Над моей шеей гильотина. Я слышу свист, рассекаемого ей воздуха. На блестящем лезвии выгравировано имя: «ДЖО». Краем глаза я вижу это, в каждом сделанном мною шаге. Это сводит меня с ума.
После того, как я подписываю его дурацкий контракт и получаю бумажное полотенце, потому что моя ладонь все еще кровоточит в том месте, где порезал ее, он позволяет мне уйти. Вот так просто. Расковал мою вторую руку и ноги, и предложил меня подлатать, на что я предложила отменный поцелуй-меня-в-жопу ответ, потом проводил к лифту и велел возвращаться в мою нынешнюю версию дома.
Я ожидала, что он скажет, что я должна перебраться в «Честер» так чтобы он мог отслеживать каждое мое движение, как это делал Бэрронс с М… ТП.
Я ожидала сумасшедшего контроля с его стороны.
Но никак не ожидала, что он отдаст мне мой меч и отправит на все четыре стороны, небрежно напомнив, чтобы я явилась завтра на «работу» к восьми часам вечера. Он говорит, есть кое-что еще, что мне нужно увидеть.
— Ненавижу это.
Как и предполагала, Риодан не отступился ни от единой из своих тысячи и одной заповеди.
Он предоставил мне на выбор веревку, чтобы повеситься. А я сама завязала узел и сунула голову в петлю. И сделала это очень быстро. Это неизбежно — в любом случае, так или иначе, я запуталась бы во всех этих его силках и оказалась бы с петлей или двумя на своей шее.
И как же мне выцарапать Джо из этого бардака?
Когда выхожу из лифта, меня поджидают четверо здоровенных, покрытых шрамами риодановских головорезов. Осторожно осматриваясь в поисках Бэрронса и ТП, я машу перед носом шумных громил контрактом, чтобы те не учинили мне никаких проблем, прежде чем заберут у меня документ, чтобы запрятать его туда, где его планирует хранить Риодан, и откуда, в конечном счете, я планирую его умыкнуть. У меня больше нет протеиновых батончиков, и я не в настроении для словесной грызни. Одно счастье, нигде не видно ТП.
Под нехилым конвоем я тороплюсь в толчок. Что они думают, я здесь сделаю? Взорву это место? Я не могу этого сделать. У меня нет ни моего рюкзака, ни МакНимба. Они не прихватили багаж, схватив меня у Танцора. Я бы взглянула в окно, но в клубе их нет. Мои кости нашептывают, что сейчас ночь. У меня нет шансов против Теней. Я отказываюсь помирать такой глупой смертью.
— Мне нужны фонарики, — говорю я, вылетев из сортира.
Один из пиплов, ворча, уходит. Остальные сопровождают меня по помещениям клуба. Каждый Фейри, проходя мимо, бросает на меня взгляд. В котором, ясно читается убийство.
По дороге к выходу происходит нечто странное.
В режиме стоп-кадра я ощущаю себя мысленно-собранной, целостной, я словно нахожусь на другой грани реальности, существую иначе, чем все вокруг, и мне это нравится.
Теперь же, когда я выхожу и вижу все эти недовольные, злющие морды — людей и Фейри — против моей воли поднимает свою голову иная часть меня — честно, я пыталась этому помешать — и мне это никак не нравится, потому что я вдруг вижу, что все вокруг, весь мой мир ощущается так, словно я смотрю совершенно другими глазами.
Мне не нравятся эти глаза. Они дают мне неправильную картинку.
Фейри ненавидят меня. И многие люди тоже.
Люди Риодана желает моей смерти, и я никак не возьму в толк, почему он не дает мне умереть.
TП — о, да какого черта — Maк, лучший друг, которого я когда-либо имела, Maк — которая испекла для меня торт к Днюхе, зависала со мной и с таким вниманием ко мне относилась, и продала часть своей души Серой Женщине, чтобы меня спасти, также ненавидит меня. Она желает моей смерти, потому что по приказу Ровены я убила ее сестру прежде, чем я вообще даже узнала, о существовании Мак.
Жизнь Джо висит на волоске, которую держат мои руки — в данный момент совершенно ненадежные руки.
И меня посещает мысль, которая никогда не приходила мне прежде в голову за все четырнадцать лет моей жизни (а у меня было полно мыслей!), и звучала она немного приглушенно (вероятно, потому, что иначе я услышала бы ее раньше) — примерно так:
«Черт, Дэни, какого хрена случилось?»
Я всегда была быстроходным катером, несущимся по пенным волнам, я наслаждалась ощущением ветра в моих волосах, солеными брызгами на лице, все время мира принадлежало лишь мне одной. Я никогда не оглядывалась. Никогда не видела, что происходит вокруг и позади меня.
Эти новые глаза видят мой след. Они видят, что я оставляю позади себя, когда прохожу.
Перевернутые лодки. Людей, тонущих на волнах.
Дорогих мне людей. Я не о Дублине, городе, который для меня всегда отдает безразличием и безликостью. У этих людей есть конкретные лица.
Мы проходим мимо Джо. Она уже в новой форме и на посту, начала тренинг с другой девочкой в паре. В этой форме она классно выглядит.
Она бросает на меня мимолетный взгляд, нечто среднее между злостью и покорностью. Ее начальница бросает на меня острый как нож взгляд. Небось убитые мной официантки были ее подружками.
— А нечего им было так обжираться Невидимыми, — бормочу я в свое оправдание.
Я пытаюсь вернуться обратно к той, какой я была, прежде чем вышла из лифта, обратно к Дэни «Меге», которой на все наплевать.
И ничего.
Я попробую снова.
Над моей шеей все еще нависает гильотина.
Один из парней Риодана, Лор, всучивает мне фонарик.
— Ни фига се, — присвистываю я, — вот спасибо. Целый фонарик против кишащего Тенями города.
— Они убрались подальше. В основном.
Я выпучиваю глаза:
— «В основном» может и устраивает вас, потому что, похоже, даже они не жрут то, чем вы, чуваки, являетесь. И почему это, а?
Лор не отвечает, но я и не ожидала от него откровенности.
Через секунду мы добираемся до двери, и я — в стоп-кадре.
Я могу обогнать любого.
Даже саму себя.
ВОСЕМЬ
И я голоден как волк[18]
Включив фонарик, я отправляюсь в ближайший магазин, в котором, как я знаю, на полках еще должны были заваляться «сникерсы», поэтому решаю подзатариться там. У меня пустой, как бездонная бочка сосущий от голода желудок. По возможности я всегда стараюсь избежать этого чувства. Особенно, когда моя бедная голова все еще адски пульсирует. Приложить бы к ней лед, но если я отсутствовала целых три дня, то уже слишком поздно. Лед помогает только в тех случаях, когда его своевременно применяешь. Запустив руку в волосы, я обнаруживаю на затылке болючую шишку и вздыхаю, гадая, обо что это я так саданулась и когда собственно. Некоторые считают, что если я всегда хожу вся побитая — я кайфую от боли. Как бы не так. Просто такая уж у меня жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});