Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Авдей Самсонович пошел домой напрямик — по тропинке, выбитой в снегу через стадион. В центре стадиона, на голубоватом льду катка, носилось несколько малышей. Девочка в красном свитерке и белых ботинках все время хотела прокатиться «ласточкой» и все время падала. Снег, лед и солнце, слепили глаза, небо сверкало никельным блеском, мороз немного спал, но под валенками скрипело так же голосисто, как утром. Все это очень нравилось Авдею Самсоновичу. Погода была на сто процентов летная, и уже ничто не могло помешать ему покинуть сегодня поселок.
Он обогнул дощатую баню, грибом торчащую в огромном сугробе, так что виднелась лишь крыша да узкие, в потеках размытой сажи полоски-оконца под ней, и через двор пищеторга, заваленный бочками из-под селедок, порожними ящиками и прочим хламом, вышел на свою улицу. Дом его стоял на краю поселка, у самой сопки, двухэтажный, неоштукатуренный дом из дикого камня, с двумя низкими, крашенными охрой дверями, так называемыми подъездами, и паровым отоплением. В этом доме Авдей Самсонович прожил без малого двадцать пять лет и единственным бытовым неудобством считал общую коридорную систему, отчего дом напоминал общежитие. Всем остальным он был доволен.
2Прежде чём отправиться к Анне Тимофеевне, Авдей Самсонович скинул растоптанные валенки, переобулся в ботинки, побрился старенькой бритвой «Золлинген», купленной еще до войны, освежился цветочным одеколоном и задержался на минуту перед складным зеркалом, стоявшим на высоком подоконнике, повязать галстук.
Из зеркала на него глянуло знакомое, суховатое лицо с чуть запавшими щеками, хрящеватым острым носом и выразительными чёрными глазами, часто моргавшими от яркого солнца в окне. Глазам этим больше подошли бы густые, тёмные брови, хорошо бы — сросшиеся над переносьем или как-нибудь круто выгнутые, что зачастую придает лицам выражение мужественности. Но брови у Авдея Самсоновича были рыженькие, жиденькие, едва приметные и совсем не соответствовали густой черноте подвижных глаз. Возможно, от этого несоответствия выражение лица у него постоянно было унылым и немного вялым. Впрочем, лицо не казалось старым, и если бы не резкие морщины, симметрично пролегшие от крыльев носа к самому низу узкого подбородка, да не широкая, округлая залысина надо лбом, если бы не это, то Авдей Самсонович и вовсе выглядел бы молодым.
Придирчиво изучив себя в зеркале, он остался доволен собой и подумал, что занудливая Полина Семеновна не соврала, сказав, что внешность его не соответствует пенсионному возрасту. Правда, северный пенсионер на пять годков моложе пенсионера общесоюзного, но тем не менее…
— Но тем не менее сегодня мы летим! — пропел Авдей Самсонович и, сложив зеркало, спрятал его в фанерный чемодан вместе с бритвой и флакончиком с остатками одеколона на донышке.
Теперь в комнате не осталось ничего, что можно было бы забыть или еще нужно укладывать в дорогу. Комната была пуста, не считая табурета, чемодана на нем да небольшого тючка с постелью, туго стянутого ремнями. Казенную мебель Авдей Самсонович сдал еще вчера, а вещи упаковал сразу, как проснулся. Благо ни шуб на меху, ни костюмов, ни ворсистых свитеров он здесь не нажил, сувенирами в виде медвежьих шкур и оленьих рогов не увлекался, так что времени на сборы ушло — минуты. Зато теперь до прихода Васюкова, то есть целый час, он был абсолютно свободен.
Авдей Самсонович отсыпал в карман трюфелей, туго завязал авоську, где лежал кулек с конфетами и консервы на дорогу, запер комнату и, пройдя в конец длинного, полутемного коридора с бесконечным числом дверей (6 самом деле, как в общежитии), постучал в крайнюю дверь.
Анна Тимофеевна бросила зашивать тюк и поднялась ему навстречу.
— А я жду, я жду! — обрадовалась она его приходу. — Все в порядке?.
— В порядке, в порядке, Анна Тимофеевна, — сказал Авдей Самсонович и этак залихватски протянул ей горсть трюфелей. — Вот, угощайтесь.
— Спасибо, куда столько! — Анна Тимофеевна приняла конфеты, огляделась, куда бы их положить, и, не найдя для них места, упрятала в карман халата.
— Кушайте, кушайте, я килограмм на дорогу взял, — сказал Авдей Самсонович и только после этого обратил внимание на тюки, тючки и чемоданы, разбросанные в пустой, как и у него, комнате.
— Ай-я-яй, шесть мест! Куда же столько, Анна Тимофеевна?
— Понемножку, понемножку и набралось, — улыбаясь, развела она руками.
— Так мы с вами умрем под этой тяжестью. И килограммы, килограммы сверх положенного на билеты, — мягко сказал Авдей Самсонович, но в этой мягкости слышался ворчливый упрек.
— Тогда я перину брошу, она самая тяжелая, — охотно согласилась Анна Тимофеевна.
— Перину? Вот перину, пожалуй, бросать не надо, — рассудил Авдей Самсонович и, указав на пухлый тюк, спросил: — А здесь что у вас? Похоже, тяжелое.
— Посуда и белье постельное. Может, посуду оставить? — с легкостью предложила Анна Тимофеевна.
— Посуду?.. Нет, посуду тоже стоит взять. Э-э, да пусть все остается, — решил вдруг Авдей Самсонович. — Только время, время, — посмотрел он на часы. — Скоро машина придет.
— Сейчас, сейчас, тут на пять минут делов-то, — ответила Анна Тимофеевна, берясь снова за иголку.
Авдей Самсонович присел на чемодан, достал из кармана конфету.
— Ну-ка попробуем, что это за трюфелечки. И вы попробуйте, Анна Тимофеевна.
— Потом, я потом. Вот дошью и попробую, — Она быстро и ловко стегала иглой.
Авдей Самсонович бережно развернул вощеную, шелковистую обертку, надкусил конфетину и, прищурясь, стал медленно жевать, как дегустатор, определяющий качество изделия.
— Представьте, никакого вкуса, — поморщился он. — Сверху вроде шоколад, а в середке горечь.
— Я из шоколадных «Белую ночь» обожаю, у — них начинка кисленькая, приятная. А вам «Белая ночь» нравится?
— Мне вообще, Анна Тимофеевна, конфеты не нравятся, я их не ем.
— Ох, Авдей Самсонович, я смотрю, ничего-то вы не едите, потому и худой такой. Не курите, не пьете — это я одобряю — говорила Анна Тимофеевна, ставя тюк торчком, чтоб удобнее было забивать край, — Маслом брезгуете, с мясом осторожничаете, куда это годится? Подождите, я за вас возьмусь, будете вы у меня парень на все сто, — смеясь, заключила она.
— Согласен, Анна Тимофеевна, на все согласен, — улыбнулся Авдей Самсонович, жуя конфету.
Надо заметить, что хоть они и называли друг друга на «вы», Анна Тимофеевна была меж тем женой Авдея Самсоновича. Правда, юридически незаконной, не расписанной, но женой. Ровно две недели назад, после того, как Авдей Самсонович сделал ей предложение, и после того, как Анна Тимофеевна три дня наедине сама с собой решала свою судьбу, она сказала ему окончательное «да».
За эти три дня Анна Тимофеевна о многом передумала. О том, что ей вот уже сорок пять, что жизнь у нее не сложилась и вряд ли сложится, потому что мужчины ее возраста давно женаты, у них семьи и дети, а отбивать женатых и рушить другую семью не в ее характере. О том, что Авдей Самсонович, хоть и невидный из себя, хоть и старше, ее намного, но человек не злой и не пьяница. О том, что приехала она на Север недавно, всего полгода назад, и сразу неплохо устроилась: дали комнату, к работе санитаркой привыкла, больные ее уважают, главврач ценит и предлагает осенью поехать на курсы медсестёр. Но, с другой стороны, одна работа — малая утеха. Кончилась смена — сиди сиднем дома, завидуй на чужих детей, когда они затевают по вечерам в коридоре игру, в «жмурки»; прячутся среди корыт, тазов, велосипедов, ящиков с картошкой, выставленных жильцами из комнат, или забегают к ней: «Тетя, не выдавайте меня!», словом, кукуй, кукушечка, бабий век кончился. Ан нет, выходит, не кончился! Жила в одном доме с Авдеем Самсоновичем, встречались, здоровались — и все ничего, без внимания. А стал захаживать за солью, за заваркой — сердчишко тёх-тёх, затехкало, сразу догадалось: не соль ему нужна, не заварка. А когда услышала от него: «Я к вам, Анна Тимофеевна, давно присматриваюсь, и чем больше присматриваюсь, тем больше вы мне нравитесь», — когда услышала это, совсем сердце чуть не выскочило. Так надо ли бежать от судьбы?.. Анна Тимофеевна думала три дня и сказала окончательное «Да».
В тот вечер они пили чай с яблочным джемом в ее малой комнатушке, а после чая Авдей Самсонович торжественно объявил, что они уезжают. Надо было только выбрать место, где поселиться. Возбужденный Авдей Самсонович сбегал к себе и принес географический атлас.
— У меня, Анна Тимофеевна, как и у вас, никаких родственников нет, — волнуясь, говорил он, листая атлас. — Все погибли в войну на оккупированной территории. Придется нам самим решать, где теперь жить. Может, в Молдавию поедем? Смотрите, вот города: Измаил, Аккерман, Вилково, — водил он пальцем по карте, причисляя по незнанию к Молдавии Одесскую область.
- Свадьбы - Лидия Вакуловская - Советская классическая проза
- Белые терема - Владимир Константинович Арро - Детская проза / Советская классическая проза
- Берег - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Левый берег (сборник) - Варлам Шаламов - Советская классическая проза
- Свет моих очей... - Александра Бруштейн - Советская классическая проза