыбу, значит, у них указания были сверху. А ещё он с племянницей Горбачева спит!
— Ты свечку держал? — озлился я, хоть это было и правдой.
— Рот закрой, пока не убил! — грозит батя малолетнему недоумку, треплющему имя генсека.
Хорошо, что мы в углу стоим и не привлекаем внимания окружающих, но те, кто слышат, вид имеют офигевший. Даже мой тренер. Морда у майора Маркина стала совсем кислой, но решение он принял идеологически и юридически верное.
— Анатолий, простите, отчество не запомнил, что с этими троими делать? В камеру их? Заявление будете писать?
— Тащ майор, для начала хочу вас с новым званием поздравить, вы капитаном были, помню.
— Да что там, на два года задержали новое звание. Спасибо за науку! Так что с этими делать? — кивает головой седой.
— Думаю, мы сейчас с товарищем вторым секретарём побеседуем и разойдёмся мирно.
— Извините, ваше имя отчество не упомню, — обращаюсь я к отцу Фарида. — Я вашего сына пальцем не трогал, а вот он наоборот, хотел ударить Светлану Аюкасову, если слышали такую фамилию.
— Врёшь, — уже без энтузиазма спорит дядя. — Ваши слова против его! А побои мы сняли!
— Там свидетельница была, соседка, — ехидно сообщаю я.
— Учтём, — мрачно кивает себе под нос мужик.
Он что, собрался на свидетельницу воздействовать?
— Старушка — божий одуванчик, — на всякий случай сообщаю я.
Не хватало ещё, чтобы к бабке полезли!
— Бога нет, — так же задумчиво молвил коммунист.
Сука, ничего святого!
— Она — мама члена ЦК, вы там учитывайте всё, — вспомнил я ещё один факт.
— Да ладно! А эта ваша Светлана точно…? — наконец проняло татарина.
— Точно. Мой совет, пусть ваш сын извинится перед девушкой. И лучше в учебном заведении, а не домой лезет.
— У сына голова пробита!
— Задницу ремнём в детстве бить надо было, голова бы сейчас целее была! — надоело убеждать мне.
— Это верно, и в самом деле — запустил я воспитание сына. Эх. Вот меня били ремнём, и кем я стал? А его попробуй было только за ухо взять, как три сирены сразу орать начинали.
— Три? — не понял я.
— Жена, мама моя и тёща, — пояснили мне сложности татарского воспитания подростков.
— Ну что, расходимся? Раз в камеру идти вы передумали, — пацанёнок в моей душе не мог не подковырнуть поверженного врага.
— Хр-р-р-р.
Мощный храп Сергея Леонидовича отвлёк нас от беседы. Нет, ну ты посмотри — спит! А если меня тут… какая гнида. Набухался и спит, а народ, смотрю, уже в самолёт двинулся.
— Вот кому хорошо! — с неожиданной добротой в голосе произнес секретарь.
— Тащ майор, помогите тренера в самолёт доставить, а с товарищем Рево… Мы претензий не имеем друг к другу.
Отчество товарища я даже и не попытался выговорить до конца.
В самолёте спящего тренера привалили к иллюминатору, я сел с краю, а посередине уселась сморщенная заносчивая мадам бальзаковского возраста. Она сразу дала понять, что недовольна нашим соседством и даже требовала у стюардессы или пересадить её или, как вариант, скинуть нас с самолёта без парашюта. Но экипаж самолёта, видя с каким почтением нас садили на борт, её требования проигнорировал. Шапокляк (а дама была на неё похожа) скривила губы и обещала будущие проблемы всем, начиная от своих соседей и стюардесс, заканчивая своим зятем, с которого «нехер взять». Купил билет, называется! Один раз она его попросила!
— Напьются как свиньи и людям жить мешают, — шипела она якобы себе под нос, но на самом деле для меня — Леонидыч же спит бухой.
Мне её брюзжание никуда не упиралось — сижу расслабленный после конфликта, завершившегося моей полной победой. Ух! Самолёт провалился вниз! Видно, попали в яму воздушную. Шапокляк, смешно икнув, схватила за руки и меня и Игоря Леонидовича.
— Это просто воздушная ямка, — успокаивающе сказал я, с трудом отдирая старушечью лапку от своего рукава. — Всё закончилось уже.
Ух-х-х! Не согласилась со мной реальность! Мы рухнули ещё ниже. Народ в салоне загомонил, даже те, кто спал, проснулись. Ну, Леонидыч не в счёт.
— Уважаемые пассажиры, прошу занять свои места, мы попали в зону турбулентности, уберите ваши столики и пристегните ремни! — нервно сообщила старшая стюардесса.
— Господи, какой он дурак! — трагически шепнула соседка, пытаясь застегнуть ремень.
— Кто? Антон ваш? — спросил я, желая переключить её внимание и помогая пристегнуться.
— Спасибо! А вы хороший! — женщина погладила меня по рукаву. — Отдала дочку за не пойми кого!
Вот и делай людям добро! До конца полёта я уже всё знал про семью тетки, которая просила называть её тетей Машей. Единственная дочка, красавица и умница, влюбилась в военного и сейчас вместе с внуком и мужем живет в столице, пока муж учится в академии. Я попытался сделать вид, что сплю. Куда там! Ещё некстати и обед принесли. Зато тетя Маша подала идею, как решить проблему с тренерской бедой.
— Надо поменять квартиру на другую, желательно на последнем этаже, раз уж они такие нежные… Я вот в войну при бомбёжке спала, и ничего — мне не мешало!
— Гениально! — серьёзно сказал я. — Спасибо, тёть Маш.
Сижу, обдумываю, через кого мне удобнее будет такое порешать?
— Сестра у меня в Академе живет, на девятом этаже в трёхкомнатной. Так она с доплатой поменяет!… Хотя, там голуби над ней живут.… Не топают, но крыльями машут… — вывел меня из раздумий голос соседки. — Зато она глухая почти, ей на этот шум плевать!
— У Игоря Леонидовича двухкомнатная, но большая, и в центре.
— Надо поговорить со своей младшенькой. Нас три сестры, знаете, как у Чехова… — опять сбилась на воспоминания тетя Маша.
— Телефон у неё есть? — невежливо перебиваю я и пытаюсь разбудить Леонидыча. — Садимся через полчаса.
— Через полчаса? Пить хочется! Есть что? — мой тренер вполне трезвый, но ото сна ещё не отошёл.
— У вас квартира сколько метров? И на какой улице?
— Шестьдесят. Ты ж был у меня на новоселье. Кухня — восемь, — ответил тренер после паузы, которую заполнил осушением бутылки минералки.
— Я был один раз и не мерил! — сварливо поясняю я и рассказываю план обмена квартиры на квартиру.
— Тысяча в загашнике есть! — оживляется тот, завидев перспективу убраться из жилищного ада.
— К ней ехать надо, я же говорю — глухая, к телефону не подходит. Тысяча — это хорошо, но две лучше! Хоть по метражу квартиры почти одинаковы, но у сестры вид шикарный на горы и лес.
— А у нас вид на Енисей! Полторы наскребу, суточные остались, премию обещали… Хотя…, — вспомнил о своей драке Игорь Леонидович и погрустнел.
— Две тысячи нормально! — быстро соглашаюсь я. — Давайте договаривайтесь, а я обмен проверну по своим каналам. У вас же от спорткомитета квартира? Так вот, у тети Машиной сестры тоже! Она лыжница в прошлом!
Запомнил вот. Младшая — лыжница, вдова, дети в Новосибирске. Старшая — водитель трамвая! А тетя Маша работает в недавно открывшемся Институте искусств. Тьфу, и на кой мне эти познания? Вот как у некоторых получается забить за пять часов полёта всяким шлаком память всех вокруг?