– Ну, ведь пациентов же отпускают домой на праздники или на выходные.
– У нас такое не практикуется, – отрезала врач. – Наши больные постоянно находятся под наблюдением специалистов. Да и далеко не всех пациентов с соматическими заболеваниями могут отпускать домой.
– Скажите, а как Изольда относилась к лечению? Принимала все, что ей назначали, или отказывалась от уколов, других процедур? Была ли она агрессивной по отношению к медицинскому персоналу? – Я забросала Ермолаеву вопросами.
– У Изольды непростой характер сам по себе. А тут еще наслоились алкоголизм и депрессия. Были с ней определенные трудности, были. Алкоголиком себя не считала, депрессию отрицала. Но тем не менее сидела целыми днями, уткнувшись взглядом в одну точку.
– Но ей в конце лечения стало лучше? – спросила я.
– Ну, да. До известной степени.
– И выписали ее домой… в каком состоянии?
– В состоянии ремиссии, скажем так. Ее задачей было постараться не сорваться, удержаться на достигнутом улучшении. Вы понимаете, мы ведь лечим пациентов не только уколами и таблетками. В нашем диспансере есть группа анонимных алкоголиков. Это тоже элемент лечения. Ведь алкоголизм – это болезнь, в которой генетика имеет очень большое значение. Можно с уверенностью утверждать, что если в семье есть кто-то, злоупотребляющий алкоголем, то в более половине всех случаев потомство ожидает, к сожалению, такая же история.
«А Изольда является приемным ребенком. И кто знает, какие гены были у ее биологических родителей», – подумала я, а вслух сказала:
– Но ведь в другой половине случаев этого не случается.
– Да, потому что не менее важно уметь контролировать себя. А вот у Изольды с самоконтролем, к сожалению, были проблемы. Да и саму практику анонимных алкоголиков она не то чтобы совсем отрицала, но относилась к этому крайне несерьезно. Как будто бы где-то она вычитала, что анонимность в данном случае имеет негативное значение, что важно заявлять о своей проблеме открыто. Не знаю… Мне эта теория не близка.
– Скажите, Алевтина Лазаревна, а полностью от алкогольной зависимости можно вылечиться? Я имею в виду в случае с Изольдой?
Ермолаева покачала головой.
– В очень редких случаях. И то если нет сопутствующих заболеваний. И если пациент обладает силой воли. Но это не случай с Изольдой. У нее замешана генетика. А вообще женский алкоголизм практически неизлечим. Да, так вы сказали, что убит ее муж?
– Да, ведется расследование. Скажите, Алевтина Лазаревна, Прикладниковский, муж Изольды, приходил к ней, пока она находилась у вас на лечении?
– Приходил, но только в начале, потом не появлялся, насколько мне известно, – ответила Ермолаева.
– А как она относилась к его визитам? – спросила я.
– Безразлично. Как я уже сказала, в период депрессии ее ничего не интересовало. Да, Татьяна Александровна, а вы что же, подозреваете в убийстве Изольду?
– Пока только проверяются различные версии, в том числе и эта, связанная с Изольдой. И если, как вы говорите, Изольда пребывала в состоянии апатии, то… А могла ли она в принципе совершить убийство?
– Ну, в принципе все мы можем совершить убийство. Я вот временами готова убить своего мужа, так он меня бесит. Но я же этого не делаю и не сделаю.
– Но речь идет о больном человеке, – возразила я. – Может быть, она хотела отомстить за то, что он с ней разошелся.
– Я вас поняла. Нет, я считаю, что ее совсем не волновал их развод.
– Значит, Изольда Прикладниковская в данный момент находится дома.
– Может быть, и не дома, но точно не у нас. По крайней мере, забрала ее от нас ее мать.
«Так, значит, в психоневрологическом диспансере Изольды нет, она, как утверждает врач, выписана и сейчас находится в доме своей приемной матери. Ну, что же, адрес у меня есть, поэтому сейчас я еду на Пролетарскую улицу».
Дом, где проживала мать Изольды, Варвара Никифоровна, представлял собой пятиэтажку с довольно ухоженной придворовой территорией.
Я поднялась на последний, пятый этаж и нажала на кнопку звонка. Звонила я долго, но все безрезультатно. Похоже, в квартире никого не было, потому что я не услышала ни шагов, ни каких-то других звуков.
Я уже решила спускаться, но в этот момент открылась дверь соседней квартиры, и из нее вышла пожилая женщина лет семидесяти или больше.
– Вы к Варваре Никифоровне? – спросила она меня.
– Да, к ней, – ответила я. – Она ведь здесь живет?
– Все верно, – подтвердила пенсионерка, – только Вари сейчас нет дома. А вы кто будете?
– Я Татьяна Александровна Иванова.
Я не стала говорить, что я частный детектив, потому что еще не подумала, как сказать о цели своего визита, ведь матери Изольды дома не оказалось.
– А меня зовут Людмила Дмитриевна, – представилась соседка.
– Очень приятно. А где Варвара Никифоровна? – спросила я.
– Ей пришлось уехать к родственнице. Заболела ее двоюродная сестра, – объяснила женщина. – Да вы проходите, – пригласила женщина, – чего в дверях-то стоять.
– А… А ее дочь Изольда, она здесь? – спросила я, садясь на угловой диванчик на кухне, куда меня провела хозяйка.
Соседка покачала головой:
– Нет ее здесь.
– Вот как… Но в диспансере мне сказали, что Изольде стало лучше, и ее мать забрала домой.
– Да, все верно, поначалу так и было, но потом у Изольды началось… ну, как бы это сказать… обострение, что ли. – Женщина вздохнула. – А… – она махнула рукой, – снова она взялась за свое, напилась и вот… Не уследила Варвара. В общем, забрали ее уже в психбольницу, потому что состояние было критическим. А тут Варя получила известие о болезни сестры. Я ей говорю: «Езжай. Изольда все равно сейчас в больнице под присмотром, ты ей в данный момент не особо и нужна».
– А когда у Изольды случился срыв? – спросила я. – Я понимаете, я из благотворительной организации, которая помогает реабилитироваться таким больным, – сочинила я на ходу.
– Сейчас вспомню… так… это было… да уже три недели прошло.
«Три недели, значит, Изольда никак не могла оказаться в частной гостинице, – подумала я. – Однако мне все равно придется поехать в психушку и самой убедиться, в каком состоянии она находится. А что,